Я с достоинством кивнула ему. Паша все не звонил, и я рассердилась на шефа. Фактически он бросил меня, а ведь я обрисовала ему всю сложность и запутанность моего положения! И я должна справляться со всем этим одна? У меня разболелась голова. Сегодняшний вечер показался мне неким часом икс, но предстоящее свидание с Валасьеном отчасти примиряло меня со всем этим. Я вдруг подумала: если Паша не объявится, я все расскажу Андре и попрошу у него совета. Не может же он оставить девушку в беде? Все-таки француз! И все-таки… все-таки… мы были близки. Пусть и недолго, и всего лишь один раз… Эти мысли я решительно прогнала – волевым усилием и приказала себе больше об этом не думать. Валасьена я увидела еще издалека. Он стоял и смотрел на море. Я подошла к нему. Он резко повернулся: – Я вовремя? Я демонстративно посмотрела на часы: – Вовремя. – И что вы хотели мне сказать? Ветер шевелил волосы Валасьена, и мне ужасно хотелось дотронуться до них рукой. Я облокотилась о парапет. – Меня сюда пригласили, чтобы проинспектировать коллекцию хозяина замка. Он смотрел на море, я видела его профиль. – Сегодня я была в галерее и… Я замолчала. Море было рядом – шумно и нетерпеливо оно билось о стены каменного форта, словно хотело найти выход из ситуации и – не находило. Я решилась. Я всегда всего боялась и жила под крылышком Гени. Даже роман с Пашей я завела, если вдуматься, с ее благословения. Сейчас мне нужно прыгнуть в холодную воду неопределенности. Сейчас – или никогда! Если я промолчу – то буду укорять себя потом за трусость. Я не знала: кто мне друг, а кто враг, кто – конкурент, а кто хочет меня элементарно подставить, «ликвидировать» и сделать стрелочником. Твердо я знала лишь одно: я стою рядом с мужчиной, который гипнотически влияет на меня… Даже когда я молчу, стоя рядом с ним, – я успокаиваюсь… Как сейчас. – Погода портится, – услышала я. Я всегда находила разговоры о погоде крайне глупыми и несвоевременными. «При чем здесь погода?» – с досадой подумала я. Но ветер, свирепо забиравшийся мне за шиворот, подтверждал его слова. Мои мысли путались, и я рассердилась на саму себя. Валасьен достал из кармана сигареты и закурил. Маленький уютно мерцающий огонек привел меня в состояние умиления. Так бы и стояла рядом с ним всю ночь, несмотря на этот жуткий завывающий ветер, от которого покалывало в глазах, так что мне хотелось потереть их ладонью. – Дай сигаретку. От удивления сигарета чуть не выпала из его губ. То ли от этого неожиданного «ты», то ли от того, что я попросила сигарету? – Ты куришь? – Курю. Курить я не умела. Затянулась и с непривычки закашлялась. Губы мои обожгло. Я попыталась подавить этот приступ, но только закашлялась еще сильнее. Резким нетерпеливым движением он отнял у меня сигарету и вышвырнул ее в море: – Не кури! Я боялась поднять на него глаза. И вдруг он продекламировал: – «Она курить, конечно, не умела, горячим пеплом губы обожгла…» – Это Мандельштам, – едва слышно прошептала я. – Откуда? – Знакомился на досуге с русской культурой. Голос его звучал не насмешливо, как обычно, а тихо и немного устало. – А… – выдохнула я. Теперь он курил и смотрел на меня. А я – куда-то вбок. – Смешная… – Почему? – сразу ощетинилась я. – Ну… – он усмехнулся. – Просто… – «Просто» ничего не бывает. – Может быть. – Он потушил сигарету и аккуратно выкинул окурок в урну. – Что все-таки случилось? Медленно я приходила в себя. Возвращалась в свою шкурку-норку. – Несколько картин вызвали у меня сомнения. – Вот как? – сейчас его тон был ровно-невозмутимым. – Какие? – Я пока не могу сказать об этом. Но я… не знаю, что делать. – Вы поставили в известность вашего начальника? – Да. – А он? – Сказал, что подумает. Я удержалась от комментариев – это было бы уже высшей степенью нелояльности по отношению к Паше. Хотя он, если говорить начистоту, вел себя по отношению ко мне, как свинья. От этой мысли мне стало легче. – И он до сих пор не позвонил? Я покачала головой. – Тогда вам надо просто подождать. – Я не могу! – Почему? – Мне назначил встречу один человек. Андре резко развернул меня к себе, схватив за плечи, и я чуть не упала прямо на него. Мои губы оказались совсем близко от его губ, и я подалась назад. Искушение было слишком велико. Даже в сумерках его глаза ярко сверкали. – Встречу? – раздельно спросил он. – Да. А вам-то что? – Ничего. Он уже отпустил меня. Неясный свет фонарей долетал до нас, как световое эхо… Мерцающие желтые пятна и блики, дробясь, разлетались в разные стороны, мы словно были внутри этого гигантсткого сверкающего шара. – А чего вы хотите от меня? – сейчас его голос звучал привычно-холодно. – Я встречаюсь с ним здесь. В городе. На центральной площади, – я посмотрела на часы. – Через пятнадцать минут, и я прошу вас… подстраховать меня на случай… если… – я запуталась и замолчала. – Понимаю. На случай, если возникнут непредвиденные обстоятельства? – Примерно так. – То есть если вас захотят убрать? «Ликвидировать», чуть не сказала я вслух. – Да. – И вы так спокойно говорите об этом? – А что я должна делать? Орать? Биться в истерике? Звать на помощь? Это же только мои догадки и предположения. – Вы ведете себя странно… не по-женски. Я не могла сказать ему, что меня воспитывала Геня, всегда призывавшая меня «сохранять лицо и держать спинку» и сторониться бурных изъявлений чувств. Все это было, по ее мнению, неприлично и недостойно наследницы древнего польско-литовского рода.