Любовник вместе с графом сражаться был готов, А также посетители, всех четырех полов. Не меньше часа длится битва – бездомных с капиталом. И выбитых зубов ей оказалось мало. Сломалось дилдо графа, любовник пал без чувств, И баночка с мочой коснулась чьих-то уст. И аромат «Шанель» был смешан с перегаром, А стулья венские вдруг вымазаны калом. И глаз мадам Фуко упал в корытце с кремом, Чтоб сделаться той битвы недолговечным мемом. Приехал полисмен, трансгендер молодой. Натужно размышлявший, стать мужем иль женой. Ни в чем не разобравшись, изрешетил он всех, Процесс роботизации заменит людей тех. И вот Кид Иванович получил извещение, что истинно европейские родичи бабы Лизы собираются отнять у него и последний оставшийся этаж – конечно же, по суду. У кого больше бабла на адвокатов, у того и больше прав человека. Так что один весьма упитанный червячок останется под палящими лучами солнца без камушка. И возвращаться некуда – даже на рыболовецком флоте его бы теперь признали не за человека, а за моржа. Когда Кид Иванович совсем отчаялся, ему позвонила Беатрис. Нет, вовсе не собирается фирма «Гран Аффэр» предлагать Киду Ивановичу юридическую помощь. Она помогает только богатеньким, а его даже от канализации отключили за неуплату; приходится ходить под «грибочек» на ближайшем пляже, когда курортники расходятся по барам и гей-клубам. Сама Беатрис быстрым захлебывающимся голосом взывает к помощи; дескать, ее преследует и вот-вот настигнет «русская мафия». Девушка-юристка неудачно защитила интересы некоего деда Хаттаба (ага, мафия очень «русская»), отчего у него отняли выстроенный им шикарный бордель с садомазохистской специализацией, в который люди специально приезжали аж из Нигерии. Мафиози взъелись на конкретную Беатрис вместо абстрактной фирмы, наезжают по полной программе. Обещают, по своему обыкновению, изнасиловать ее всей бандой в пятьсот человек, причем извращенным образом, «как овцу», затем зарезать опять-таки, «как овцу». А полиция ей не верит, и начальству нет до нее дела. Не может ли он спрятать ее у себя? Ну а какое дело забытому всеми толстяку и до мафиози-скотоложцев, и до этой, мягко выражаясь, куртизанки? Не была она верна ему и пяти минут, потому и грозит ей извращенным групповым сексом какая-то мафия. Банальные воспоминания о ее «больших голубых глазах» опустим, уж Пятницкий-то знает, что прыгающие в них циферки оценивают клиента с точки зрения его платежеспособности. (Может, там у нее линзопроекторы, которые выдают актуальную информацию в «дополненной реальности» о состоянии счета у подопечного?) Но все же соскучился Кид Иванович по чему-то, отличающемуся от ночных горшков и склянок с лекарствами, от мутных баночек с настоем целебных трав и кастрюлек со вчерашней кашей, ныне напоминающей засохшую грязь. Ведь если тебе плохо, помоги тому, кому хуже – и сразу станет хорошо. Где-то около одиннадцати в дверь позвонили и разбудили его. Кид Иванович Пятницкий окончательно просыпается и первое, что видит наяву – как бы пригорок. А на самом деле, свой живот, главный «производственный модуль». Из-за него встает немного выцветшее по-зимнему солнце, проникая через помутневшие стекла и занавески, испачканные жирными пальцами. Живот прикрыт одеялом с пятнами от еды, на котором сейчас расселись корявые солнечные зайчики – и со стороны напоминает клумбу. Рядом обшарпанная табуретка с лекарствами, под ней таит свои секреты ночной горшок с цветочком на эмалированном боку. Зато нет никаких незваных гостей, все эти ужасы растаяли вместе со сном. На полысевший коврик, подрагивая рыхловатой плотью и стараясь не задеть горшок, становится одна нога – живая тумбочка, потом другая. Разбухшая ступня прекрасно чувствует крошки от бесчисленных пицц и бигмаков, поглощенных на этом самом месте, а нога, напоминающая по виду и цвету пудинг – утренний холодок, проникающий через рассохшиеся рамы. Хотелось обратно под одеяло, хотелось досмотреть «фильм» про то, как он на мостике корабля, но Беатрис сказала, что придет в одиннадцать. И Кид Иванович прошаркал в шлепках на босу ногу по длинному коридору в прихожую. Снял с гвоздя и накинул на себя пальто, выполняющее также роль халата. Глянул в пыльное зеркало – где тот квадратный подбородок и граненый нос, который должен быть у каждого приличного мужчины западной цивилизации? В этой квартире, увы, нигде. Он специально подошел поближе к зеркалу, чтобы не видеть живота, но вид собственных заплывших глаз тоже не порадовал его. Кид Иванович открыл дверь, с надеждой, но как-то машинально, даже не глянув в дверной «глазок». Увы, эта была великая ошибка. В дверном проеме вместо длинноногой красотки встал некто, являющий собой полную противоположность мадемуазель Леблан. Квадратный, по ширине полностью совпадающий с проемом, так что и никаких зазоров не осталось, с набрякшей будкой, изображающей лицо. И за ним еще один нарисовался – верзила, стройный как сопля, похожий на восклицательный знак и как будто с отпечатком молотка на узком лбу. Таких бы век не видеть. Но, отодвинув Кида Ивановича плечами, они мигом оказались в его доме. Ночной кошмар стал дневным. Верзила, неуклюже спародировав дамские хи-хи, подмигнул толстому растерянному человеку: – Мы вместо нее. Здравствуй, котик. Ух, какой жи-и-ирный у нас котище. Дай-ка ущипнуть. А Квадрат прогудел луженой глоткой: – Одна бабця сказала, що ты крутый. Я що думаю: для такого фраера, як ты, метражу у тебе забагато. Квадрат обошел ближайшие комнаты, с грохотом задевая мясистыми боками тяжелые стулья стиля Art Nouveau, толкая оттопыренными ушами засохшие орхидеи в подвесных кашпо. Уронил взгляд на фотографию в рамке – где Пятницкий с коллегами-рыбаками на траулере – и густо сплюнул на дорогой персидский ковер. Затем квадратный «гость» вернулся в прихожую, где в ужасе застыл Кид Иванович. Единственное, что смог произнести, точнее проблеять, хозяин квартиры, было: – А вы, господа, от дедушки Хаттаба? Как его здоровье? – Да, ничего, жопа не чешется. – Затем Квадрат поделился впечатлениями от фотографии. – И якы мерзенни морды у ваты, потомственни алкаши. И куды ж ты в Европу лизеш, товстун? Засрал тут все. Квадрат ударил Кида Ивановича, почти не глядя, по разбухшей печени. Грязную работу должны выполнять грязные люди, не местные чистоплюи, а заезжие живодеры из бандеровского воинства. Они, кстати, приняли Кида Ивановича за безвольного жиробаса, покорного как бекон на тарелке. Да, он стал таким и практически не реагировал на унижение собственного достоинства. Но живодеры не знали, что могут разозлить Кида Ивановича, отчего тот машинально сделает что-нибудь резкое. И, пнув кота, который вышел поздороваться, Верзила просто нажал красную кнопку. Возможно, если б кот увернулся, то красная кнопка не сработала бы. Но подлость всегда неожиданна, поэтому котофей не успел включить рефлексы и отлетел в сторону с обиженным визгом. – Как? Невинное животное обижать и у меня дома? И в Киде Ивановиче полыхнуло пламя, по его позвоночнику, казалось, пробежал красный дракончик, рассыпая во все стороны искры, похожие на бенгальские огни. Человек в пальто-халате применил прием, что в ходу у увесистых бойцов в балаганной борьбе, именуемой «реслинг». Взять противника за руку – на излом – и, разбежавшись с ним, как фигурист с фигуристкой, треснуть им об стенку. Именно так и произошло у Кида Ивановича с Верзилой. Ударившись о стену, гость сравнял противодействие с действием и отлетел назад – где Кид Иванович подставил ногу. Верзила рухнул и больше не вставал, пуская кровавые пузыри из глазной впадины. Увы, длинный гость напоролся глазом ровно на тот гвоздь, на который хозяин квартиры вешал пальто-халат. Квадрат, грязно выругавшись, потянулся куда-то себе под мышку – Кид Иванович сразу догадался, что за стволом. В прихожей имелась табуреточка, на которую толстый человек всегда садился, чтобы с пыхтением надеть уличную обувь – пока ботинки со стоптанными задниками не превратились в тапки. Сейчас Кид Иванович привстал на нее и бросился на Квадрата, синхронно ударив противника ладонями по обоим оттопыренным ушам. Не только уронил его, но и хорошо примял сверху, отчего примятый полузадушенно хрюкнул. Кид Иванович не без труда поднялся, опираясь на дотоле никому не нужные лыжи – снега на Лазурном берегу и зимой не допросишься. Однако не забыл отбросить ногой пистолет, оброненный бандитом, в угол. Следом встал и Квадрат, совсем красный от ненависти, пообещав неожиданному противнику разорвать его «як папирець». Боец бросился на толстяка, казалось бы исход поединка ясен, если посмотреть на бицепсы, играющие под кожаной бандитской курткой. Но в руках у Кида Ивановича была та самая лыжа, которой он инстинктивно сделал выпад, раз и два. Одним концом злобно сопящему бойцу в лоб, и другим концом – в пах. Квадрат в согнутом виде скакнул к своему пистолету, но лыжа опять помешала ему, ударив под колени. Он влетел головой в угол, где на него рухнуло несколько коробок со всяким хламом. Впрочем, незваный гость успел ухватить рукоятку пистолета и даже перевернуться с живота на спину. Но тут сверху на него обрушился негостеприимный хозяин всеми своими ста сорока кагэ живого веса. «Европеец» хрустнул, поддавшись энергии свободнопадающего тела, и булькнул. Это были последние его звуки, потому что в глотке у него застряла ложка для обуви, которую держал в руке господин Пятницкий. Кид Иванович решил встать и подождать, пока Квадрат очухается. Нет, не извиниться перед ним за причиненные неудобства собирался, а еще разок от души угостить в рыло со словами: «Не смей обижать котов, толстяков и слабаков». Пока вставал, своим коленом, размером с первый советский спутник, случайно надавил на кадык падшего. И вставал так неловко, что запнулся о лежащее тело, потому разок случайно упал и попал гостю локтем в глаз. Потом все же поднялся с кряхтением, а на всякий пожарный и пистолет поднял, чтобы Квадрат не выкинул какой-нибудь фортель. Но тот не был способен отмочить ни фортель, ни крендель, даже после того, как ложка для обуви была удалена из его горла. Гость оказался мертв, что подтверждал высунутый раздутый язык, выпученный один глаз и выбитый другой. Неудобно, конечно, человек вроде как поговорить зашел. Отчего ж он умер? Может, у него случился инфаркт из-за того, что он надорвался в трудах? Или апоплексический удар, каковой часто случается у нервических личностей? Кид Иванович, поднаторевший в медицине за последние месяцы, склонялся именно к такой версии. По любому, в жилище Кида Ивановича лежали и провоцировали дальнейшие неприятности два натуральных трупа с явными следами насильственной смерти. Что дальше? Прятать тела? Но если Верзилу можно сложить вдвое и запихнуть в чемодан, то Квадрат даже в трехдверный шкаф не влезет. Если б и заработала канализация, на то, чтоб спустить его туда по частям, понадобится два года труда с полным рабочим днем. Звать полицию? Но какие далекоидущие выводы она сделает, кинув холодный взгляд из узкой черепной коробки? Да, скорее всего, такие: хозяин квартиры спокойно впускает двух человек к себе в дом – значит, они знакомы. Потом следует ссора, в ходе которой хозяин жестоко убивает обоих приглашенных граждан; и на пистолете его отпечатки. Оба погибших гражданина, наверняка, имеют положительные отзывы с последнего места работы и никогда не имели проблем с законом – согласно характеристикам, которые пришлют с их родины, кстати, «молодой демократии». А, возможно, полиция окажется настроена против иностранца, представителя «страшной» России, упорно не желающей платить за свои грехи перед «свободным миром», и тогда длительный, если не пожизненный срок господину Пятницкому обеспечен. Или, может, здесь уже гильотину вернули? Отчикают башку, и тогда он окажется в приятной безголовой компании с не таким уж плохим королем Людовиком XVI и великим химиком Лавуазье. Но только представишь, что твою голову пинает вместо мяча какой-нибудь местный Зидан, и становится неприятно. Говорят даже, что отрубленная голова еще живет и переживает две минуты сорок четыре секунды. Господину Пятницкому явно надлежало покинуть свою недвижимость вместе с трофейным пистолетом, как можно скорее. Несостоявшийся домовладелец надел тапки-ботинки и треники (никакие другие штаны его теперь не вмещали), сгреб лекарства с табуретки в карман, подхватил паспорт (фотография на нем еще показывала вполне симпатичное лицо работника рыбфлота, а не афишу жиртреста). Прощай, недвижимость; как пришла нежданно, так и ушла негаданно. Прощай, «чувство хозяина» – собственность становится по-настоящему священной, только когда попадает в руки самого хитрого, жадного и наглого. Прощай, кот-котейка, век тебя не забуду, товарищ дней моих суровых, надеюсь, за сегодняшнее испытание пошлют тебе небеса, откуда ты, собственно, родом, нового добродушного владельца. Нẚ тебе фарш из холодильника и пожелай мне доброго пути, пушистик. Внезапно из почти лежачего трусливого больного, похожего внешне и внутренне на заквашенное тесто, Кид Иванович превратился в беглеца, которого может спасти лишь стремительность и дерзость. Однако с улицы послышался скрежет тормозов, которые, видимо, остановили мощное тело подъехавшей автомашины. Пятницкий сразу понял, кто пожаловал. Покойники, лежащие на полу, не вышли в условленное время на связь, поэтому их «бригадир» прислал подкрепление. Кид Иванович сделал шаг вперед. Шаг неожиданно получился такой сильный и широкий, что шагнувший едва не стукнулся лбом об шкаф. В самом деле, у него теперь была другая сила, а тело словно стало легче и собраннее. И хвори-болячки меньше чувствовались. Получается, он расковался? В голове зарычала песня: «Вы лучше лес рубите на гробы, в прорыв идут штрафные батальоны». Кид Иванович сделал несколько пробных прыжков и чуть не впилился темечком в потолок – будто перележал как Илья Муромец. А заодно успел заметить, как от внедорожника к парадной направилось трое: щекастые быковатые хлопцы; как раз и громыхнул звонок. Тогда Пятницкий сделал то, о чем час назад не мог и помечтать. Придвинул шкаф – тяжелый старинный – к входной двери, а сам в два прыжка достиг кухни. Шаг на дубовый стол, следующий шаг на громоздкую газовую плиту. Рукой выдавил фонарь на фронтоне – какая легкость – и в один прыжок оказался на крыше крыльца. Еще один шаг, и он на краю. Сейчас слышно, как те трое мощно ломятся в дверь парадной. Их Jeep Cherokee метрах в двух от стены дома; в кабине, похоже, остался только один. Дверца машины приоткрыта, виден стриженый затылок, напоминающий столь любимый либеральными кругами хамон, только с татуировочкой в виде бандеровского тризуба. Прыжок – и Пятницкий с грохотом приземлился на крыше джипа, та прогнулась, но выдержала. Зато не выдержал выглядывающий кабан, которому Кид Иванович наступил на хамон. Хорошо так, весомо. Оппонент в обмороке выпал на асфальт; уже не зверь, а туша. Через секунду Кид Иванович сидел в кабине «Чероки». Подождал, пока те трое выскочат на улицу и сделал один выстрел в «десятку» из трофейного «Глока», аккуратно уложив переднего бандита. Потом нажал на газ. Но две пули высадили боковое стекло и свистнули мимо ушей. Тогда Кид Иванович опустил ногу на тормоз, направил свою вооруженную руку в разбитое окно и пару раз надавил на спусковой крючок с боевым кличем на местном языке: «Монжуа!» «Минус два», – оценил он ущерб во вражеских рядах и убрал ногу с тормоза. За Кидом Ивановичем было чисто только минут десять, затем появился «хвост». Преследующая машина резко рванула вперед, пытаясь подрезать путь. Кид Иванович сбросил скорость и ткнул догоняющий автомобиль прямо в правую переднюю дверцу так, что тот вылетел с трассы и уткнулся в дерево. Через десять секунд Кид Иванович оказался рядом, оглушив ударом в ухо одного преследователя и прижимая ствол пушки к затылку второго. Заодно придавил бандиту руку, тянущуюся к пистолету, и рявкнул ему в слуховое отверстие: – Где баба? Куда вы дели Беатрис, то есть госпожу Е… бле… Леблан, итти ее налево? Попробуй только сказать, что вы изнасиловали ее всей бандой – тебе яйца оторву и твоему напарнику за щеки вставлю. Бандит испуганно затарахтел что-то на местном франко-арабском наречии. Пятницкий только улавливал «хара» – дерьмо, «шармута» – проститутка, и что она им тоже нужна. Потом бандит стал показывать что-то на экране смартфона. Похоже, координаты Беа, реальные или предполагаемые. – Ладно, давай сюда свой гаджет. А сам отдохни, лягушатник по вызову. Без тебя, сопливого, решу, кто проститутка, а кто нет. Пришлось придумывать, как упаковывать пленного с помощью подручных средств, его ремня, носков и шнурков. На второго пленного подручных средств не хватило, отчего Кид Иванович ограничился добавочным ударом тому в ухо… Пока ехал, просматривал фотки на трофейном гаджете. На одной из них нашлась Беа, в тесном помещении – можно сказать, что смахивающем на каюту, – отчего ее длинные ноги казались еще длиннее. А поскольку теперь у Кида Ивановича была мобильная связь – он вышел на свой аккаунт в Блаблере. И там нашел несколько десятков сообщений от мадемуазель Леблан. Получалось, она несколько месяцев усердно отправляла ему послания, обильно оснащенные смайликами и другими эмотиконками, а он даже не догадывался об этом, потому что был отрезан от сети отчаянным безденежьем. А также отделен от всего мира ощущением собственной ненужности, потому-то столь обострился аппетит – психосоматика всегда услужливо превращает дурные мысли в дурное тело… Беатрис писала о том, что ей плевать, как Пятницкий сейчас выглядит, что он никакой вовсе не «бегемот» и даже ни капельки не «морская свинка», что она так виновата перед ним и тэ дэ. Блин, выходит, недооценивал он ее, зря считал примитивной, напрасно видел в ней шикарную проститутку. Шикарная, однако не такая уж и проститутка. Не продажнее других. И если остальные приличные дамы занимаются коммерческим сексом, то чем Беатрис хуже? Когда Кид Иванович добрался до берега морского, то получилось, что мадемуазель Леблан где-то там, в кабельтове от берега. На дне или же на судне. В тумане кое-как просматривалось некое плавсредство, стоящее на якоре. Зима, водичка еще та, освежает донельзя. Но надо плыть. И теперь он знал, что точно поплывет. Он не забыл девиз: «Где мы, там победа». Кид Иванович прошлепал через урез воды. Потом ненадолго вернулся на берег и оставил на песке тапки-ботинки – их сразу же одолжил какой-то бомж. Снова зашел в воду, которая принялась профессионально терзать разгоряченную кожу, и неизвестно, что будет через пять минут. Но ведь не столь давно он перетерпел кое-что похуже. По сравнению с Карским морем Средиземное даже зимой – курорт. В ходе заплыва, минут через десять, Кид Иванович понял, что все, дальше не может, и сейчас, расставив уставшие руки, пойдет на дно. Боли он не чувствует, но его словно заполняет изнутри свинцом. Но когда Кид Иванович расставил руки, то свинец оказался жиром, который совсем не тянул его на дно. Он передохнул и увидел корму большой яхты – несмотря на туман, обходилась она без огней. Еще двадцать метров, несколько толчков ногами, и Пятницкий у кормового свеса яхты. Только забираться на борт было негде – все гладко, как на попке у мулатки. Даже в столь аховой ситуации Кид Иванович вспомнил, как в первые свои дни на Лазурном берегу не удержался и потрогал у такой гражданки пятую точку; точнее, даже ущипнул, чтоб оценить упругость. Обошлось без особых последствий, женщина лишь пару раз ударила его босоножкой по голове. Кид Иванович находит опущенный в воду шкот, однако не решается им воспользоваться, потому что с кормы слышны голоса и музыка, как на вечеринке. Стараясь не сделать ни одного лишнего шлепка, Пятницкий отправился в сторону носа. Ухватившись правой рукой за якорную цепь, левую перебросил на клюз, и следом обе руки уцепились за леерное устройство. Вроде тихо, пора подтягиваться. Желание покинуть поскорее неуютную водичку придавало крылья его килограммам. Через несколько секунд он был уже на борту «Валькирии». Именно так называлась яхта. Немного прополз и оказался возле форлюка, ведущего в подшкиперскую, которая используется для хранения парусов и какого-нибудь такелажа. Люк, наконец, поддался его замерзшим рукам, и он соскользнул вниз. Здесь, в подшкиперской, и дверь имеется. Впрочем, Кид Иванович не спешил наружу – яхта как раз поднимала якорь и верно стала удаляться от берега. Здесь было более-менее тепло, решимость на время оставила Кида Ивановича, и он даже прикорнул от изнеможения возле двери. На какой-то непонятный промежуток времени. А проснулся перед тем, как кто-то вошел. Крепкий мужичок вошел, в матросской робе, может, за какой-то снастью. Кид Иванович, вовремя сдвинувшись в сторону, поставил правую руку на пути вошедшего, на уровне его горла. Затем, схватив левой рукой крепыша за темя, шмякнул его головой об дверной косяк. Но бычара чертов не хочет отключаться. Даже собирается отыграться и, вместо того, чтобы трусливо заорать, норовит нокаутировать Пятницкого ударом в челюсть. Задевает ухо – пребольно, прямо скажем. Затем пару раз лупит Пятницкого в лицо, рассекает губу и подбивает глаз. Тогда Кид Иванович – в тесноте и в обиде – заталкивает противника плечом под кницу, где дорабатывает локтем под дых, ребром ладони по шее и тылом ладони по физиономии, после чего матрос теряет свирепость и обмякает. Пятницкому хотелось позаимствовать у матроса робу, но размер не тот, так что остается забрать у него лишь французскую бескозырку с помпоном. Затем надо связать пленного с помощью удачно вспомнившегося морского узла и затолкать ему в рот свой использованный носовой платок, размером в квадратный метр, чтобы издавал лишь тихое мычание.