— Ночью. Помнишь? Вообще-то было уже раннее утро. То, что произошло, произошло с двумя людьми, не с тобой одной. Я тоже был там. И не только тебя терзали мысли о случившемся. Не хочешь спросить меня — жалею ли я о той ночи? — Не хочу, — ответила я. — Из нас двоих женат ты один. — Если это была супружеская измена, ты тоже в ней участвовала. Для этого нужны двое, — повторил он. — У меня самолет через час. Мне пора. — Надо было думать, прежде чем начинать этот разговор. Ты не можешь сейчас вот так просто взять и уйти. — А по-моему, могу. — Кей? — произнес он, понизив голос и глядя мне в глаза. Его рука, протянувшись через стол, нашла мою. Ночь я провела в четырехзвездочном «Уиллард интерконтинентал». С Уэсли мы проговорили весь вечер и сошлись на том, что самым лучшим выходом будет избегать повторения случившегося. Следующим утром мы, вместе спустившись на лифте в холл отеля, держались друг с другом сдержанно и предупредительно. Со стороны, наверное, казалось, будто мы едва знакомы, но все же нашли уже общий язык. Мы доехали на такси до аэропорта «Нэшнл» и вылетели в Шарлотт. Там я целый час провела на телефоне в комнате отдыха, разговаривая с Люси. — Да-да, — уверяла я ее. — Я стараюсь найти кого-то и уже предприняла определенные шаги. — Я тоже не собираюсь сидеть сложа руки, — повторила она в очередной раз. — Пожалуйста, постарайся набраться терпения. — Ну уж нет. Я знаю, кто за всем стоит, и так этого не оставлю. — О ком ты? — встревоженно спросила я. — Узнаешь, когда придет время. — Люси, скажи мне, кого ты имеешь в виду? И за чем он стоит? — Пока не могу, сперва мне надо кое-что сделать. Ты когда приезжаешь? — Еще не знаю. Позвоню тебе из Эшвилла, как только станет понятно, что к чему. — Значит, твоей машиной пользоваться можно? — Да, конечно. — Она ведь тебе еще минимум пару дней не понадобится? — Скорее всего да. Что ты все-таки задумала? — спросила я со все возрастающим беспокойством. — Может, надо будет смотаться в Квонтико. Если я поеду и останусь там на ночь, ты ведь не станешь возражать? — Не стану, — ответила я, — если ты будешь осторожна. Это единственное, что меня беспокоит. Мы с Уэсли пересели на легкий самолет местной авиалинии. Разговаривать во время полета было невозможно — слишком шумел винт. Бентон дремал, а я неподвижно сидела с закрытыми глазами. Солнце, светившее в иллюминатор, заливало веки изнутри красным. Мысли мои свободно блуждали, и из потаенных уголков сознания возникали давно, казалось бы, забытые образы. Я видела отца с неизменным перстнем белого золота на левой руке. Свое обручальное кольцо он потерял на пляже, а на другое у него не хватало денег. Отец не учился в колледже, и перстень был знаком окончания средней школы. Как мне хотелось, чтобы красный камень на нем оказался рубином — тогда мы бы его продали и выбрались из бедности, в которой жили. Я помню свое разочарование, когда отец наконец объяснил мне, что его стоимости не хватило бы даже на несколько галлонов бензина. Что-то в его словах подсказало мне, что он не терял своего обручального кольца, а продал его, когда не осталось другого выхода. Матери я сказать не могла — это убило бы ее. С тех пор прошло много лет, и она, наверное, все еще хранила тот школьный перстень, если только отца не похоронили вместе с ним. Возможно, так оно и было — я не могла припомнить точно. Отец умер, когда мне исполнилось двенадцать. Я оказывалась то в одном месте, то в другом, и перед глазами разыгрывались немые сцены — вдруг, ниоткуда, без приглашения, появлялись люди из моего прошлого. Почему, например, мне привиделась пишущая что-то мелом на доске сестра Марта, моя учительница в третьем классе? Или девочка по имени Дженнифер, выходящая из дверей школы в проливной дождь с градом? Те, кого я знала когда-то, вплывали в этот странный полусон и вновь исчезали, и сердце мое наполнялось грустью, заставившей меня в конце концов очнуться. Уэсли был совсем рядом. Мы слегка соприкасались плечами, и я вся сосредоточилась на ощущении. Я чувствовала, как пахнет ткань его пиджака, нагретая солнцем, вспоминала его изящные руки с тонкими пальцами — их легко было представить порхающими по клавишам пианино, держащими элегантный «Паркер» или подсвеченный пламенем камина бокал бренди. Думаю, именно тогда я поняла, что люблю Бентона Уэсли и очень боюсь его потерять, как всех тех мужчин, кого любила прежде. Я сидела с закрытыми глазами, пока бортпроводник не известил нас о скором приземлении, попросив поднять спинки кресел. — Нас кто-нибудь встретит? — спросила я так, будто только это и беспокоило меня на протяжении часового полета. Уэсли устремил на меня долгий, внимательный взгляд. Глаза у него сейчас, на свету, переливались янтарем, как только что налитое пиво, но потом их омрачила тень заботы, и они снова стали обычными, карими с золотистыми искорками. По тому, как он безмолвно отвернулся, я поняла, что все это слишком даже для него. — Мы возвращаемся в мотель? — снова задала я вопрос, когда Бентон, уже держа портфель наготове, расстегивал ремень безопасности. Посадку еще не объявляли, но бортпроводник сделал вид, что ничего не замечает, — Уэсли умел создавать вокруг себя особую ауру, и большинство людей слегка его побаивались. — Ты в Шарлотте долго разговаривала с Люси, — заметил он. — Да. Самолет прокатился мимо полосатого ветрового мешка, безвольно свисавшего вниз. — И?.. — Он повернулся к солнцу, и его глаза снова наполнились переливчатым светом. — Она считает, что ей известно, кто стоит за случившимся. — В каком смысле? — нахмурился он. — Смысл, по-моему, очевиден, — ответила я. — Если только ты не считаешь, что это сделала сама Люси, и никто другой. — Кей, в три часа ночи сканер распознал отпечаток большого пальца Люси. — Я в курсе. — Тогда ты также должна быть в курсе, что для этого нужно непосредственное присутствие самого пальца вместе с рукой, плечом и всем прочим в то самое время, которое сохранено в системе. — Я полностью отдаю себе отчет в том, как это выглядит со стороны. Уэсли надел солнцезащитные очки, и мы поднялись со своих мест. — И я хочу, чтобы ты не забывала об этом, — сказал он мне в самое ухо, идя позади по проходу между кресел. Можно было бы сменить мотель на что-то более комфортабельное в самом Эшвилле, но после встречи с Марино такие вещи как-то перестали нас волновать. Увиделись мы в весьма популярном в городе заведении под названием «Каретный сарай». Какое-то непонятное предчувствие посетило меня, как только полицейский, встречавший нас в аэропорту, высадил нас у ресторана и тут же укатил. «Шевроле» Марино, оснащенный по последнему слову техники, стоял прямо у дверей. Пит сидел внутри, совершенно один, заняв стратегическую позицию за угловым столиком напротив кассы — привычка любого, кто имеет хоть какое-то отношение к закону. Он не поднялся нам навстречу, просто смотрел, бесстрастно помешивая чай со льдом в высоком стакане. У меня возникло странное ощущение, будто этот уличный волкодав, с которым я проработала не один год и который на дух не выносил любой официоз, дает нам аудиенцию. Уэсли насторожился, видно, тоже почувствовав неладное. Взять хотя бы то, что на Марино был новенький, с иголочки, темный костюм. — Пит, — поприветствовал его Уэсли, усаживаясь за стол. — Здравствуй, — произнесла я, занимая свое место. — Тут подают отличные отбивные в панировке, — проговорил он, не глядя на нас. — И салат «Цезарь», если хотите что-нибудь полегче, — добавил он, видимо, имея в виду меня. Официантка разлила по стаканам воду, подала нам меню, на одном дыхании отбарабанила список блюд дня и удалилась с нашими через силу сделанными заказами. Напряжение за столом стало почти непереносимым. — Есть немало информации от криминалистов, которая тебя наверняка заинтересует, — начал Уэсли. — Но может быть, сперва сообщишь, что нового произошло здесь? Никогда еще я не видела Марино в таком ужасном состоянии. Он протянул руку за чаем и тут же поставил его обратно нетронутым. Похлопал себя по карману, ища сигареты, потом взял пачку со стола и закурил. Больше всего меня пугало го, что он не смотрит нам в глаза. Он вел себя так отчужденно, будто мы были вовсе не знакомы. Если кто-то из коллег начинает вести себя подобным образом, значит, с человеком что-то стряслось. Марино словно отгородился от нас глухой стеной, чтобы не показывать, что творится у него в душе. — Самая многообещающая нить, — заговорил он наконец, выдыхая дым и нервно стряхивая пепел с сигареты, — это уборщик из школы Эмили. В общем, зовут его Крид Линдси, белый, возраст — тридцать четыре. Работает там уже два года, до того был уборщиком в публичной библиотеке Блэк-Маунтин, а еще раньше тем же самым занимался в начальной школе в Уивервилле. И между прочим, как раз когда он там шваброй махал, десятилетний мальчик из этой школы попал под машину. Водитель скрылся с места происшествия, но подозревали, что к делу может быть причастен Линдси… — Подожди-ка, — сказал Уэсли. — Мальчик попал под машину? — переспросила я. — Что значит — «может быть причастен»? — Стоп, — вмешался Бентон. — Минуточку. Ты говорил с самим Кридом Линдси? Марино встретил взгляд Уэсли и тут же отвел глаза. — Я к тому и веду. Этот паразит исчез. Как прослышал, что у нас к нему есть вопросы, так сразу же свалил куда-то. Уж не знаю, у кого тут язык за зубами не держится, но какая-то тварь ему точно напела. На работе не показывается, дома не появляется. Он закурил вторую сигарету. Бесшумно появилась официантка, принесла ему еще стакан, и Марино кивнул ей с видом завсегдатая, всегда оставлявшего щедрые чаевые. — Поподробнее о том, что случилось с мальчиком, — попросила я. — Четыре года назад, в ноябре, десятилетнего школьника на велосипеде сбил какой-то вылетевший из-за поворота лихач. Парнишка умер по дороге в больницу, и копам удалось выяснить только, что примерно в это же время в окрестностях видели белый пикап, мчавшийся на большой скорости. На джинсах мальчика нашли частицы белой краски. А у Линдси как раз был старый «форд»-пикап белого цвета, и все знали, что он ездит по той самой дороге. Еще он обычно в получку затаривался в местном магазинчике спиртным, а в день, когда сбили мальчика, в школе как раз выдавали деньги. Марино все говорил и говорил, а глаза у него не переставая бегали по сторонам. И меня, и Уэсли все сильнее тревожило его поведение. — Ну и когда копы решили его допросить, он р-раз — и испарился, — продолжал Марино. — Пять недель в городке носа не казал, а потом наплел, что якобы ездил к больному родственнику или другую какую-то фигню в том же роде. Ну и, когда вернулся, конечно, долбаный пикап стал голубеньким-преголубеньким. Все знают, что этот сукин сын натворил, но улик никаких. — Так, — скомандовал Уэсли, и Марино заткнулся. — История интересная, и, возможно, уборщик действительно имел отношение к аварии. Но дальше-то что? — По-моему, все как раз понятно. — Нет, Пит, не понятно. Объясни мне, сделай милость.