— Ты бы на всех остальных посмотрела, — услышала я вдруг его голос. — Эй, Бентон, аспирина не найдется? — Что, укачивает? — Нет, я прям кайф ловлю, — ответил Марино. Он ненавидел летать. Погода нам благоприятствовала: рассекая ясное ночное небо, мы шли на скорости порядка ста пяти миль в час. Машины скользили далеко внизу, похожие на жуков с горящими глазами, а огни городов и поселков мерцали, как светлячки в ветвях деревьев. Темнота и мерная тряска убаюкивали, но нервное возбуждение не давало мне уснуть. Лихорадочная работа мозга никак не желала утихать: в голове теснились образы, порождая вопросы без ответов. Перед глазами возникал выхваченный из темноты профиль Люси, изящные очертания ее скул и подбородка. Я видела ее лицо, склонившееся к огоньку в ладонях подруги, слышала их взволнованные голоса и никак не могла понять, почему эта сцена так поразила меня. Что в ней было такого особенного? Может, Уэсли лучше осведомлен о жизни моей племянницы? Люси стажировалась в Квонтико с самого начата осеннего семестра, и Бентон видел ее гораздо чаще меня. Пока мы не добрались до горных районов, в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения. Какое-то время внизу была только непроглядная тьма. — Поднимаемся на высоту четыре с половиной тысячи футов, — прозвучал голос пилота в наушниках. — У всех все нормально? — Курить тут, я так понимаю, нельзя, — вздохнул Марино. Часы показывали десять минут десятого. Чернильное небо над нами испещряли звезды. Внизу безмолвным, недвижным океаном раскинулся Голубой хребет. Мы миновали темные пятна лесов и, плавно снижаясь, устремились к кирпичному зданию — по-видимому, школе. Прямо за ней было футбольное поле, освещенное полицейскими мигалками и ярко горевшими сигнальными огнями. Ко всей этой совершенно излишней иллюминации добавлялся еще и свет нашего прожектора в тридцать миллионов свечей, бивший из-под брюха. Уит аккуратно опустил вертолет на траву рядом с центральной линией. — Стадион «Боевых коней», — прочитал Уэсли на растяжке, прикрепленной к ограде. — Надеюсь, у них дела идут лучше, чем у нас. Лопасти замедляли вращение. Марино выглянул в окно. — Ни одного школьного матча не видел, как сам играть перестал. — Я и не знала, что ты был в команде, — заметила я. — Ха! Двенадцатый номер. — И в какой позиции играл? — На переднем крае, блокирующим нападающим. — Я так и подумала. — Это, кстати, Сваннаноа, — объявил Уит. — Блэк-Маунтин немного восточнее. Нас встречали двое полицейских из Блэк-Маунтин, оба в форме и оба на вид слишком зеленые даже для того, чтобы водить машину, не говоря уже о стрельбе. При нашем появлении они побледнели и старались только не слишком глазеть на нас. По их напряженным гримасам можно было подумать, что мы прибыли на космическом корабле, бесшумно опустившемся на поле в лучах неземного сияния. Они явно не понимали, каким ветром в их маленький городок занесло столь важных персон и как себя с ними держать, и из-за этого разговор у нас по дороге не клеился. Вскоре мы припарковались на узкой улочке. По стенам домов в такт шуму двигателей метались огни мигалок. Я насчитала, помимо нашей, еще три патрульные машины, две пожарные, «скорую», два автомобиля без опознавательных знаков и «кадиллак». — Отлично, — пробормотал Марино, захлопывая за собой дверь. — Мало не полгорода собралось. Лента, огораживающая место преступления, была протянута от столбиков крыльца к кустам на участке и продолжалась по обеим сторонам бежевого двухэтажного дома, покрытого алюминиевым сайдингом. На гравийной подъездной дорожке стоял «форд-бронко», а за ним «скайларк» обычной окраски, но с полицейскими антеннами и маячком. — Это его машины? — спросил Уэсли, пока мы поднимались по бетонным ступенькам. — Те, что на дорожке? Да, сэр, — ответил один из наших сопровождающих. — Вон там с угла, наверху, — комната, где его нашли. Увидев лейтенанта Мота, появившегося в дверях, я не на шутку встревожилась. Он, совершенно очевидно, не последовал моему совету. — Как вы себя чувствуете? — спросила я его. — Ничего, держусь. — Облегчение, которое принесло ему наше появление, было таким явным, что, по-моему, еще немного, и он бросился бы к нам с объятиями. Лицо его все еще оставалось серым, а пот, пропитавший воротник джинсовой рубашки, поблескивал на лбу и шее. Табачным перегаром от него так и несло. Мы немного замешкались, стоя в прихожей, спиной к лестнице на второй этаж. — Что уже сделано? — спросил Уэсли. — Док Дженретт сделал фотографии, целую кучу отснял, но ни к чему там не притрагивался, как вы и сказали. Если хотите с ним переговорить, он на улице, болтает с ребятами из отделения. — Машин вокруг полно, — заметил Уэсли, — а где же люди? — Парочка парней на кухне. Еще один или двое ковыряются во дворе и в лесочке позади дома. — Наверху они не были? Мот глубоко вздохнул. — Ну, врать не буду — поднимались они туда глянуть. Но ничего там не потревожили, уж это будьте спокойны. Близко только док подходил. — Лейтенант направился вверх по лестнице. — Макс… он… Ах ты, черт! — Остановившись, он оглянулся на нас. На глазах у него блестели слезы. — Я пока толком таки не понял, как вы его нашли, — сказал Марино. Пока Мот собирался с духом, мы добрались до второго этажа. Пол здесь устилал тот же темно-красный ковролин, что и внизу, стены были обшиты медового цвета сосновыми панелями, покрытыми густым слоем лака. Мот прочистил горло. — Вечером, часов около шести, я заглянул к нему узнать, как насчет того, чтобы составить мне компанию за ужином. Он не открыл, ну, я решил, что он в душе или вроде того, и вошел внутрь. — Вы не замечали ничего, что могло бы свидетельствовать о его увлечении чем-то подобным? — как можно более тактично спросил Уэсли. — Нет, сэр, — с чувством ответил Мот. — Даже и представить не мог. Прямо в голове не укладывается… Ну, я слыхал, что некоторые занимаются всякими такими штуками, но вот зачем — ума не приложу. — Удавку во время мастурбации используют, чтобы сдавить сонную артерию, — объяснила я. — Это ограничивает приток крови и кислорода к мозгу, что якобы способствует усилению и продлению оргазма. — Еще такую штуку называют «бесконечное кончанье», — с обычной своей деликатностью бросил Марино. Дальше Мот с нами не пошел, и к освещенной комнате в конце коридора мы направились без него. Спальня агента бюро расследований штата Макса Фергюсона была обставлена в сдержанном, совершенно мужском стиле: пара приземистых сосновых комодов и стойка с ружьями и дробовиками над письменным столом-бюро. Его пистолет, бумажник, удостоверение личности и упаковка презервативов лежали на тумбочке, рядом с кроватью, застеленной лоскутным одеялом. Костюм, в котором я видела Фергюсона в Квонтико, он аккуратно повесил на стул, носки и ботинки оставил рядом. Между дверями в туалет и гардеробную, в нескольких дюймах от тела Фергюсона, накрытого цветастым вязаным покрывалом, стоял деревянный барный стул без спинки. Сверху свисал перерезанный нейлоновый шнур, прикрепленный к крюку в потолке. Я достала из медицинского чемоданчика перчатки и термометр. Когда я убрала покрывало, Марино тихонько выругался. Открывшаяся картина, похоже, была самым страшным кошмаром Фергюсона. Сомневаюсь, что смерть от пули страшила его хотя бы вполовину так же сильно. Фергюсон лежал на спине, в черном лифчике четвертого размера, набитом носками, от которых слабо тянуло мускусом. Черные обтягивающие трусики из нейлона, которые он тоже нацепил перед смертью, были спущены к волосатым коленкам, а на обмякшем члене все еще болтался презерватив. Лежавшие рядом журналы выдавали его пристрастие к женщинам в садомазо-костюмах, с силиконовыми грудями и сосками величиной с блюдце. Я осмотрела удавку, врезавшуюся в подложенное под нее полотенце, обмотанное вокруг шеи. Шнур, потертый и слегка распушившийся, разрезали непосредственно над восьмым витком умело завязанной висельной петли. Белки глаз Фергюсона были почти полностью прикрыты веками, язык вывалился наружу. — Я правильно понимаю, что он занимался этим, сидя на стуле? — спросил Марино, смотря на кусок шнура под потолком. — Да, — ответила я. — То есть он онанировал и свалился с него? — Возможно также, что он потерял сознание и соскользнул со стула, — предположила я. Марино подошел к окну и наклонился над стоявшим на подоконнике бокалом с янтарной жидкостью. — Бурбон, — сообщил он. — Чистый или почти чистый. Ректальная температура составляла 32,8 градуса, что вполне отвечало предположительному времени наступления смерти — около пяти часов назад — и условиям, в которых находилось тело. В мелких мускулах началось трупное окоченение. Резервуар на конце презерватива с пупырышками был пустым. Я проверила упаковку на тумбочке — не хватало только одного. Фиолетовая обертка из фольги нашлась в плетеной корзине для мусора, стоявшей в туалете. — Интересно, — сказала я. — Что именно? — отозвался Марино, просматривавший содержимое комодов. — Я как-то считала, что презерватив он бы стал надевать в последнюю очередь, уже подготовив все остальное. — Ну, в общем-то вполне логично. — Тогда обертка должна была бы валяться рядом с телом, разве нет? — Я как можно осторожнее вытащила ее из мусора и положила в пластиковый пакет. Марино ничего не ответил, и я добавила: — Думаю, все зависит от того, что он сделал сперва — надел удавку или спустил трусы. Я вернулась в спальню. Марино продолжал рыться в ящиках, то и дело оглядываясь на тело со смешанным выражением недоверия и отвращения на лице. — А я-то думал, что хуже нет, как дать дуба, сидя на толчке, — выдал он. Я бросила взгляд на торчащий из потолка крюк. Определить, как давно его туда ввернули, не представлялось возможным. Я хотела спросить Марино — не обнаружил ли он других порнографических материалов, как вдруг из коридора послышался глухой удар. — Какого черта?.. — вскинулся Марино и рванул к двери. Я бросилась следом. Мот неподвижно лежал ничком на ковре у лестницы. Я опустилась на колени, перевернула тело и взглянула на посиневшее лицо. — Остановка сердца! Беги за подмогой! Марино загрохотал вниз по лестнице. Я выдвинула нижнюю челюсть Мота, чтобы дыхательные пути оставались свободными. Пульс на шее не прощупывался. Прекардиальный удар не помог. Я начала непрямой массаж сердца — надавила на грудь один, два, три, четыре раза, потом запрокинула ему голову и выдула воздух в рот. Грудь поднялась. Еще раз-два-три-четыре-выдох.