(Под липой, пляска и пенье) Собрался к танцам пастушок, На нем цветной кафтан, венок; И на устах улыбка. Под липкой было все полно. Там в танцах бесятся давно. Люли! Люли! Ах, люшеньки! Живей юли! Так заливались скрипки. В толпу проворно он влетел, И локтем девушку задел, Недалеко от липки; Та обернулася, глядит, Как это глупо, говорит. Люли! Люли! Ах, люшеньки! Живей юли! Уж чересчур вы прытки! Но в круг пускаются — и вот, Направо, влево поворот, — Подол летает зыбкий. Они краснеют, духота, — И отдыхает их чета; Люли! Люли! Ах, люшеньки! Живей юли! Он жмется к ней с улыбкой. Не льните так — и без проказ! Божбой вводили уж не раз Невест своих в ошибки! Но вдаль уйти с ней удалось, И из-под липки к ним неслось: Люли! Люли! Ах, люшеньки! Живей юли! И крик, и звуки скрипки. Старый крестьянин Вот, доктор, добрый вы какой, Что не побрезгали вы нами, Многоученый муж такой, А в многолюдство вышли сами. Уж кружку лучшую вином Для вас спешили мы налить. О ней прося, скажу я вслух: Ей мало жажду утолить, Пусть сколько капель будет в ней, Вам приумножится и дней. Фауст Я подношу ее к губам, Спасибо! И во здравье вам! (Народ сбирается в кружок.) Старый крестьянин Ну, право хорошо, что вы Явились к нам в веселый час; Ведь никогда и в злые дни Вы тож не забывали нас! Как много здесь еще в живых, Которых вырвал ваш отец У злой горячки в дни, когда Чуме он положил конец. В то время юношей вы шли Охотно в каждый дом к больным; Снесли немало мертвецов, Но вы осталися живым,