Сага вопросительно на него посмотрела. Хидден открыл вторую бутылку вина — первая заканчивалась — и продолжил: — Я знаю, как работают сканы. Этот процесс действительно больше схож с воспроизведением сохранённых в памяти алгоритмов, а не их проживанием — как у людей. Но у грифонов, особенно у Унн-Урана, есть одно… м-м-м… чувство? — эмоция? — которое не воспроизводится, а именно проживается. И в человеческом эквиваленте я бы назвал это чем-то вроде тоски. Хотя чисто технически ни железный грифон, ни компьютерный код скана тосковать не могут — им просто нечем. — Фантомная боль, — прервала его Сага. — Да. Что-то подобное. Думаю, это воздействие разумной Плесени, раз уж она разумна. Но я не силён в ботанике, поэтому точно сказать не могу. — Хидден улыбнулся и заметил, как в ответ на эту улыбку поднялся вверх уголок губ Саги. — Плесенью занимаются микологи, а не ботаники, — ответила она. — Вот не повезло ребятам! Пару минут они молчали, а потом Сага спросила: — Но ты ведь нашёл способ избавить их от этих фантомных болей? Хидден покачал головой. — Ты же переписал код, — удивилась Сага. — Да, и благодаря этому их фантомные боли можно контролировать. Но полностью их убрать у меня не вышло. И это ещё одна причина, почему я думаю, что виной всему Плесень. Даже с моей допрошивкой грифоны с активированными сканами не протянут слишком долго. Они смогут жить и функционировать, пока у них есть цель. Но, справившись со своими задачами, они… Как бы это сказать? — Потеряют смысл жизни? — Да, типа того… И всё закончится так же, как заканчивалось до моей допрошивки. — Хм. — Сага глотнула вина. — Получается, отсканированному разуму для того, чтобы продолжать своё существование, нужна конкретная цель? Своеобразный «смысл жизни»? — Возможно. Но я думаю, что по большей части цифровая личность ищет в своей цифровой жизни не какой-то расплывчатый «смысл», а то же, что и мы ищем в жизни реальной, хоть и не отдаём себе в этом отчёта. И не находит: для неё это технически невозможно. Сага задумалась. — Что же это? — наконец спросила она. — Счастье ощущать себя живым, — ответил Хидден. — Сага… Даже если у нас всё получится, Унн-Уран всё равно погибнет… как только сделает то, что должен. Может, не сразу, но вряд ли он протянет дольше пары недель. И, как бы тут у нас ни вышло, ты вряд ли его увидишь ещё раз. Поэтому… Сага кивнула, опустив взгляд. — Поняла. Попрощаюсь… навсегда. — Я подумал, ты должна это знать. — Спасибо. Хидден неслышно вздохнул, отпил вина. Отчего-то ему этот разговор давался не проще, чем Саге. — Что это за бар? — помолчав, перевела тему Сага. — Точнее — чем была его «оригинальная версия»? Ты там работал? Отдыхал? — Я там жил, — усмехнулся Хидден. — И да, тогда он находился именно в таком состоянии: с местами осыпавшейся крышей, растущими из пола деревьями и огромным роялем в центре зала. — Сыграешь? Хидден, к её удивлению, спрыгнул с высокого стула и пошёл к инструменту. — Не думаю, что из него можно извлечь какие-то звуки, он вряд ли настоящий, а если вдруг настоящий, то наверняка расстроенный… Хидден осторожно, даже нежно провёл по клавишам, нажал одну из них… И она поддалась, отозвавшись густой и чистой нотой «до». — Хм-м-м! — удивился он. — Творецк полон сюрпризов! Он снял куртку, бросив её прямо на пол, и сел на круглый табурет, растущий перед роялем. Сага, прихватив с собой бутылку, подошла поближе, облокотилась на крышку рояля и сдержанно улыбнулась, ожидая от Хиддена какой-нибудь забавной пантомимы. Тот сосредоточенно потёр большим пальцем небритый подбородок, будто что-то припоминая, положил руки на клавиши. Прозвучало несколько неточных аккордов. А потом он заиграл. Мелодия — мягкая, но с внутренним надрывом, пронзила облокотившуюся на рояль Сагу вибрацией, хлынула неудержимым потоком воспоминаний, отозвалась щемящей тоской под рёбрами. Она узнала её: песню одной из популярных доапокалиптических рок-групп. Её любимую песню… — Где ты научился играть? — севшим голосом спросила Сага, когда под потолком растаяли последние ноты. — В оригинальной версии этого бара, — ответил Хидден. — Хотел стать музыкантом? — Нет. — Зачем тогда? — Чтобы клеить девушек, — подмигнул ей Хидден. — И что, помогает? — Ещё как! Пара аккордов, и они готовы лечь на рояль. Особенно если он такой большой, как этот. Особенно если выбрать подходящую песню. — Эта — подходящая? — Вполне. Тут есть строчка про постель, я бы тебе спел, если бы умел петь. — Ты доиграл её до конца, а мне и в голову не пришло лечь. Ни на рояль, ни в постель. Твоя стратегия не работает. — Обидно, — усмехнулся Хидден, забирая у Саги бутылку. — Теряю форму. Надеюсь, тебе хотя бы музыка понравилась, раз уж с постелью не вышло. Сейчас все перешли на техно-ритмы и такого больше не слушают. — Я знаю эту песню, — призналась Сага. — Одна из моих любимых… Хидден пристально на неё посмотрел. — Вот это совпадение, — тихо произнёс он. — Что, и твоя тоже? — Пожалуй. Только я не вполне согласен с её текстом. Выход есть всегда. — Думаешь? — Во всяком случае, до сих пор мне удавалось его находить, хоть и ломиться иногда приходится долго и настойчиво. Хидден встал из-за клавиш и, подойдя к Саге, посадил её на крышку рояля — она даже возмутиться не успела — и сам сел рядом, так близко, что их плечи соприкоснулись. — А вот строчка про постель очень даже актуальна, — добавил он и посмотрел на Сагу. С такого близкого расстояния она даже в полумраке бара отчётливо видела, как в его глазах мягко мерцают и переливаются оттенками серо-голубого лукавые искринки. — Так кто научил тебя играть? — Тебе понравилось? — Он легонько толкнул её плечом. — Понравилось, — честно ответила Сага. — Доволен? — Оч-чень! — М-м? Хидден лёг на спину, подложив под затылок ладонь, и долго смотрел в крошащийся бетонный потолок, на котором мелкие светящиеся точки имитировали северные созвездия. Сага посидела с минуту и тоже откинулась на спину. Хидден молча придвинулся так, чтобы её голова оказалась на его плече. — Паршивец, — обронила Сага, но положения не переменила. — Так мягче, чем на рояле, — хмыкнул Хидден. — Из того бара ты видел то же самое? — спросила она, глядя на мерцающие созвездия, и почувствовала, как Хидден кивнул. — Только звёзды были настоящие… — Его грудь поднялась от глубокого неслышного вздоха. — Меня научил играть дед. Просто какой-то дед, мне неродной. Хотя… чёрт его знает. Я думаю, он подобрал меня ещё младенцем. Он никогда об этом не рассказывал, как бы я его ни допытывал. Я не знаю ни своих родителей, ни своего возраста, ни даже имени. Дед звал меня просто «мальчик». Имени деда я, кстати, тоже не знаю… Помню его старым, с длинной седой бородой, как у волшебника из детской книжки… И почти таким же, как тот волшебник, полоумным. Но он заботился обо мне как мог. Бездомные, мы бродили по городам и ночевали в заброшках. Потом набрели на этот бар, там и остались — деду становилось всё сложнее передвигаться: болели ноги, слепли глаза. И чем дальше, тем чаще он впадал в подобие забытья, когда весь мир для него схлопывался до одного-единственного рояля. Он мог играть часами! Сначала я просто наблюдал. А потом начал повторять. И так несколько лет. А потом деда не стало… — Сколько тебе было? Примерно. — Не больше десяти. — И… как же дальше? Хидден не ответил, хоть ждала Сага достаточно долго. — Тот губернатор… — начала она. — Ты допрошил его, чтобы он изменил законы для стариков… Ты сделал это в память о деде? — Нет. Я сделал это, чтобы отомстить ему за деда, — сказал он тоном, пресекающим дальнейшие расспросы.