— Ломгула! — повторил Заза и поднёс палец к носу дрожащего щенка. — Осторожней! — крикнул я. — Он как раз на той неделе у соседского пса лапу отхватил. Услышав такое сообщение, Гиви с важным видом посмотрел на товарищей и обратился ко мне: — Мы давно тебя ждём. Хотели на твои новые санки посмотреть. — Да я и сам давно из дому, только вот из-за него пришлось задержаться, — кивнул я на щенка. — Ему ещё и четырёх месяцев нет, а лезет в драку с псом Филипе. — Да что ты? — Не может быть! — удивились ребята. Похоже, что я слегка переборщил. Но Гиви поддержал меня. — Смелый очень, — сказал он и тоже поглядел на Ломгулу. — Может, он того пса пока что и не одолеет, но не боится. — Да, очень смелый, — подхватил я. — Сегодня я научу его кататься на санках. — Говорят, у тебя санки теперь с тормозом. — Нам Гиви рассказал. Я поднялся на гору, поставил свои санки и сказал ребятам: — Слушайте! Это первые в мире санки, которые можно остановить на любой круче. Ясно? Устройство тормозов следующее: ручка, рычаг, крюк. Нажимаем на ручку — приходит в движение рычаг, и крюк вонзается в снег. — Крюк и в самом деле на целую ладонь ушёл в снег. — Как вы думаете, почему я так подробно объясняю вам всё? — Я выпрямился во весь рост и стал, уперев руки в боки. Ребята выжидающе смотрели на меня. — Хочешь, чтоб и мы знали? — А зачем мне этого хотеть? Молчание. — Чтоб и мы на свои санки тормоза приладили! — обрадовался Гиви. — Как раз наоборот. Никто не имеет на это права без разрешения изобретателя. — Что ещё за новости! — воскликнул Заза. — Э, темнота. Так во всём мире заведено, понял? Патентом это называется. А вы, конечно, разбежались на моё изобретение?! — Он свои санки на выставку собирается везти, — пояснил Гиви. — Нет, выставка ещё не открыта, — возразил я. — Но в ближайшие дни я собираюсь в Бакуриани. Туда съедутся саночники со всего Советского Союза. Там я и про выставку всё уточню. Если мои санки отметят на выставке в Тбилиси, не исключено, что меня ещё и вместе с этими санками в Москву пошлют. — В Москву?! — с завистью выдохнули ребята, и я почувствовал себя поднимающимся на подножку вагона московского поезда. — Я думаю сразу же по прибытии в Бакуриани прыгнуть на своих санках с трамплина. Насколько мне известно, на сайках с трамплина ещё никто не прыгал. — Никто! — подтвердили ребята. — Ни в газетах, ни в журналах мы про такое не читали. На лыжах прыгают… — На лыжах это что… — небрежно бросил я и сел в свои санки. — Разрешаю вам всем воспользоваться моим изобретением. Только помните, что этот тормоз называется тормозом Девдариани! А сейчас посторонитесь и — внимание! — Сейчас он поедет! — обрадовались ребята. — Это ещё надо посмотреть, — с сомнением покачал головой Заза. — Тебе надо посмотреть? — накинулся я на него. — Я вам уже всё показал. — Показать-то показал, но посмотрим, как на деле… — Смотрите-ка, второй Гаджи выискался. Тут на горе появился ещё и Джимшер Долаберидзе. Стоит, в мою сторону и не смотрит. — Ломгула! — позвал я. — Сядь передо мной. Я приласкал его, погладил, устроил у себя на коленях, но он почему-то вырвался и бухнулся в снег. Не хочет на моих санках с горы мчаться. — Не понимает, — объяснил я ребятам. — В первый раз ведь… Ну-ка, подтолкните меня! Санки тронулись. Я взялся одной рукой за тормоз. Санки скользят всё быстрей и быстрей… Что поделаешь — люблю быть на виду. Если б Лали и наши учителя видели бы меня в эту минуту, может быть, они поняли бы, что я создан не для того, чтобы сушить мозги зубрёжкой. Засвистел в ушах морозный ветер. Санки полетели как на крыльях. Щенок сидел у меня на шее. Я сильно нажал на ручку тормоза, чтобы поразить ребят резкой остановкой на такой скорости. Тормоз! Санки выскользнули из-под меня, и мы со щенком перевернулись вверх тормашками! Хоть бы когда-нибудь мне распознать, чем это моя башка набита. Кувыркаясь, несусь с горы, а мне представляется, что летим мы с моим Ломгулой в Москву, на аэродром опускаемся. А там все любители санок собрались — в России их ой сколько! Летим, и нашему самолёту даже сесть негде. Не садиться же на людей! Вот лётчик взял да и посадил самолёт в лесу. Налетели мы на деревья и грохнулись как следует. И тут я слышу, как жалобно скулит щенок. А на горе гогочут ребята… Удивил я всех. Это уже точно. Еле выбрался из колючек, из оврага. Щенок где-то в снегу скулит, не хочет ради моего изобретения с жизнью расставаться. Я утёр рукавом исцарапанную физиономию, стиснул зубы и, стараясь терпеть боль в левом боку и в правой щиколотке, сказал: — Отличный тормоз! Теперь надо и с другой стороны санок сделать такой же. И тогда можно с трамплина прыгать. Знаю: не везёт мне. Но я не смирюсь, не допущу, чтобы ребята во всём мире ломали себе ноги и руки на санках без тормозов. А Джимшер Долаберидзе стоит наверху на горке и поглядывает на нас. Вот чего я не могу терпеть, так это когда на меня свысока смотрят… ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БЕЛОГОЛОВАЯ ВЕРШИНА ЛИЦОМ К ЛИЦУ Настало лето. Вот уже несколько дней, как я с грехом пополам разделался с экзаменами. Школьный звонок умолк. Все прошлые годы лето проходило одинаково. С той разницей, что мои набеги на сады совершались реже или чаще, в зависимости от урожая, или рыба редкая ловилась на удочку — то бычков было больше, то усачей. Случалось ещё запомнить, какая собака меня покусала — ведь все они меня ценят и каждая старается уважить… Даже такая ерунда, как падение с лошади, было для меня событием. Потому-то я решил окончательно и бесповоротно в это лето уйти из нашей деревни. Да и учителя одно твердят: помни, у тебя переэкзаменовка на осень, не гоняй собак, занимайся, не то не переведём тебя в следующий класс. Как тут жить, скажите мне, пожалуйста! Да и Лали Чихладзе не даёт мне покоя, всю кровь мне высушила. Я говорю: — Чего тебе надо от меня? А она: — Ничего. А сама ходит за мной по пятам, советы разные даёт, уму-разуму учит. А теперь вдруг взяла и примолкла. Молчит, только изредка взглянет так, что у меня ноги подкашиваются. Не выдержал я эту новую пытку.