разобрать. — Скажите толком, что случилось? — В стенгазете нарисована карикатура на тебя, — объяснил Вахтанг. — Художника уже проучили?.. — Там не только карикатура. Под ней ещё и стихи! — добавил Коки и смущённо потупился. — Как мы могли проучить художника, не зная, кто рисовал? — развёл руками Вахтанг. — Значит, и карикатура и стихи без подписи? — Нет, подписано: «Доброжелатель». — Вон что, доброжелатель, значит? Я как ни в чём не бывало вошёл в класс. Перед стенной газетой толпились ребята. Они с удивлением отметили моё полное равнодушие. Спустя какое-то время я, словно бы между прочим, подошёл к газете и стал читать передовицу. Затем, просмотрев все материалы, обещания отстающих, советы отличников и прочее, я бросил взгляд и на «рукоделие» моего «доброжелателя». Сижу, значит, я — вернее, сидит карикатурный Каха, — а вокруг него целая толпа двоек. Одна двойка ловко залезла к нему в карман, а остальные толкаются, дерутся, норовят кто в портфель нырнуть, кто за пазуху. А самая отчаянная на голову ему вскарабкалась. И рядом растёт необыкновенное дерево: на нём растут разом яблоки, груши, сливы и даже арбузы и дыни. Привитое дерево. В стихах написано что-то вроде того, что двоек никто не любит, а я, как добрый мальчик, решил их пригреть, чтобы они, часом, не перевелись вовсе. Но это ещё полбеды. Там же написано, что я совершенно необыкновенный садовник: в любое время года могу к дубу привить гранат, а к персикам арбузы и даже огурцы и тыкву. Хм… Я от газеты отвернулся. По опыту знаю, что от членов редколлегии ничего не добиться. Решил было подойти к председателю отряда Гураму, но и он того же поля ягода, скажет: «Если что- нибудь не так в газете, опротестовывай в письменном виде». Целых два урока ломал я голову: как найти этого художника? Так ни до чего и не додумавшись, я опять созвал своих молодцов. — Слушай, — сказал я Зурабу-Головастику, — по- моему, в нашем классе поэтов не водится. Судя по тому, как состряпаны стихи, это кто-то из старшеклассников. Да и рисунок твёрдой рукой сделан: видать, умелый человек сработал. — Хе-хе, рисунок хороший! — соглашается Головастик. — Чего хорошего-то? Рука, говорю, твёрдая у человека, а не рисунок хороший. Ты осторожно порасспроси и ребятам нашим скажи. Интересно, кому это жить надоело?.. Но кончились уроки, а мы так ничего и не узнали о моём «доброжелателе». И ребята на каждой перемене толкались перед газетой и от души смеялись, заливались смехом. «СМЕРТЬ» БАБУШКИ Вся эта неделя давила меня, как хурджин[2], набитый камнями. Хотел я того или нет, мне всё равно приходилось любоваться карикатурой на себя. Через неделю, когда вся эта история немного утихнет, забудется, я смогу прибегнуть к способу, который придумал сам, немало удивив своих единомышленников. Ничего не поделаешь, не могу я смириться со своею судьбой, такой уж я человек. Да и как можно с ней смириться, когда ходишь по земле безобидный, как ягнёнок, а она тебе такой капкан ставит, будто ты волк! Так уж моя чудная башка устроена: только меня прижмет посильнее, как мигом она что-нибудь такое выдумает, что я и сам изумляюсь и с завистью поглядываю на себя. Главное теперь было — переждать немного. Вчера я присутствовал на сборе звена. Тихо, мирно выслушал проработку и наставления. Не забыли, разумеется, и про карикатуру со стишками под ней, но никто словом не обмолвился, чьих это рук дело. Тогда я встал и, на удивление всем, сказал: — Товарищи, я решил исправиться!.. Ещё до карикатуры решил. Об этом свидетельствует и то, как я потрудился на пришкольном участке. Я же не виноват в том, что деревья нельзя прививать осенью; откуда мне было знать об этом… Но стенгазета помогла мне понять свою вину перед отрядом. Вот только жаль, не могу поблагодарить моего «доброжелателя», не знаю, кто он… — О какой ещё благодарности ты говоришь… — прервала меня Лали. — Если действительно решил исправиться, докажи делом. А насчёт прививки деревьев, кстати, Заури тебя предупреждал… — «Заури, Заури»! — не выдержал я. Слышать не могу от неё это имя. — Вот наступит февраль, посмотрим тогда, как он проведёт прививку. Пилы от топора отличить не умеет ваш Заури… Утро выдалось пасмурное. Я, хмурый, вошёл в класс, сел за парту мрачнее тучи и стал ждать, кто спросит о причине моего грустного настроения. Сижу минуту, другую. Никто не обращает на меня никакого внимания. Вот и Гиви пришёл. Как всегда, рот до ушей и жужжит над ухом: — Ну как? — Тише, — говорю я. — Никто ни о чём не спрашивает. Чёрствые люди… — А ты попробовал бы слезу пустить. — Не выходит… — Ничего, заметят, — обнадёжил меня Гиви. Тут вдруг Лали чихнула, да ещё два раза подряд. Я встал и, как это делают обычно старые люди, похлопал её по спине и сказал печальным голосом: — Не болей, а то тоже вдруг умрёшь… Ребята услышали мои слова и удивлённо вскинулись. — Вчера вечером, — продолжал я слабым голосом, — мы получили телеграмму о том, что бабушка моя скончалась. Сейчас я как раз думал о ней, когда ты чихнула. Бабушка всегда говорила, что чихнувшего надо похлопать по спине и сказать ему что-нибудь, а то может помереть. — И ты в это веришь?! — поразилась Лали. — Поверишь, когда у тебя такое горе, что сам не свой… Тут кто-то из ребят удивлённо сообщил, что видел мою бабушку нынче утром, когда в школу шёл. — Да это не та бабушка! — воскликнул я. — Умерла другая, которая по отцу… Я уже чуть не плакал, живо представляя умершую бабушку, о смерти которой не помнил даже мой отец — так давно её нет в живых. — А что с бабушкой случилось? — От чего она умерла? — Долго ли болела? Я всем объяснил, что бабушка была ещё вовсе не старая, что болели у неё только ноги, но после поездки в Цхалтубо[3] и это прошло. Думал я, от чего мог бы умереть такой здоровый человек, и придумал: — Незадолго до смерти у неё начался прострел. — Что это за болезнь? — заинтересовалась Лали. — Боже упаси! То в голове стрельнёт, то в пояснице, то в ноги ударит, то как стрела между рёбрами вонзится! Словом, стреляет всюду. Ребята окружили меня. Даже из других классов сбежались. — У него бабушка умерла. — Бабушка?.. — Да, видите, чуть не плачет, еле удерживается. Первый урок у нас вела классная руководительница. Когда я слабым голоском откликнулся на свою фамилию, она удивлённо вскинула голову. — Как видно, стенгазета пошла тебе на пользу, Девдариани?