Одна нога в колене, правда, просто загнулась в другую сторону, но Рогов решил не обращать на это внимания. — Учше? — спросила Лисс. — Да, так лучше. — Бёнок! — выкрикнула Лисс, победительно вскинув руки, на которых было три и четыре пальца. — Да, ты — ребёнок. — Саня, — позвал Храпнёв. Он закинул в ховер сейсмодатчики и атмосферную станцию, смотал кабели. Осталось только погрузить энергобатарею. Одному её, дуру тяжёлую, ребристую, было не поднять. — Иду. Рогов подошёл к батарее, взялся с другого конца. Потянули, подняли, потащили к ховеру, печатая следы в рыхлом песке. — А явтра? — преградила им дорогу Лисс. — Надо же, — вслух удивился Рогов. — Не так всё и плохо у наших детишек с памятью. Про леденцы запомнила, какую-никакую логическую цепочку из нашего отъезда сложила. Глядишь, выйдет толк. — Лисс, отойди, — попросил Храпнёв. Девочка в платьице раздвинула губы. — Кафетка? Пуф-ф! — батарея одним концом хлопнулась в песок. — Пошли-ка! Храпнёв схватил девочку за руку и поволок на смотровую площадку. Сквозь ткань перчатки рука её казалась мягкой, как желе. — Завтра мы будем во-он там! — показал он на поблескивающий вдалеке купол. — Хочешь, приходи туда. Хочешь? — Хасю! — Тогда — до завтра. Храпнёв оставил девочку на смотровой площадке, по пути выдернув штырь анемометра. Батарею погрузили в молчании. Рогов — в неодобрительном. Храпнёв — в раздражённом. В том же раздражении он хлопнул створками. — Чего ты завёлся? — спросил Рогов, когда они сели в ховер. — Я спокоен, — сказал Храпнёв. — Они просто медленно усваивают информацию. Думаю, ещё медленнее формируются устойчивые кластеры памяти. — Вот-вот, — сказал Храпнёв. — Им просто никогда этого было не надо, — сказал Рогов. — А нам? Ховер взревел, из-под юбки его вылетели песок и мелкие камни. Надвинулся, наплыл неровный край. Лисс пропала из виду, но Рогов успел махнуть ей рукой. — Поехали, — Храпнёв прибавил скорости. Замерев на секунду, ховер заскользил по склону вниз. Оранжево-серая каменистая равнина распахнулась перед Храпнёвым и Роговым, шустро растеклась с лобового экрана на боковые. Редкими вехами полетели мимо белесые, обточенные ветрами валуны. Слева вспухла и побежала рядом, иногда удаляясь и выписывая зигзаги, каменная борозда. — Видишь? — Храпнёв указал на желтеющие за бороздой пятна. — Вода? — спросил Рогов. — Да, кальцинирование почвы. Думаю, можно поставить и заглубить насос и фильтры. Наверняка водоносный пласт поднялся. — Ну, это на будущее. Храпнёв покосился. — Переживаешь? — Из-за кого? Из-за Лисс? — удивился Рогов. — Сам сказал. — Просто… Тебе же вроде бы нравилось с ней возиться. — Нравилось, — Храпнёв двинул джойстиком, и ховер опасно прошёл между скальными обломками высотой под пять метров. Тень на мгновение накрыла людей. — И что изменилось? — Вы! Ты, Колманских, Каспар. Вы их начали воспринимать как… — Детей. — Да! Не говоря уже о Панове и Дашке, которые целый детский сад открыли, посчитав это своей миссией. — И это логично. Храпнёв нажал кнопку на пульте и перевёл ховер в режим автопилота. — Нет, — сказал он. — Это не логично. Это проявление слабости. Они — не дети. А мы — не воспитатели. Ховер повернул. Жаркий рыжий шарик светила прокатился по стеклу и застрял в верхнем углу. Впереди очертился, приподнимаясь над пейзажем, грязно-серый купол базовой станции. За ним белела осыпь, притворяясь неправильным, искажённым горизонтом. — Кстати, может как раз заедем? — предложил Рогов. — К Панову? — Да. — Да пожалуйста, — пожал плечами Храпнёв. Он снова взялся за джойстик. Ховер, стреляя камешками, резко заскользил вправо. — Дело не в том, нравится мне или не нравится, — сказал Храпнёв. — Дело в подмене цели. Смысла. Вы что, думаете здесь вырастить человечество? — Почему нет? — Это — не человечество! Рогов улыбнулся. Лобастый, лысеющий Храпнёв напомнил ему земную птицу. Только не вспомнить, какую. — Всё зависит от нас, — сказал он. Храпнёв рассмеялся, закачал головой. Ховер пополз на взгорок. Мелькнула сложенная из камней, явно рукотворная пирамидка. Стекло потемнело, поляризуясь под прямыми солнечными лучами. — Саня, пойми, — сказал Храпнёв, — мы умрём. Пять, десять, пятнадцать лет. Кто-то из нас, может, как Вальковский, тоже решит повеситься. Что от нас останется? Вот, — он махнул картой памяти у Рогова перед носом. — Только это. А эти твои… — Что? — Забудут. — Не знаю, — сказал Рогов. — Не уверен. — Доказательства? — Вика. — Вика — отдельный разговор. — Она ходит на могилу к Вальковскому уже пятый месяц.