— Уходим? Куда, мама? Мой взгляд упал на рубаху сына — недолго думая, надела её поверх платья. Пусть он хранит нас. — Поторапливайся, бестолковка! Иначе пропустим время. Кайла возилась у печки. — Но как же Азарт, мама? Он убьёт нас! Схватила с вешалки котомку: вяленое мясо, сухие яблоки и хлеб, немного крупы, иначе не унесём, всё летит внутрь сумки. Туда же кинула две кружки. Две ложки. — Быстрее, Кайла! — я проигнорировала её глупости, на разговор времени нет. Что же ещё взять? Нож! Веревку. Огниво. Наскоро оглянула невестку: на первых порах не должна замерзнуть, но положу ещё один шарф и носки, себе и ей. Старые доски поскрипывали под нашими ногами, как не выбирай путь. Два деревянных пролета ещё никогда не казались мне такими длинными и долгими, как в то утро, когда мы покидали деревню. Туман устилал улицу, видно лишь на несколько шагов вперёд. Мы крались, словно полёвки, почуяв змею. Тихо и почти не дыша. Вдруг в молочной пелене показалась огромная ореховая туша: тяжело переставляя ноги, по селению топал Азарт. Большая голова и длинный хвост для баланса. Его глаз метался в поисках добычи, а худосочные, человеческие ручки подбрасывали металлический кружок — сегодня кто-то не проснется. И так некстати мне на память пришёл день, когда вот так просто умерла моя мать. «Новые боги могущественны, но не всесильны». Я прижала Кайлу к стволу дерева, заслонила собой, сердце бешено стучит, но страха больше нет. Жёлтое око Азарта вращалось в глазнице, пытаясь поймать моё движение. Не в этот раз! Монета упала в его ладонь, и всё вокруг замерло. Нет! Бог накрыл её другой рукой. Нет! Нет! Нет! Нет. — Я не верю в тебя! Ты не властен над моей жизнью! Тебя больше нет! — выставила руку вперёд, словно копьё. Я кричала, разрывая тишину, словно ничего не боялась. Азарт сделал шаг в нашу сторону, его единственный глаз смотрел на меня в упор. В прямоугольном зрачке бога я увидела себя, как в зеркале. Себя и Кайлу, что свернулась в клубок позади. Нет. «Сомнение, вот твоё оружие против них». Моя вера больше не принадлежала тебе. Монета вновь взлетала и падала. Аверс. Реверс. Но я больше не отражалась в глазах Азарта. Втянув в себя воздух, он ворочал чудовищной головой, сделал шаг вперёд, словно пытался вспомнить. Я услышала звук касания металла о сухую кожу. Слабый звук, возвещающий о смерти. Он больше не коснётся меня. Нас. Бог уходил всё дальше, вглубь деревенских улиц. — Пошли, — я отпустила всхлипывающую Кайлу, и мы побрели прочь из этого проклятого места. На западе, во всё более светлеющем небосводе, ярко сияла единственная звезда — все прочие уже померкли. «Свет Старых богов», вспомнила я. Моя бабка была последней в селе, кто верил в них. «И ведь не было никакой войны. Просто всё менялось. Мало-помалу всё становилось другим. Теперь уж никто и не знает, каково было раньше». Надо же, я что-то помнила из её путаных рассказов о той жизни. — Пять тысяч шагов до озера, а там я встречу вас. Поспешите. Сладострастие почуял измену. В этот раз безумец не исчез, его силуэт показался из-за кустов, но тут же взмыл в небо юркой птахой. Туман белой дымкой путался в кронах деревьев, тут и там спускался к земле. Невесомые рукава растянулись на много миль вокруг. Покрепче перевязав валенки, мы тронулись в путь. Дорога была неблизкой и трудной, а положение Кайлы увеличило её вдвое, нагружая нас обеих. Если я правильно помню, Обожжённая дверь находилась в низине — в самом центре нашего Вогнутого мира. Но мы шли не туда. Четыре тысячи шагов до водоёма. Я помнила его, кое-кто из «наших» ходил на Гладкое озеро за рыбой. В нём водилась щука. И плотва! Она невероятно вкусная, если пожарить её до хрустящей корочки. В животе предательски заурчало. Три тысячи шагов до озера. Кайла уже еле плелась, её валенки черпали снег всё сильнее. Когда в очередной раз она провалилась почти до колена, то долго лежала на снегу, хрипло дыша. Пора делать привал. Сошли с просеки в лес. Сесть некуда, ведь я забыла взять скатку! Наст не держал вес, проламываясь под ногами, но мы брели всё дальше вглубь леса, на поиски поваленного дерева. Сотню шагов спустя они увенчались успехом: я постелила шарф на ствол и посадила невестку. — Немного отдохнём. На вот, перекуси, — она тяжело дышала и не сразу взяла мясо и хлеб. — Куда мы идём, мама? — К Гладкому озеру. Она зажмурилась: вдох — выдох. Собралась с силами. — Зачем всё это? Чтобы не сдохнуть. — Ради наших жизней, девочка. Кайла слизала с рукавицы снег — поставить чай времени нет, а мясо солёное. — Дай-ка я послушаю своего внука, — она расстегнула шубу, и я приникла к её животу: с минуту не дышала, прислушивалась. Но кажется, всё в порядке. — Ешь быстрее, и идём. Небо на востоке, там, откуда мы пришли, темнело всё сильнее. Совсем скоро Сладострастие нагонит нас, я больше, чем уверена в этом. Следом за ним шёл Борхо с охотниками. И пусть бы мне пришлось тащить девчонку на себе, я не сдамся. Две с половиной тысячи шагов в обе стороны. Уже слышен шум крыльев за спиной. Вόроны всё ближе. Наконец, они настигли нас. Их перья, словно чёрный снег, сыпались с неба, а противное карканье царапало слух. Мы свернули, и я заставила девчонку остановиться и спрятаться позади, между мной и деревом на краю леса. Воздух совсем почернел от птиц: с трудом выдерживаю их галдёж, и перья всё больше похожи на стрелы, летящие с небес. Кайла сдавила уши руками, в тщетной попытке спрятаться от раздирающего слух крика. Я склонилась к ней, укрыла от птиц своим телом. Блестящий клюв ворона пробил мою вязаную шапку, пустив первую кровь. «Сомнение, вот твоё оружие». Внутри каркающей темноты, одолеваемая страхом и болью, как молитву я шептала слова чужака, что совсем недавно спасли нас. «Сомнение». Ещё несколько ударов в голову. В плечо. Спину. Я дрожала, и девчонка под руками выла от ужаса. «Твоё оружие». Мягкое сияние коснулось моей щеки. Небо очистилось, воронов как не бывало, и только кровь капала из моих порезов на снег. Отерев прокусанную губу, я поднялась, глядя ему прямо в глаза. Моё золотое божество. Сладострастие. Его силу не сравнить с Азартом. — Идём домой, моё бедное дитя, — протянутая ладонь почти коснулась меня. Возможно ли заставить себя не взять эту руку? Как это возможно?! Его глаза полны сожалением и тоской, голос ласков, но в нём слышался мягкий укор. Я вновь закусила измочаленную губу — отказ ему равен смерти, и приносит сильную, осязаемую боль. Но ещё хуже стало, когда я поняла, что он зовёт не меня. В его взгляде укор отца к непослушной дочери.