— Ты не видел, что бывает иначе, — как-то жестоко возразила шишига. — А вырастают не все, чаще погибают под грузом зла. — И ничего нельзя сделать? — Можно, но это не просто. Если силёнок кто подкинет, продержусь ещё пару веков. Только это дело добровольное. В свободном выборе самая сила, понимаешь? Я не ответил, жалея свою никчемную жизнь, но уже зная, что это прощание. Слишком долго я смотрел. Слишком долго молчал. Слишком долго боялся. Нужно совершить хоть что-то хорошее и важное в жизни, как то, о чём мы мечтали с друзьями: Сашкой, Лёшкой, Митькой и Толиком. — Делай, что нужно, — вздохнул я. * * * Рыжеволосый мальчишка застыл в нескольких шагах от фонтана, словно забыл, зачем он сюда шёл. Потом вскрикнул, увидев на земле безжизненное тело старика, чьё лицо показалось знакомым. Точно, дед, ударивший его палкой. Воспоминание принесло с собой чувства вины и стыда. Мальчишка побежал назад к главной аллее парка, в поисках взрослых, которые могли вызвать врача. Из фонтана ему вслед печальными водянистыми глазами смотрела помолодевшая шишига. Маленький рот улыбался, делая её лицо почти похожим на человеческое. Давай чпокнемся присосками Артём Кельманов Это должно было произойти, рано или поздно. Кто-то должен был додуматься использовать человеческий сигнал SOS как ловушку. Вот я и попался. Чёртова электроника моментально отказала, как только я посадил корабль на этой никчёмной планетке, расположенной в системе тусклой полудохлой звезды, вдалеке от всех известных звёздных трасс. Слетал в разведку, твою налево! У этой планеты даже названия нет, даже какого-то вроде «Гамма-3487-б», а вот сигнал SOS был. Первичный анализ показал, что жизни и даже условий для возникновения жизни на планете нет. Значит никаких агрессивных местных, можно приземляться одному без опасений. Просто кто-то потерпел аварию, какой-то исследователь, разведчик, такой же, как я. И никаких аномалий в том районе, откуда шёл сигнал, сканеры не выявили. Я просто обязан был отреагировать, попытаться помочь. Об этом говорили закон совести и все инструкции. Какой же я идиот! Со злости я пнул ящик с инструментами. Я либо задохнусь, либо замёрзну, либо замёрзну и задохнусь. Если только раньше не появятся те, кто устроил эту западню. Впрочем, далеко не факт, что я нужен им живым. Надевать скафандр и выходить наружу, было бы неразумно. Я посмотрел в иллюминатор — повсюду, насколько хватало глаз, виднелась скалистая пустыня. Какая-то своеобразная красота присутствовала в этих камнях, глыбах, оврагах и трещинах, в слабом свете местного солнца приобретших багрово-коричневый цвет. Пугающая чужая красота… * * * Тёмные пятна в глазах. Становится нечем дышать. Кровь колотит в висках. Или это кто-то стучит по обшивке? Бред. За бортом те же скалы, те же камни. Твою мать! Что это за хрень?! Иллюминатор облепило бледно-розовое склизкое щупальце. Зажмурился. Тишина. Открыл глаза. Чисто. Ясно. Начались галлюцинации. Какой-то неразборчивый шепоток. В иллюминаторе — рыба-удильщик. Частокол острых зубов. Фонариком светит мне в лицо, взгляд слепых белых глаз пронзает насквозь. Зажмурился. Открыл глаза. Рыба ещё здесь. Шёпот эхом отдаётся в голове. Слова неразборчивы. Эти рыбы повсюду. Смотрят на меня из каждого иллюминатора. И эти их фонарики. И зубы. Разбираю в шёпоте слова: — Впусти… Впусти… — Нет! Пошли прочь! — Впусти нас, землянин… Дай нам войти… — Я сказал, валите отсюда на хрен! Отворачиваюсь. Передо мной стоит женщина. Обнажённая. Красивая. Демонически красивая. — Впусти нас, землянин… — Я… Я никого не впускал… Её глаза без зрачков, словно у тех рыб, взгляд проникает под кожу. Не могу пошевелиться. Сердце сейчас вырвется из груди. Панический ужас. Глаза женщины начинают светиться холодным белым светом. Чёрные густые волосы развеваются… Стоп! Здесь же нет ветра! — Впусти нас… Она приближается. — Дай нам войти… Она тянет руку к моему лицу. * * * — Нет! Отстань от меня! — я очнулся от собственного крика. Я сидел в кресле пилота. Все системы корабля в полном порядке. В иллюминаторах — космос. Бортовой компьютер показывал, что никаких сигналов SOS я не регистрировал и от курса не отклонялся. Летим домой, как и прежде. Кошмар понемногу отпускал, но какие-то отголоски всё ещё оставались в моём сознании. Бывает так, что сон кажется настолько реальным, что, проснувшись, ты какое-то время продолжаешь считать, что всё происходило на самом деле. Это был как раз мой случай. Я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, выпил тонизирующую смесь и постарался встряхнуться. Что-то продолжало быть не так. Что-то скользкое ползало в моих мыслях, если, конечно, скользкое может ползать в мыслях. Или мышление описывается другими терминами?