Немакс сам толком не знал, зачем ему это – лезть в подозрительные щели, укрываться от патрулей, мотаться по всему материку, замерять расстояния, запоминать приметы. Просто интересно. Куда интересней, чем сухо рыдать в кулачок или ждать у моря погоды – при том, что море далеко, а погода всегда одинаковая. И даже интересней, чем носиться с Ромой по одним и тем же окрестностям. Рома всё-таки был ненастоящий. Очень красивый, очень верный, очень умелый и очень глупый. Бегал и прыгал, конечно, лучше настоящего коня, почти не капризничал и вообще был как машинка. Сели – поехал, послали – пошёл, слезли – встал. С другой стороны, тут все такими были – что боты, которыми управляла программа, что персонажи, которыми управляли люди. Рома на их фоне гений и лауреат Нобелевской премии в области разумного поведения. А Немакс с таким гением справлялся. Значит, и с остальными обитателями этого мира сможет справиться. Надо только придумать, как и зачем. Зачем это ему, Немаксу. Как минимум чтобы выжить, а лучше – чтобы дожить до момента, когда я найду выход, вот зачем, думал Немакс. У меня два преимущества – я тут всё время, и времени у меня много. Могу изучать обстановку, персонажей, их сильные и слабые стороны. Могу действовать не по правилам. Могу не отдыхать, в отличие от игроков. Получается, я не в худшем положении. Можно называть его неполноценным, а можно – нечеловеческим. Говорят же «нечеловеческие усилия». Вот их я и приложу. Пока для того, чтобы искать замаскированные дырки. В том, что они соединяют разные территории, я уже убедился. Может, они и миры соединяют – и где-то есть дырка в настоящее. Домой. Надо только искать. Интересный и коварный момент: некоторые щели мог заметить только всадник. Поди пойми почему. Например, лаз, ведущий от границы Бифуана к перешейку полуострова Бу, Немакс до сих пор не мог открыть с первой попытки – всякий раз пинал несколько валунов, прежде чем попасть по нужному, тихо отъезжающему в сторону. А как раз дальше Бифуана колодцы были узенькими, так что Рома ничем помочь не мог. Тоскливо ржал и понуро уходил на словно бы специально отрисованный для него лужок с парой игривых кобылиц непонятной породы – играть и ждать Немакса. На побережье Немакса про Суперкубок и спросили – когда он опять съехал по склону песчаной дюны и принялся отряхиваться и отплёвываться. Вопрос задал ратник, неподвижно сидевший на гребне соседней дюны спиной к морю. Давно сидевший, видимо. – К-какой Суперкубок? – переспросил Немакс, лихорадочно соображая. – Какой-какой, Винс Ломбарди, – как будто пояснил ратник, на самом деле сделав всё непонятнее. – Не болельщик, да? Ну правильно, кто футбол смотрит, тот в «Это просто игру» не лезет. Один я такой урод нашёлся. Он хлестнул себя травинкой по надетому на колено шлему и мрачно уставился в небо. Шлем был странно округлым и с решёткой впереди, как у хоккейного вратаря. Округлыми были и плечи ратника, а голые руки – толстыми, будто у качка. На ратнике была просторная синяя рубаха с коротким рукавом и серые штаны в облипку. Дубинка с навершием в форме здоровенного яйца лежала рядом. Солнце светило ратнику в спину, поэтому черты лица разобрать было непросто. Видно лишь, что темнокожий и бритый наголо. – Не ушибся? – Не, норм. Я норм, – сказал Немакс и последний раз хлопнул ладонями по штанам. – Я Балтаз. Ты много ходов нашёл уже? – спросил ратник. – Каких ходов? Ратник поморщился. – Норм, вокруг же не одни идиоты. То есть идиотов большинство, кто спорит, но именно здесь другая ситуация. Ты сюда минимум второй раз падаешь, ещё тебя у четырёх пальм видели – значит, не случайно действуешь, а ищешь. Много нашёл? Немакс решил всех карт не открывать: – Семь. – Молодец, – с уважением сообщил ратник. – Мы всей толпой всего-то восемь отыскали. Давно этим занимаешься? Немакс задумался и пожал плечами. Как всегда, попытки прикинуть любой проведённый в игре срок – общий, прошедший с момента последнего воскрешения или намотанный в гонках с Ромой, – вызвали приступ несильного, но очень неприятного головокружения. – Понял, – сказал ратник. – Других таких до сих пор не встречал? – Ты Макса знаешь? – спросил Немакс. А чего тянуть-то? Он уже привык всем тыкать – «вы» при обращении к одному человеку, пусть самому древнему старцу, на местном языке просто не выговаривалось. А говорить и думать не на местном языке без труда не получалось. Ратник показал, что готов слушать дальше. Слушать особенно было нечего – обычную песню «такого, как я, но не меня» заводить Немакс почему-то стеснялся. Он пробормотал: – Ну, ты ведь не обычный игрок, а выбраться отсюда не можешь? Ратник засмеялся. – Я-то? Теперь не могу уже. А зачем? Я асат. Мы все асаты. Мы крутые, мы решаем, нас все боятся. Зачем выбираться? И куда? Мы тут до конца – то есть недельку ещё минимум. – В смысле недельку? – спросил Немакс, холодея. – Ты разве не знаешь? – удивился асат. – Конец света же. Глава 14. Деда, я умру – Ну не конец света же, Настьк, ну что ж ты. Да не реви ты! Блин, кто там звонит-то упорно так. Не реви, говорю! Сейчас, погоди. Да. Ёлки, Нестеров, некогда сейчас. Не-ког-да, понимаешь? А я-то при чём? Нестеров, блин, ты когда сам задания начнёшь записывать? Ну наглый. А вот не скажу. Да, отвечаю. Да… Слушай, не до тебя сейчас, понял? Ничего. Ничего-о. А тебе какое… Блин. Да Настька тут что-то совсем… У меня, да. Ничего, плачет сидит. Я не знаю. Здрасте, ты-то при чём? Не надо. Не надо, говорю. Нестеров, не взд… Полинка отняла трубку от уха, некоторое время сосредоточенно смотрела в экранчик, тыкая пальцем, потом растерянно сказала: – Во дебил. Припрётся теперь. Не пускать его, да? Макс пожал плечом. Какая разница-то. Он с ужасом понял, что ничего не сможет сделать. Просто времени не хватит. Да и всего остального тоже. Завтра в полдень игра перезапустится с новыми героями. Старых, значит, не будет. Сотрут их, обнулят или отменят как-то иначе, неважно. Убьют. То есть от нарисованных персонажей, конечно, не убудет, они живыми не были никогда. Чуть коды с пикселями перемешают и заново выпустят. А вот кто живым был – и остался, как Настя, например… Может, конечно, их из игры вышибет в настоящее, в тела, которые ждут себе в коме или где там. Лучшая концовка будет, милосердная такая. Но не для Насти с Максом. Настино тело занято, вышибать её некуда. Макс из её тела в своё не вышибется. И за оставшиеся сутки не успеет добраться до Зотова, найти себя настоящего и организовать обмен. Как добираться-то, пешком, что ли? Ни машины нет, ни денег на проезд, ни времени особо. И самое главное – Настя, может, и не помнит ничего. Кто-то ею – вернее, учеником воина с лицом Макса, – играет. Может, не первый раз. Может, Настю убили уже – раз, или три, или пять. В игре ведь, похоже, время гораздо быстрее идет. Макс ещё неделю назад в настоящем был, картинки вон вешал, а потом в игре с полгода провёл. Для Насти, может, тоже полгода миновали. И пока Макс до Зотова доберётся, ещё полгода минует. А она ведь в игру совсем неопытной попала, ни правил не знает, ни локаций с героями, ни особенностей. У неё от памяти дырка уже, поди, и в эту дырку конец света и булькнет – с Настей вместе. И получается, Макс её сгубил. Обманул, подставил, заставил погибнуть. Убил, если коротко и честно. Мысль выйти на разработчиков игры и уговорить их отменить перезапуск Макс отбросил. Как разработчиков найдёшь, где? Допустим, письмо можно написать, вон контакты внизу сайта висят. Для простого-то письма Максовых познаний в английском хватит. Но вряд ли эти письма начальство сайта читает. А даже если прочтут – разве поверят? Хотя, может, и поверят. Может, эти начальники сами игру такой коварной и сделали, специально. Случайно эту ловушку с музыкой разве смастеришь? Значит, без толку к ним стучаться. И стучать без толку, в полицию там и так далее. Точно не поверят. А поверят – так что сделают-то? Допустим, будет всё как в кино про киберполицию: наши Интерпол поднимут, тот какую-нибудь местную полицию, она всех арестует, всё такое. Так не бывает, но, допустим, на сей раз случится. Но не в течение суток ведь – это уж стопудово. Недели уйдут. А поздно будет уже завтра. Макс снова заплакал. Полинка всполошенно закудахтала и убежала – кажется, открывать дверь, в которую позвонили. Получается, нет надежды ни на кого, продолжал размышлять Макс. Только на себя. А на себя у Макса какая уж надежда? Всё, что смог, – это сперва себя загубить, потом соскочить и девчонку вместо себя подставить. Хорошую девчонку, кстати. Значит, выход только один – хотя бы её спасти. Дождаться, пока Настька вернётся в зону доступа, схватить её, подтащить к ловушке и устроить обратный обмен. Маму вот только жалко. А я всё равно её не помню, беспощадно подумал Макс. Внутри от этой мысли всё стало холодным и тесным, и Макс поспешно прыгнул к другой мысли: а если Настька совсем память потеряла? Ну, ничего. Тут к этому уже морально готовы – Полинка, по крайней мере. Лишь бы от компа не отгоняла, пока Настя в доступ не вернётся. И трындела бы поменьше – что случилось да что случилось, расскажи да расскажи. Ещё и Нестеров припёрся, в углу сел, смотрит, ждёт, что расскажу. А что я расскажу-то? Макс прерывисто вздохнул и рассказал. Не всё, конечно, в дурку ему всё-таки не хотелось. Макс изложил историю, в которую и сам мог поверить – и даже хотел бы поверить. Эта история была простой и нестыдной. В этой истории он был обычной девочкой Настей, которая вчера сунулась в игру, узнала, что один из персонажей считает себя живым человеком, высосанным из реальности, а сейчас вот проверила – и да, многое подтвердилось: есть такой живой человек. Валяется в больничке другого города и, похоже, там и останется. Потому что времени нет – сотрут его личность скоро вместе с нынешней версией игры. В этой истории не было ни подлости, ни слабых мест. Никто никого не обманывал и не заманивал, просто девочка переживала за почти незнакомого мальчика, но ничего сделать не могла. Успокойтесь и дайте мне дождаться его возвращения. – Зачем? – спросила Полинка. До этого она ещё многое сказала. Потребовала показать МэдМакса, сказала, что симпатичный, попереживала за его, Макса, судьбу, спросила, а что он сказал, а как себя вёл и как вообще всё случилось. Предложила позвонить родителям Макса, или в больницу, или в школу, или разработчикам игры, или в Кремль. У Макса сил не было отвечать, да этого и не требовалось – Нестеров грубо обрубал большинство идей на взлёте. Полинка говорила «сам дурак, что бы понимал» – и выдвигала новую идею. Вопрос «Зачем?» был неожиданным. Макс уже понял, что Полинка всегда про всё твёрдо знает, зачем, почему и кому что-то надо или не надо. – В смысле? – уточнил он. И сообразил. Полинка ещё не начала объяснять, а Макс уже понял, что фиговая у него история-то. В этой истории совсем не требовалось сидеть и ждать. Достаточно было поплакать и разойтись. Но Полинка не стала этого объяснять. Она спросила: – У тебя паспорт с собой? – Зачем? – Чего тупишь-то. Поезд наверняка есть, ща глянем, билет сразу закажем. Двинься. Макс, открыв рот, смотрел на Полинку. Потом поспешно принялся вытирать лицо ладонями и рукавом, чтобы взяться за поиски самому, но Полинка отпихнула его вместе с креслом и склонилась над клавиатурой. – Во, поезд есть, уходит в полдесятого, в пять утра там будешь – норм? – Н-норм, наверное, – сказал Макс нерешительно, подкатываясь обратно и вглядываясь из-под Полинкиного локтя. – Только это, у меня денег нет. – У меня есть, вчера надарили, потом вернёшь… как сможешь, – отрезала Полинка, помедлив. И с досадой воскликнула: – Блин блинский, нет билетов. Или не продают уже, если до отхода осталось… Ёлки. Мы ж опоздаем! Полинка вскочила. Макс заметался по комнате. Он, насколько помнил, никогда не покупал никаких билетов, не садился без сопровождающих на поезд или в самолёт и не ездил один дальше черты города. Макс просто не знал, как это делается, и теперь впадал в ужас от того, что делать почти уже и нечего, опять. – Стоять, – хмуро сказал Нестеров. – Пошли со мной. – Так стоять всё-таки или пошли? – осведомилась Полинка. А Макс спросил: