Забегая вперед, скажу, что мы всех победили: дочь Володи к восьми годам уже уверенно ходила с палочкой – таежному волшебнику Олегу Тайменю удалось сотворить чудо. Сначала он приехал в Москву и осмотрел девочку, осторожно исследуя поломанное тельце, потом они с Агеевым, начав с теплых источников Сухума, возили ее в Пятигорск, в Саки – везде, где были целебные термальные воды и лечебные грязи. Володя подробно рассказывал мне по телефону и в письмах о динамике процесса, присылал фотографии смеющейся, прехорошенькой кудрявой Анечки («Анька у нас настоящий боец, Олег очень ее хвалит!») и снимки тех городов, где бывал на гастролях. Дочь он теперь всегда возил с собой. Да и с возлияниями было покончено: на моей свадьбе роскошный седой великан пил только компот и морсики. Однажды и моя мама пробыла с ними в одном из приморских городов целых три месяца – Володя тогда стал режиссером программы, дневал и ночевал в цирке, готовя премьеру, а Анечке пришла пора идти в первый класс, и мамочка занималась с ней русским и немецким, водила девочку на пляж, потому что Олег Таймень велел малышке регулярно плавать в море, готовила еду и заботилась всячески об Агеевых. Я отлично понимала, насколько радостно маме вернуться в цирк хоть в таком качестве, но все равно поскуливала от тоски – обстоятельства не позволяли сейчас же мчаться туда, где были те, кого я любила. Много лет спустя, будучи уже очень взрослой, я посмотрела мультфильм «Король Лев» и вздрогнула, почему-то узнав в царе Симбе моего ушедшего друга. Откуда неизвестные мне диснеевские художники могли знать о его повадках, наклоне головы и даже голосе? 15. По сравнению с Сандро Неожиданно приехал мальчик, который, как предполагалось, когда-то должен был стать моим мужем. Женька, тот самый, что встречал меня после вечеров в цирке еще в моем городе. Очумел от тоски, наплевал на медучилище и вопли своей маман, продал фотоаппарат, сдал кровь, получил за это тоже какие-то деньги и приехал. Сюрпризом. Мы дружили с ним со второго класса, и я считала, что это на всю оставшуюся жизнь: взялись за руки и пошли к счастливой старости (как все очень юные существа, мы полагали, что старость – это лет сорок максимум), плечом к плечу. И он хотел быть там, где я, потому что только писем для первой любви мало, да и на почту, чтоб поговорить по межгороду, не набегаешься. И к черту то училище, главное же – не расставаться. Так он сказал. Женьку охотно взяли в униформу, выделили койку у ребят – никто из наших старших даже мысли не допускал, что представленный всем как будущий муж молодой человек может жить со мной в одном вагончике: мне же еще и семнадцати не было, свадьба планировалась только через два года, да мы и не думали ни о каком совместном проживании. У меня появилась дополнительная подпорка для самооценки: влюбленный Женька неизменно восторгался всем, что я вытворяла на репетициях. Стоило мне только увидеть его глаза, полные обожания и гордости, как самооценка, уползшая под манежный барьер (ввиду отсутствия плинтуса) после пятисотого падения четвертой булавы или шестого мячика начинала помаленьку распрямляться и топорщить перышки… Женька привез от моей мамы корзину домашних пирожков, фирменную буженину, приготовленную по старинному бабулиному рецепту, и конверт. Там было письмо мне и записка, состоявшая всего из одной строчки: «Никогда не сдавайся, дорогая Анечка». А еще в конверте лежала большая черно-белая фотография. Этот портрет всегда стоял у нас дома на полке, я помнила его с раннего детства. На снимке ослепительно улыбался черноволосый темноглазый красавец в цилиндре, с невиданной в те времена маленькой серьгой в мочке уха. Наброшенный на плечи неизвестного атласный плащ, белая рубашка и галстук-бабочка производили сногсшибательное впечатление на моих неискушенных школьных подружек, но мне нечего было ответить на их расспросы, кроме «нет, это не мой папа». Я всегда думала, что человек на снимке – какой-то мамин поклонник, но спросить стеснялась. Тем более, что внизу на фотографии были видны крупные буквы: «Моей чудесной Диночке. Никогда не сдавайся. Всегда твой – Сандро». И сейчас я недоумевала, зачем мама, знавшая из моих больших и подробных писем историю Володиной дочки, прислала эту фотографию. Но когда я вытащила снимок из конверта, Агеев восторженно ахнул: «Сандро Да-Деш! Вот спасибо, это ж раритет, музейная редкость! То, что нужно. Пошлю Аньке!» И рассказал нам невероятную историю необыкновенного человека. Сандро Дадешкелиани родился в 1914 году в Тбилиси. Мальчик был пятым ребенком в небогатой семье и объектом сокрушенных вздохов родственников и соседей, потому что родился без рук. Вообще без рук, даже плечевых суставов у него не было. Старухи шептались, что это несчастье – из-за проклятия, которым пригрозила бабка отца Сандро, потомка древнего рода грузинских чуть ли не царей, когда он женился на безродной красавице-полячке. Зато у мальчика в избытке было оптимизма, силы воли и веселого упрямства. Сандро не отставал от сверстников ни в чем: наравне со старшими детьми помогал матери по дому и в саду, прекрасно учился в школе и не давал ни малейшего повода для жалости или издевок, на любую насмешку отвечая мощным ударом ноги. Закончив восьмилетку, Сандро из школы ушел – надо было помогать семье. Его трудовой путь отнюдь не был усыпан розами, далеко не все хотели связываться с инвалидом, но Сандро, унаследовавший настойчивость и горячий нрав от отца, смог убедить старших мастеров местной плотницкой артели взять его в ученики и за пять лет освоил профессии резчика по дереву, маляра, полировщика. Работал на фабрике игрушек, потом его приняли экспедитором в геологоразведку, а когда заболела мать, Сандро ухитрился проработать сезон на горной реке Риони, где хорошо платили. Там он ловил багром бревна на сплаве. Багор Сандро держал ногой, но это ничуть не мешало ему всегда выполнять дневную норму, суровые артельщики были им довольны. В свободное от работы время вдруг начал рисовать и рисовал прекрасно, держа кисти и карандаши в пальцах ног. Его работы произвели фурор, и Сандро в виде исключения приняли в тбилисскую Академию художеств. В цирке рассказывали, что закончивший худграф Сандро Дадешкелиани вместе с дипломом получил и часы – награду за лучшую работу, которые тут же непринужденно надел на ногу и долго еще не расставался с ними. Володя достал из кофра папку с какими-то распечатками и газетными вырезками, начал их задумчиво перебирать. Мы ждали продолжения. – Мой учитель застал расцвет карьеры Да-Деша, они были довольно близко знакомы. Сандро рассказывал, как абсолютно случайная встреча с неким артистом цирка, переросшая в дружбу, привела его на манеж, где он и остался навсегда. Я давно собираю все, что касается Сандро, его жизни, его трюков. Понимаете, ребята, зрители ведь даже не догадывались, что перед ними безрукий человек. И тому есть свидетельства. Вот что рассказывает о номере Да-Деша в своей «Седьмой тетради» известный шпрехшталмейстер Владимир Успенский, послушайте: «Итак, на представлении Сочинского цирка в летний сезон 1964 года я в качестве ведущего программы объявляю: «Артист оригинального жанра из солнечной Грузии Сандро Да-Деш!» На арену энергичной походкой выходит высокий, очень красивый мужчина в элегантной фрачной паре, поверх нее – длинный атласный черный плащ на белой подкладке, на голове у красавца цилиндр, на шее – галстук-бабочка. Из-под накидки видны руки в белых перчатках. Артист ногой снимает цилиндр и бросает его униформисту, сбрасывает на спинку стула плащ и садится за столик. Разыгрывается сценка «В кафе»: к столику подходит официантка и подает посетителю меню. Да-Деш одной ногой берет меню, а другой надевает очки. Изучив меню, листает лежащий на столике журнал, потом что-то говорит официантке, та уходит, а он снимает с ноги часы с браслетом и подносит их к уху: видимо, часы не идут – заводит, надевает снова на ногу, достает портсигар, вынимает из него папиросу, берет коробок, достает спичку, подбрасывает коробок и, чиркнув об него спичкой, прикуривает. Снова появляется официантка с бутылкой вина и фужером. В пальцах одной ноги Сандро – бутылка, в пальцах другой – штопор. Штопор ввинчивается в пробку, бутылка с вином открыта, и оно льется в фужер. Да-Деш поднимает фужер, как бы чокаясь со зрителем, и выпивает. Затем, заточив ножом карандаш, подписывает несколько своих фотографий и через официантку передает их публике. На манеже появляется мольберт с чистым листом белой бумаги и углем. Да-Деш ногой рисует портрет клоуна, работающего в программе. Потом на манеж выносят треножник с мишенью. Мишень прозрачная – чтоб было видно всем зрителям, независимо от места, на котором они сидят. В центре мишени закреплена горящая свеча. Да-Деш берет одной ногой винтовку, упирает ее в плечо, другой ногой щелкает затвором, нажимает курок. Выстрел. Пламя погашено. В течение всего номера Да-Деша публика, видящая его руки в белых перчатках, абсолютно не подозревает, что это хорошо сделанные протезы, и награждает артиста щедрыми аплодисментами за ловкость владения ногами. В те дни в Сочи ему исполнилось пятьдесят лет. Эта дата была достойно отмечена на арене и за кулисами. Юбиляру на публике преподнесли золотые наручные часы, которые он, так же как когда-то при получении диплома в Академии, под аплодисменты зрителей надел на ногу». (с) Закончив читать, Агеев бережно убрал пожелтевшие листочки в папку и рассказал нам еще, что Да-Деш был невероятно образован, эрудирован и остроумен, что говорил, кроме русского, на грузинском, армянском, немецком, турецком и греческом языках. Великолепно плавал, был азартным и удачливым игроком в преферанс, домино и в нарды, придумывал и рисовал рекламные буклеты и афиши для цирка. Примечательно, что Сандро, унаследовавший от матери утонченную красоту, а от отца – неукротимый южный темперамент, был любимцем женщин, имел сложную и непростую личную жизнь, был четырежды женат, стал отцом двоих детей и успел увидеть внука. Не всякий полностью укомплектованный конечностями мужчина может похвастаться таким, согласитесь. Мы сделали копии со старого портрета, и Агеев отправил оригинал дочери в Москву. А у меня в вагончике со стены теперь ободряюще улыбался Сандро Да-Деш. Характерно, что с того вечера я больше никогда не жаловалась на трудности многочасовых репетиций. А потом, с течением жизни, вообще разучилась жаловаться. Как-то стыдно, ведь все же у меня в порядке. Особенно по сравнению с Сандро. 16. Ехали медведи… Меж тем, труппа наша почти полностью укомплектовалась номерами, которые Барский с боем добыл в Управлении. За несколько лет, проведенных в цирке, я познакомилась с десятком дрессировщиков и с целым зоопарком разнообразных зверей, но Балис Забукас запомнился навсегда. Он был первым в моей маленькой жизни человеком, который любил Большого Зверя. Балис дрессировал медведей. Медведь у него на момент нашего знакомства был всего один. Вернее, одна. Машка. Огромная, бурая, такая холеная, что шерсть отливала блестящим перламутром. Машка на манеже творила чудеса: и на самокате, и на велосипеде гоняла, и по тумбам прыгала, и по проволоке ходила, и коврик изображала – Балис валялся-катался по ней всем весом, а она только глаза блаженно закрывала и совершенно явственно улыбалась. В ее блестящую шерсть моя рука уходила по запястье. И пахла эта шерсть теплой меховой шапкой и сушеной ромашкой. Очень хорошо Балис за своей Машкой ухаживал. Гражине, дочке Балиса и его жены Тани, на момент нашего знакомства было пять лет. Столько же было и Машке. Таня рассказывала, как Балис принес медведика размером с игрушку – месячного. Как они его из соски выпаивали специальными смесями, как маленькая пушистая Машка жила у них в Вильнюсе прямо в квартире и спала вместе с трехмесячной Гражинкой на диване, как купали ее в ванне, как она росла вместе с ребенком… Машку выпустили на манеж в четыре месяца. Дрессировал ее Балис исключительно в игре, используя природные наклонности медвежонка. Любой дрессировщик хищных зверей обязан быть хорошим зоопсихологом, иначе никак. Сожрут-с. Или сильно попортят. Там есть чем портить, хоть зубы мишек люди видят редко, медведи почти не скалятся, только смешно топырят верхнюю губу. И тогда видно клыки почти в палец длиной. Но только клыки такие огромные, другие зубы не крупные. О коренных я молчу, они больше похожи на скалы, ими медведь легко дробит огромные говяжьи мослы. А пасть его открывается, как чемодан – от уха до уха, куда там льву. Когда мы встретились, Машка была минимум на полметра выше меня, жила в просторной клетке с полом из березовых досок (их служащие ежедневно, пока Машка репетировала в манеже, драили с дегтярным мылом и кипятком, а потом посыпали свежими опилками), ела вкусное варево из овощей, круп и мяса, которое готовил в стерильных огромных кастрюлях Илья, один из служащих медвежатника. Удивительное все-таки дело: это ж передвижка, стоящая просто на земле, тут только холодная вода в достатке, горячую, чтоб помыть что-то, греть надо, медведю́ какому-то, не ребенку готовится, а огромные кастрюли всегда были чистыми до скрипа. Балис лично пробовал корм Машки перед окончанием готовки. Всегда. И я неоднократно видела, как конюхи в выходные шастали к Илье с мисками – закусь из Машкиного обеда или ужина была отменной. Помню, какой тяжкий шок я испытала, когда уже взрослой увидела в грязной и тесной клетке приехавшего в наш город зверинца жалкую тень медведя. Угрюмый, несчастный и худой зверь монотонно мотался по периметру своей пыточной камеры, утопая в собственном говне, и немногочисленные посетители этого звериного ада, морщась, смотрели на ужасный остов в свалявшейся клочками шерсти – на то, что когда-то, наверное, было мощным и гордым зверем. Я ушла оттуда в жутком настроении и дома в качестве антидота долго рассматривала фотографии со счастливой Машкой и ее счастливым человеком… Больше в зверинцах я не бывала никогда. Репетировали Балис с Махой каждый день по два-три часа. И выходной частенько прихватывали тоже. Номер шел во втором отделении всего десять минут – никаких клеток вокруг манежа, только невысокая сетка от детишек. Мамы, сидящие в первых рядах, порой так увлекались действом, что теряли бдительность, их дети выскакивали к самому барьеру и пытались выбраться на манеж. Если будете в цирке, обратите внимание на униформистов и контролеров, которые стоят в проходах во время работы животных. Они как раз и отлавливают детвору или нетрезвых товарищей, которым алкоголь подсказывает героическое решение немедленно пообщаться со зверями и вообще принять непосредственное участие в действе. Машка любила манеж, любила работать и была так добродушна, что не обращала внимания на прыгающих за сеткой человеческих детенышей. К тому же медведица знала, что в специальном кармане у хозяина всегда есть кусочки вареной говядины, которые она получит за хорошее поведение и после выполнения трюка. Медведи работают в плотном кожаном наморднике, стягивающем челюсти, но губы у них вполне шевелятся – я сама неоднократно угощала Машку ништяками, и она мигом всасывала вкуснятину. А после вечернего представления Балис лез в тайную нычку и доставал двести пятьдесят граммов медвежьего счастья – банку дефицитной в то время сгущенки. Открывал ее, отламывал крышку и отдавал Махе. Мы сбегались смотреть, потому что начинался цирк в цирке: Маха, держа банку в лапах, как в руках, в два могучих всасывания ее опустошала. И тут появлялся медвежий язык. Он существовал как бы отдельно от огромной Машки, был какой-то смешной, несерьезный, розовый, тонкий и длинный, сворачивался в аккуратную трубочку, и этой трубочкой Машка обследовала дно пустой банки, вылизывая все до капелюшечки. Потом еще какое-то время заглядывала туда то одним, то другим глазом, огорченно вздыхала и протягивала банку Балису. Эта чудесная Маха была далеко не первым медведем у Забукаса. Как-то по просьбе Татьяны, которая была занята с дочкой, я поливала дрессировщику из ковшика после репетиции и в подробностях увидела и ужасные шрамы на спине и животе (медведь Барон полоснул когтями), и словно отполированную, совершенно гладкую ладонь левой руки – это другой медведь ВЫКУСИЛ мышцы и мясо мелкими передними зубами. Нечаянно, был молодой, неопытный и брал печенье с ладони, как сказал Балис, неаккуратно. Неаккуратно, надо же! Кожу приживили с бедра. Три месяца в клинике. Неаккуратно! Большинство людей после такого опыта навсегда забыли бы само слово «медведь», но Балис был хорошим дрессировщиком. Настоящим фанатом, не представлявшим жизни без медведей. Он тоже выпивал, правда, и порой много. Тогда Машка оставалась в клетке, скучала без репетиций, просила общения, обиженно что-то бормотала, сидя в углу и качая в лапах любимую игрушку – большую мохнатую собаку почему-то синего цвета. Однажды Балис в очередной раз ушел в астрал (места, где мы тогда гастролировали, изобиловали качественными и бессовестно дешевыми винами), Машка томилась в своей клетке на конюшне (разумеется, медвежатник и лошади находились в разных концах большого помещения, довольно далеко друг от друга), и мы с Таней пошли ее проведать. В утешение медведице Таня несла печенье, яблоки и немножко ирисок – их Маха очень уважала. Могла запросто за конфетки продать вторую половину родины – то, что осталось после продажи за сгущенку первой части. Она нас издалека еще приметила, обрадовалась, забегала, потом села на толстую меховую попу, замахала лапами, заворчала ласково… И чего я, дура, первой подскочила к клетке? Одна секунда – и Машкина лапа с громадными когтями выметнулась сквозь прутья, обхватила ногу вокруг икры и стала подтаскивать меня к клетке вплотную… Лапа медведя сгибается невероятным крючком – надо видеть, как огромные звери вычерпывают кашку из обычного ведра, оставляя на дне несколько незначительных комочков. Комочки высасывают опять-таки языком. Мишек, в основном, кормят мясом, и кашей с мясом, и овощами из широких больших лотков – их задвигают в клетку на специальном поддоне, под решеткой для поддона оставлена щель приблизительно в двадцать сантиметров. Но иногда Балис давал Машке ведро с кормом – поразвлечься. И она ела из него, ей нравилось. Медведица мощно, но осторожно, не причиняя боли, тащила меня к себе, но тут подбежавшая Татьяна гаркнула над ухом так, как будто из пушки бабахнуло, Маха в испуге отдернула лапу и… Ну, в общем, на правой ноге у меня есть отметины от когтей. Которыми, между прочим, в дикой природе медведь запросто одним ударом вспарывает брюхо взрослому кабану. Вскоре Балис, который ходил в последние дни с торжественным и загадочным выражением лица, улетел в Киев. И вернулся оттуда с двумя двухмесячными малышами. Темненькие пушистые комочки были братьями и только что осиротели где-то в Карпатах: их мать убили браконьеры. Балис оставлял в Главке заявку на медведиков, и его сразу же уведомили, как только детеныши прибыли в Киев. Разумеется, все это было абсолютно бесплатно для дрессировщика, Союзгосцирк заботился о качестве и зрелищности номеров конвейера, маленькие звери отлавливались и покупались исключительно за счет государства, но почти все цирковые медведи попадали на манеж именно так, оставшись без матери. Мы с упоением возились с малышами, все свободное время посвящая им. Кормили, купали, тискали, опять кормили, разговаривали с ними. Они были очень трогательные, большеголовые, забавные, Яша и Гоша. Такие смешные звуки издавали, не медвежьи совсем, какая-то смесь хриплого мявканья со скрипом и кряком. Жили медвежата во взрослой просторной клетке, в которой нижнее горизонтальное отверстие для лотка с кормом заложили досками. А потом в медвежьем углу конюшни провели реорганизацию, и клетку с малышами неосторожно передвинули поближе к жилью медведицы. Агеев первым заметил, что ни разу не рожавшая Машка волнуется в своей клетке, которая оказалась прямо напротив клетки детенышей. Может, ревновала, может, пора ей уже было своих медвежат заводить, кто знает? Самый возраст – пять лет. А живут медведи долго, больше тридцати, она была в самом расцвете. И молча беспокоилась, ходила безостановочно, а потом замирала надолго, вглядываясь в суету перед клеткой с малышней. Володя поделился опасениями с Балисом. Тот, подумав, согласился, что надо убрать мелких от Машки и даже договорился с униформистами о переносе клетки, но что-то его отвлекло, и Забукас элементарно забыл проследить, чтобы это было сделано. Той же ночью мы, мирно спавшие в своих вагончиках, проснулись от страшного шума: крики, конюшня сотрясается от грохота, истошного ржания лошадей, рева… Примчались те, кто жил ближе – Агеев, Ковбой, Якубов, Таня, Балис, Давид Вахтангович, мы с Женькой и директор Барский, прихвативший пистолет, на который имел разрешение. Только было уже поздно, непоправимо поздно. Влетели в медвежатник и увидели сначала клетку Машки, ходящую ходуном, орущих черным матом служащих, которые тыкали в клетку железными прутьями для раздачи мяса и всем, что под руку подвернулось, а уже потом и Машку, мотающую башкой из стороны в сторону. Тяжело пахло кровью. Балис подскочил к клетке и страшно рявкнул: «Брось!» И она бросила растерзанное тельце, которое прижимала к груди. Маленький Яшка как-то раздвинул доски внизу клетки, вылез в щель и поковылял к Машке. Гоша вылез за братом, но ему повезло больше. Машка взревела, молниеносно втащила медвежонка в двадцатисантиметровую щель для мисок и убила его одним взмахом лапы. Илья, всегда ночевавший в медвежатнике, видел весь этот кошмар с самого начала и успел оттащить второго малыша, которому сквозь прутья, по касательной прилетело когтями в бок и он, весь в крови, упал у клетки. Трупик Яшки вытащили, а Балис впал в ярость. Любимая его Машка впервые в жизни отхватила у хозяина таких люлей, что потом еще трое суток неподвижно сидела, отвернувшись, в углу клетки, отказывалась есть, только воду пила. Даже шерсть у нее потускнела и свалялась прямо на глазах. Яшку похоронили, зашитого пожилым местным ветеринаром Гошку Агеев и Фира Моисеевна постепенно выходили мазями и примочками, а Машке совет труппы запретил выходить на манеж. Навсегда. Дело в том, что дрессировщики придерживаются строгого правила выбраковки. В старом цирке крупный хищник, отведавший человеческой крови, сразу получал пулю, в советском цирке его усыпляли. Машка зажрала медвежонка, а не человека, но риск был огромный. Кто мог знать, что сдвинулось в ее башке и когда случится рецидив? Балис ручался за свою любимицу, демонстративно выводил ее на парфорсе во двор, чтобы все увидели, насколько она подавлена и чувствует свою вину (клянусь, на опущенной вниз морде Машки было чистейшее страдание и горе), но судьба медведицы решалась в Главке, и был весомый шанс: придет распоряжение усыпить ее. Таня потратила целое состояние на звонки в Киев и Москву, практически жила на переговорном пункте, уговаривала и убеждала кого-то «наверху» (Барский ей в этом помогал) и за неделю слез и уговоров добилась того, чтобы Машку отправили в ближайший зоопарк, а не в медвежий рай. «Транспортировка и кормежка зверя до места полностью за ваш счет будет», – строго сказали сверху. «За наш, конечно, за наш!» – обрадовалась Таня. Я ушла, когда за Машкой приехала перевозка, чтоб не видеть прощания, и правильно сделала. Володя сказал, что это было очень тяжело, медведица горестно стонала, совсем как человек, и лизала руки маленькой Гражине, Балису, Тане… Когда мы, уже в другой жизни, однажды встретились в Москве, располневшая и величественная, но все такая же смешливая, как в молодости, Татьяна рассказала, что с Балисом они разошлись спустя несколько лет, что она давно замужем за московским юристом, что дочка Гражина с детьми живет в Прибалтике, тоже работает в цирке и тоже с медведями. А Машка? Машка прожила в зоопарке довольно долго, даже родила несколько медвежат от местного медвежьего мачо и не выглядела несчастной. Таня ездила проведать Машку, а Балис так и не смог ни разу заставить себя навестить ее. Долго горевал, лечился (как и все цирковые в тяжелый период, кстати) бесконечной пахотой, и все-таки выпустил прекрасный номер со ставшим очень большим и красивым Гошкой и еще двумя молодыми медведями, которых взял в том же году. Забукас доработал до пенсии, передал номер дочери и сейчас, наверное, достойно старится где-нибудь в Литве. Таня еще сказала, что он женился повторно и жену его зовут… Маша. Чудны дела твои, Господи. 17. О попугае факира, дороге, мотоцикле и яблоках Лето катится к осени, и шапито наше готовится, следуя разнарядке, направиться дальше на запад, оставив позади солнечную и гостеприимную Молдавию. Несколько номеров руководство Союзгосцирка перекинуло в другие коллективы, Забукас с семьей и выздоравливающим Гошкой уехали в какой-то стационарный цирк на реорганизацию номера и репетиционный период[34], а к нам прислали… опять медведей, только уже на велосипедах. Пустяковый аттракциончик был, никакого следа в памяти не оставил и за месяц до окончания гастролей их вообще перевели куда-то. А еще Барский ждал приезда какого-то суперэквилибриста, с трудом выпрошенного у дружественного начальства в Москве. Вся труппа уже отправилась на поезде в следующий город, туда же тягачи увезли наши жилые вагончики, а Давид Вахтангович и униформа, а значит и мой Женька остались следить за разборкой, погрузкой и отправкой непосредственно купола шапито, конюшни и всех сопутствующих конструкций. Шапитмейстер, чьей прямой обязанностью это было, уехал в свой родной Минск полюбоваться на новорожденную внучку, и шпрех его подменял. Договорившись с Барским и Фирой Моисеевной, я тоже осталась с Давидом Вахтанговичем. Разборка и сопровождение в пути стен и крыши нашего общего дома – эта сторона жизни цирка была пока что для меня тайной, а еще ужасно хотелось поехать в большом товарном вагоне вместе с животными и технической службой. Цирковые вагоны передвигались существенно медленнее пассажирских, часто останавливаясь на перегонах, а то и в тупичках посреди чистого поля, ожидая попутного товарняка, к которому нас цепляли. Порой и по шесть – восемь часов стояли, и тогда конюхи выводили лошадей из вагонов, Алдона выпускала собак, а медвежатники прогуливали мишек в намордниках. На разведенном тут же костре кипятили чай в котелке, пекли картошку для людей и варили каши зверям, наслаждаясь тишиной и простором вокруг. Такая поездка – это ж целое приключение, гораздо интереснее, чем скучное сидение в купе и поедание холодной курицы и яиц, сваренных вкрутую. А уж насколько лучше спать в свежем душистом сене и сквозь сон слышать, как переступают аккуратно и мягко лошади в другом конце вагона, чем задыхаться от жары на верхней полке, и говорить не стоит. Старшим униформистом в передвижке № 13 много лет работал Федор Михайлович. Обычно в шапито униформа набирается на сезон, с конца апреля по конец сентября, но таким директорам, как наш Барский, удавалось сохранять некоторых специалистов при цирке и на зимний период, когда шатер и подсобные помещения становятся на консервацию до наступления тепла. Федор Михайлович жил в своем вагончике постоянно.