Кажется, все родственники, друзья и знакомые артистов и технического персонала нашего коллектива моментально прознали про небывалое везение передвижки № 13 и принялись стекаться отовсюду к теплому морю, изыскивая то простенькие, то замысловатые поводы. Приезжали друзья, тоже цирковые, приезжали братья-сестры, а мама одной девушки из кордебалета приехала выгуливать наряды и голую китайскую собачку в задорной прическе и трупных сиреневатых пятнах. Цирковой городок превратился в бивак и стоянку одновременно: везде приткнулись палатки, наши фуры и тягачи потеснились под напором «Жигулей» и «Москвичей» тех, кто не достал билетов и приволокся на машинах, наша репетиционная площадка между двумя магнолиями и пальмой неумолимо сжималась под напором понаехавших нецирковых родственников и друзей, жаждавших поставить палатки именно там. Цирковые понимали ценность репетиций на воздухе, но скромно жались уже в самом центре освоенного гостями пространства. Когда стало совсем невмоготу, мы нажаловались администрации, и директор Барский дал понаехавшим укорот. Лето подходило к концу, народ торопился припасть к морской волне и великолепным местным винам. Про чачу я уже молчу. Хорошо хоть, не было родителей с маленькими детками (наши-то артисты с малышами, которых было совсем немного, жили в гостиницах и на квартирах, что снимал им цирк), тут директор Барский строго следил за комфортом остальных, бездетных. Следовало учитывать масштаб бедствия: сентябрь в Сухуме такой же теплый и солнечный, как август, да и октябрь, собственно, довольно привлекателен, то есть экспансия продолжится, а некоторые артисты уже ропщут – и Барский пошел к властям. Власти в лице подвижного усатого дядечки в ослепительном белом костюме, одного из тех, что со дня открытия регулярно сидели в директорской ложе и возили по ресторанам наших незамужних актрис, прикатили на «Волге», прошлись по территории и сказали: «Цудад[48]. Тесно». И на следующий день приехала техника с рабочими, которые снесли деревянный заборчик справа от шапито. Открылась еще одна площадка с размеченным фундаментом крупного здания, уже несколько заросшим буйной зеленью. Гостям сказали: «Владейте временно», – и весь табор быстренько откочевал со двора, освободив наше жизненное пространство. У них там моментально появилась стихийная шашлычная и малюсенький рыночек, разместившийся на трех наскоро сколоченных столах, куда окрестные хозяйки с удовольствием приносили излишки сельхозпродукции, закипела жизнь. Даже с удобствами обустроились как-то – санэпидстанция поставила у палаточного городка еще один вагончик-туалет на дюжину посадочных мест, и дорогие гости перестали претендовать на наши два сортира, а это важно, как вы понимаете. Все друзья, тоже цирковые, которые приехали к нашим артистам, остались, конечно, но их и было изначально всего с десяток – отпуск летом дают далеко не всем. Чаще всего тем, кто в этом самом отпуске не был уже несколько лет. Именно так получила вожделенные две недели сестра нашего силового жонглера Васи, работавшая врачом в одном из стационарных цирков. Выбив из руководства отпуск, тетенька примчалась к морю и к младшему брату, прихватив с собой двух дочек двадцати и четырнадцати лет. Вася нашел им флигелек у замечательной Флоры, которая снабжала цирковых свежим молоком, но сестра была тверда в желании ни от кого не зависеть и поселилась с дочками в палатке, ухитрившись поставить ее под нашей пальмой. Лучше бы Алла Семеновна согласилась на флигель, потому что тогда я вряд ли подружилась бы с Иркой. Эта Ирка, племянница Васи, неизменно заставляла на себя оборачиваться. До встречи с ней я представляла себе студенток консерватории совсем иначе, честно говоря. Ирка ходила по улицам и даже на пляж в такой боевой раскраске, что хоть сейчас на манеж: тени до бровей, ярко-красный рот, тщательно накрашенные ресницы, от природы, кстати, длинные, подводка, румяна, осветленные и завитые волосы аж до задницы, всегда распущенные. К этому великолепию прилагались исключительно декольтированные платья, что при немалом Иркином бюсте безошибочно било прямо в глаз. Мини не носила, знала, что внутренняя сторона бедер кривовата, и я не сразу просекла, почему она никогда не загорает стоя, а сразу ложится на полотенце, скрестив ножки. Сейчас таких девушек, кажется, называют «секси», а тогда никак не называли, просто провожали взглядами. При такой вызывающей внешности Ирка была неглупой, веселой, компанейской, дружелюбной и бесшабашной. И почему-то прилипла ко мне намертво, несмотря на три года разницы в возрасте. Она приходила на мои репетиции, она приносила мне из магазина мандариновый сок в трехлитровых банках, она ни разу ни утром, ни ночью, после представления, не ушла на пляж без меня, она искренне интересовалась моими планами на будущую цирковую жизнь и именно этим меня подкупила. Я взамен развлекала Ирку всякими историями и пересказывала Стругацких, Саймака и Брэдбери – читать моя новая подруга не любила. А еще она получила возможность ездить в выходные со мной, Володей Агеевым, Витькой и Якубовым по окрестностям и любоваться невероятной красотой Абхазии, одну ее мать не отпускала (и совершенно правильно делала, как оказалось). Четырнадцатилетняя Маша, младшая сестра Иры, была девицей крупной и несколько угрюмой. Выше меня на голову, с личиком, местами покрытым юношескими угрями, немножко неуклюжая и похожая на щенка дога, молчаливая Машка мечтала стать ветеринаром и даже на пляже сидела с книгой. Не бог весть что, «Унесенные ветром», но для ее возраста в самый раз. Будучи моложе меня всего на два с половиной года, Машка однажды попыталась вписаться в нашу компанию, но сестра быстренько ее кышнула, порекомендовав подрасти сначала. И в этот же день к вечернему представлению Маша исчезла из циркового городка, оставив записку такого содержания: «Уехала с Грантом на дискотеку. Он меня привезет обратно». Ее мать прибежала за кулисы, когда уже закончилось первое отделение, она только что вернулась с пляжа и обнаружила записку. Вася, довольно флегматичный, как все очень сильные люди, попробовал успокоить сестру, но тут и жена его проявила беспокойство: – Скоро стемнеет, а девчонка неизвестно где и неизвестно с кем. Где эта дискотека? На чем он ее привезет? Ты хоть раз слышал об этом Гранте? Кто это вообще такой, и знает ли он, что девочке всего четырнадцать лет? В общем, когда закончилось второе отделение, бедная Алла Семеновна уже отлично себя накрутила и прямо опухла от слез. Стемнело совершенно, и Агеев собрал совет, на который пригласили всех местных, которые у нас работали. Выяснилось, что Грант – племянник одного из наших рабочих, что ему двадцать один год (тут мама Машки, кажется, попробовала сползти в обморок) и что он «хороший мальчик, студент», но старенькой машинки дяди на стоянке нет, ключей в кармане пиджака тоже нет. Как и прав у Гранта (Алла Семеновна обессиленно рухнула на какой-то ящик и закурила сотую сигарету). Костя предложил объехать город и прислушаться – дискотека звучит, и, как правило, громко, надо идти на звуки музыки и искать девчонку в районе их источника. Они с Васей прыгнули на мотоцикл и умчались, Витька с Сашкой Якубовым отправились по набережной, чтоб на всякий случай заглянуть во все рестораны, Агеев пошел кому-то звонить, а меня Ирка вызвала во двор: – Мать в истерике, сейчас она не услышит никаких аргументов. Скорее переодевайся и поедем в сторону аэропорта, только тихо, никому не говори, а то сейчас крик поднимут. Там есть какой-то крутой дом культуры, Машка мечтала попасть туда на дискотеку. Шевелись давай, сейчас найдем ее. И ведь я же слышала прекрасно, как за дверью Володя говорил кому-то, что Гурам вот-вот приедет, и все будет хорошо, но поспешно переоделась, стерла грим и выскочила из вагончика, идиотка… Тут, наверное, надо сказать пару слов о Гураме. Большому другу нашего коллектива, директору Сухумского ликероводочного завода Гураму Гвазаве любое море было по колено. Во всех смыслах. В Сухуме для него не было ничего невозможного, он знал всех, и все знали его. Думаю, что его знали вообще во всей Абхазии. Мы как-то возили Риточку Бакиреву в Гагру к хирургу, так каждая машина, попавшаяся навстречу, сигналила фасонистой «семерке» Гурама, а в больнице врач ждал уже возле регистратуры. Гурам сначала меня испугал. Довольно высокий, лысеющий, высоколобый, с мощными тяжеленными плечами и могучими бицепсами, он был похож на тираннозавра. Всегда спокойное лицо с очень холодными, внимательными светлыми глазами и крупным ртом казалось мне мертвым. Еще немного сбивала с толку его патологическая аккуратность. Он возил в машине стопку свежих футболок и пару рубашек на тремпелях, по мере надобности переодеваясь – в Сухуме было жарко. А еще упаковки новых носков, которые не стирал, а просто выбрасывал. Такого расточительства я никогда раньше не видела и насторожилась на всякий случай. Чтоб человек бесконечно мыл руки, мне тоже видеть не приходилось. Мысль о том, что этот ледяной Гурам Гвазава – довольно близкий родственник нашего подвижного, теплого, печального и бесконечно доброго Давида Вахтанговича, никак не укладывалась у меня в голове. Меж тем, они и вправду были какими-то братьями, и выражение лица всесильного Гурама теплело на пятьдесят градусов и совершенно менялось, прямо светлело, когда он находился рядом со шпрехшталмейстером. Много позже Давид Вахтангович рассказал нам с Фирой Моисеевной, что Гурам был единственным из всей родни, кто в тот страшный день в Домбае, когда погибли, сорвавшись в машине в пропасть, семнадцатилетний Марик, сын шпреха, и еще четверо несчастных детей, смог спуститься с милицией и спасателями в ущелье: – Я Яночку не мог оставить, она все время отключалась, а когда в сознании была, кричала. А еще я не верил в то, что Марик там, и цеплялся за это неверие, чтоб не подохнуть сразу и не оставить Яночку совсем одну. Спасателей было всего четверо, милиционеров двое, а то, что осталось от машины, лежало на крыше, ее надо было перевернуть руками, чтоб достать… достать детей. Гурам всегда был необычайно сильным, на спор в молодости пятаки гнул пальцами, мать его, моя двоюродная сестра, сказала: «Иди, сын, твоя сила нужна», – и протянула ему бутылку чачи. Гури ее из горла выпил залпом и полез в ущелье. Тела в морг Кисловодска тоже он сопровождал, документы он оформлял, мы не могли ничего, совсем плохие были. Гурам все сделал один, потом договорился с местными властями, и нас через горы перекинули домой на вертолете санитарной авиации, а он поехал за нашими мальчиками и привез их. После спуска в ущелье Гури и начал все время мыть руки. Психиатр сказал его матери, что это называется «синдром леди Макбет». Столько лет прошло, а бедный Гурам все никак не может отмыть с пальцев кровь наших мальчиков… Ирка ждала меня за воротами, мы отошли за поворот дороги и решили ловить такси. И тут я обратила внимание на ее одежду: яркий желтый комбинезон из чего-то вроде бархата, декольте, разумеется, все такая же боевая раскраска и босоножки на каблуке: – ?? – Ну, мы же в приличные места едем, не одеваться же, как анчутка. Все нормально будет, не переживай, главное – садимся в машину, только если там будет один водитель. Первые два водителя «с шашечками» запросили дорого, и сторговаться ей не удалось, зато третья машина, красная «пятерка» с тонированными задними стеклами, устроила Иру. За рулем сидел довольно молодой парень, и он согласился везти нас к аэропорту за рубль (мне при такой низкой цене напрячься бы, но я уже заразилась от Ирки бесшабашной ее уверенностью), пригласив садиться скорее, потому что надо спешить, все дискотеки заканчиваются в 23.00. Только я села в теплую темноту машины и захлопнула заднюю дверь, как сразу услышала щелчок – это кнопки зафиксировали все замки. И уже не удивилась, когда увидела на заднем сиденье еще одного мужчину. Подергала дверь – она была, разумеется, закрыта, а машина мчалась куда-то прочь от цирка. Но страха почему-то не было совсем, я никогда не попадала в подобные ситуации и не знала, что уже пора начинать бояться. Ирка спокойно, даже с вызовом, сказала: – Ну, и куда это мы едем? Я так понимаю, что не к аэропорту? – Ай, зачем так говоришь, красавица? Сейчас немножко посмотрим на ночное море из одного очень хорошего места и сразу поедем, куда вам надо, – ответил тот, что сидел за рулем. И мы поехали неизвестно куда в полном молчании. Сидевший рядом со мной только сопел, но не издавал ни звука, водитель, представившийся Мишей, нес какую-то пошлую чепуху. Только тут меня осенило: он пытается ухаживать за Иркой! И нас везут отнюдь не любоваться морем! А молчаливому, судя по всему, предназначаюсь я. Расставаться с девственностью именно в эту ночь совсем не входило в мои планы, но страха все еще не было – я просто отказывалась верить, что все это происходит с нами и что это реальность. Ни разу в жизни я не испытывала насилия, а уж насилия в прямом смысле и подавно. Мне просто в голову не могло прийти, что нам на самом деле угрожает опасность. Мимо мелькнул пост ГАИ, наш водитель приветственно махнул кому-то рукой и посигналил модной мелодией из мультфильма «Контакт» – мы выехали из города, но в темноте я не узнавала совершенно ничего. А может быть, мы тут и не были еще с нашими, машина много раз поворачивала, в какой мы стороне, я совершенно не представляла. И тут запоздало включились мозги. Я вспомнила, что преступнику психологически труднее, если он знает имя жертвы, и немедленно громко представилась: – Я Лора, кстати. А как вас зовут? – Ал-л-ик я, б-б-брат М-мишико, – парень сильно заикался, и у меня тут же откуда-то всплыла информация о неуверенности в себе и стеснительности заик (понятие «комплексы» никому тогда не было знакомо). Я тут же решила как-то использовать сострадание. Если достучусь до парня, конечно. Особенно надеяться на такое везение не приходилось, но это хоть какой-то план. Машина уже поднималась куда-то в гору, справа мелькал скальный массив. Ирка надменно сказала: – Нас будут искать. Мы из цирка. – Ага, мы тут все из цирка, один цирк вокруг. И зоопарк. Вот нас «зверями» называют, слышала? – Этот Мишико, кажется, не поверил и разозлился, машина вильнула на узкой дороге, он вдавил газ и скоро тормознул. – Выходите, девочки. Бояться не надо, мы не обидим, а может, вам даже понравится. Девочки вышли. «Жигуль» стоял на какой-то поляне, кажется, на опушке леса. И на горе – внизу действительно виднелось море и лунная дорожка на нем. Далеко внизу. Темень вокруг, из света – только фары машины, огней города тоже не видно, другая гора закрывает его. Абсолютная тишина, одни цикады трещат, и река шумит неподалеку где-то внизу. Алик нервно прикуривал одну сигарету от другой, Мишико тем временем вытащил из машины заднее сиденье и достал из багажника какую-то здоровенную тряпку. Покрывало, как потом оказалось. Я тихо сказала Ирке: – Надо тянуть время, вдруг кто-нибудь проедет… Она тут же села на траву, достала сигарету, закурила. Алик аж дымом поперхнулся, а Мишико хлопнул себя по коленям: – Видишь? Она курит! Курит! А ты говорил, что не надо останавливаться, что никто не сядет? Сели! Да разве порядочные девушки так одеваются? Ты посмотри на ее лицо, на губы посмотри! Да у нее вся грудь видна! И что они делали в такое позднее время на дороге? Разве можно садиться к незнакомым мужчинам в машину? Приключений искали? Так вот они, приключения! – Вт-тт-о-о-орая совсем реб-б-бенок, б-б-брат… И тут Остапа понесло. Я вдруг разрыдалась от обиды и страха. От обиды, потому что даже эти гады считают меня ребенком, потому что о нас подумали плохо и оскорбительно, а мы не такие, мы всего лишь ищем Машку, потому что происходящее несправедливо и неправильно. Ну, и от страха, потому что им же придется нас, видимо, убить после изнасилования, бедная моя мамочка-ааа… Сквозь рыдания я кричала о том, что они позорят народ Абхазии и эту землю, что мы здесь в гостях, а по аламысу, священному кодексу абхазов, гость неприкосновенен для хозяина, что у нас и так несчастье – мы не знаем, где искать подростка, может, и ее тоже вот так завезли и уже убили, что мы поверили словам Миши, а нас притащили в горы и что это подлость, подлость! Я спрашивала у Алика и его брата, есть ли у них сестры, предлагала представить этих сестер на нашем месте, предупреждала, что мы будем сопротивляться до последнего, и даже выкрикнула несколько слов по-абхазски зачем-то. И не заметила, как подошла к парням почти вплотную, чуть ли не заламывая руки – и отскочила, как от прокаженных. Миша заорал тоже. Он кричал про сестру, которую с двумя детками в Ростове бросил муж и ушел к «такой же» – указующий перст на Ирку, про девушку, которая не дождалась Алика из Афгана (ага, это контузия, а не заикание, меняем тактику – промелькнуло у меня в голове) и вышла за богатого сорокалетнего старика, про то, что все красивые всегда стервы, он сбивался с русского на грузинский и смотрел только на Ирку. А она снова закурила и спокойно сказала: – А теперь за все прегрешения других должны заплатить мы? Девчонку не трогайте, ей семнадцати нет, срока вам дадут больше, чем она весит. Имейте дело только со мной, если сможете. Только боюсь, что не сможете, слабаки. – И добавила пару словечек из боцманского лексикона. Я обмерла, Алик, кажется, тоже, а Ирка вскочила, и в руках у нее была увесистая палка – вот для чего она села на землю, не пожалев нарядного желтенького комбинезончика. Она же отвлекает их внимание на себя! В ушах у меня зазвенело, в голове моментально пронеслись картины нашего безрадостного ближайшего будущего. И тут Мишка бросился к Ирке, я переворотом вперед покатилась ему под ноги, он споткнулся, засветив мне носком под ребра, стал валиться на Ирку, попытался удержать равновесие и ухватился за ее комбинезон, разорвав его почти до пояса, она заорала… Но это не в ушах у меня звенит от удара, это звук двигателя мотоцикла! – Тихо вы! Замолчите все! Слушайте! – мне надо было выиграть время, я не знала, ударит Миша Ирку или она сама вцепится ему в лицо. Действующие лица заткнулись мгновенно и уставились на меня, все трое. Я уже четко различала мощный рокот, а остальные не могли понять, что это за звук – еще бы, ведь это не они прислушивались к нему два месяца подряд. Да и вообще, по горам Абхазии не каждый год ездят японские мотоциклы, про каждый день я вообще молчу. Красный «Кавасаки» вылетел на поляну вслед за рванувшимся из-за поворота ослепительным лучом собственной фары, за ним выскочили еще три машины. Свет залил поляну: Ирку в разорванной одежде, покрывало, расстеленное на траве, заднее сиденье «Жигулей» отдельно от машины, меня, валяющуюся на траве и потирающую бок, а также двух неосмотрительных молодых джентльменов. Двух весьма неосмотрительных джентльменов, один из которых через минуту улетел к кустам от страшного удара Кости, а второй затрепыхался в воздухе в руках Володи Агеева. Но это была только легонькая разминка, потому что из незнакомой «Волги» вышел Гурам Гвазава. Костя уже был около меня. Присел на корточки, посмотрел снизу в лицо и спросил: – Где болит? Почему ты бок трешь? Маленькая, эти твари ничего тебе не сделали? А потом обнял. Он. Меня. Обнял. По-настоящему. Как взрослую. Вы знаете, что такое бархатный приход? Так говорят, когда акробат, выполнив очень сложный и опасный трюк в воздухе, мягко и аккуратно приходит точно в руки или на плечи нижнему. 26. Месть и закон. Закон гостеприимства Как нас нашли? Помните пост ГАИ, на котором Миша сигналил своему знакомому и махал ему приветственно? Ну и все. Этот местный обычай дружества сыграл с ним скверную шутку и помог нашим. Когда Костя с Васей, очень быстро объехав город, вернулись с известием, что дискотека работает всего одна и никакой Маши там нет, а Ковбой и Якубов, проверив рестораны на набережной, пришли с такой же новостью, пока Агеев хлопотал около мамы Маши, прошло какое-то время. И тут они заметили наше отсутствие. Какая-то билетерша заметила, как мы выходим за ворота цирка, и сказала Фире Моисеевне; служащая Алдоны, которая шла из дежурного гастронома с творогом для собак, видела, как мы сели в красные «Жигули» с белой полосой на багажнике (хвала освещенным улицам), и отметила, что машина рванула с места очень резво – пазл сложился. Проклиная всех молодых идиоток оптом, мужчины только приступили к разработке стратегии, тут наконец-то приехал Гурам, и настало время тактики. Гурам сразу позвонил на пульт городского ГАИ, сообщил данные машины, на которой Грант увез Машку. Сказал: – Их найдут, не бздеть. В любом городе найдут, если они передвигаются, а не стоят где-то в лесочке. Аварий с участием такой машины не было, мне зачитали сводку, значит, живы, это главное. Ждем, сюда скоро позвонят. Алла Семеновна, мама Иры и Маши, наконец-то перестала плакать, выпила коньячку, продышалась и спросила Якубова и Ковбоя, не видел ли кто случайно ее старшую дочь? Парням пришлось признаться, что и Ирины тоже нет в наличии, и теперь они пришли растерянные, сообщив, что Алла снова рыдает. Гурам помрачнел: – А вот это уже серьезнее, между прочим. Вы что, совсем не контролируете ваших девочек? Тоже уехала с ухажером? Нельзя здесь кататься по ночам, козлов много, могут неправильно расценить. Всякие люди встречаются, приезжих тоже полно, не все законопослушные и порядочные тут. Кто, говорите, машину видел? Служащая? Пошли к ней. Но они не успели выйти из вагончика Агеева, где происходило совещание. Дверь распахнулась, ворвался Барский, которому до сих пор вообще ничего не говорили, чтоб не волновать, даже звонили из директорского кабинета в отсутствие самого Юрия Евгеньевича. – Вы мне почему не сказали, а? Звонят милицейские, докладывают о какой-то машине, которую все ищут, а теперь я узнаю, что и Лоры нет уже несколько часов? Хорошо, пусть больше часа нет, это ничего не меняет! Мне ее мать доверила, она девочка совсем, все у нее хорошие, люди сплошь братья, всем верит. Вы что, не знаете этого? А если что-то случится, как я жить буду? Давид, ты-то почему молчал? И почему мы все еще здесь, когда ночь глубокая, а ребенка уже, может, в горы завезли, надругались и убили? Валидол есть у тебя, Володя? А лучше водки дайте, нервов никаких не хватает…