Пришел ее звездный час, ведь авторитет специалиста — одно из необходимых условий для успеха. Улыбаясь, она пытается ненавязчиво увлечь Эрика спокойной беседой. «Вам нужно время. Не помнить — это абсолютно нормально. Невозможно запомнить все события детства». Ее задача — заставить Эрика допустить реальность эпизода, даже если он его и не помнит. Большинство из нас пережили огромное количество событий, о которых впоследствии забыли. «Может быть, для столь необычного впечатления просто не нашлось места в памяти?» По нашим ощущениям, не стоит скармливать участнику эксперимента один миф за другим. Прогулку на воздушном шаре он бы, разумеется, запомнил. Если происходит необычное, выделяющееся на общем фоне событие, гиппокамп не упустит воспоминание о нем. Лицо Эрика по-прежнему выражает скептицизм. Он отчаянно пытается докопаться до правды — это обман или настоящая фотография? Одновременно мы ищем в его взгляде хотя бы крошечный признак на то, что лед тронулся. «Вы никогда не обсуждали это событие дома?» Эрик качает головой и, кажется, успокаивается. К счастью, первый шок позади. Продолжаем переговоры. «В детстве вас завораживала мысль о полете — мы ведь обсуждали фотографию, где вы в костюме Супермена. Представьте, что вы летите, — вдруг поможет? Может быть, у вас в памяти всплывет больше информации?» «Думаю, у меня получится представить, что я стою в корзине воздушного шара, ведь вообразить такое ощущение я способен», — услужливо отвечает Эрик. Он все-таки очень приятный и любезный человек. «Если вы можете себе это вообразить, значит, вы хоть раз испытывали нечто подобное: все фантазии возникают не на пустом месте! Попробуйте представить, что летите на воздушном шаре, и воспоминание вернется к вам», — уверяет специалист, хотя, как известно, ее слова идут вразрез со всеми нашими знаниями о памяти. Нет, на самом деле, если мы способны представить себе нечто, это вовсе не обязательно правда, иначе с уст авторов романов слетали бы самые невероятные «истины». Если мы вообразили какое-то событие, правдой оно становится лишь по ошибке. И вот мы уже на полпути к ложному воспоминанию. Эрик и сам писатель, у него живое воображение — но захочет ли он подняться с нами в воздух? В нашем воображении он уже парит над верхушками деревьев Экеберга. Видит Осло-фьорд и сестер, терпеливо ждущих своей очереди на земле. Отец тоже сел в корзину и обнял мальчика, со смесью адреналина и восторга наслаждающегося ощущением полета. Мы попросили Эрика сохранить наш разговор в секрете — такой хитрости нас тоже научили ученые. Изолируйте испытуемого, дайте ему время пофантазировать о том, что могло случиться, и тогда, возможно, из яйца кукушки вылупится лохматый монстр и вырастет в его воображении в крупную и сильную кукушку. Без замечаний от тетушек вроде «Нет, ты никогда не летал на воздушном шаре» фантазия и мечта о полете, возможно, оторвут ложное воспоминание от земли. После встречи у нас остаются смешанные чувства. Едва оказавшись на достаточном расстоянии от Эрика, мы рассмеялись: «Думаешь, он купился? Господи! Да я еле-еле сдержалась!» В тот день на воздушном шаре мы не прокатились, но мы не сдались. Это лишь начало, мы и не ожидали, что у нас сразу все получится. Ученым требуется до трех встреч с испытуемым, аккуратное применение методики — испытуемый, в свою очередь, в одиночестве высиживает мысль о том, что с ним случилось. И вот ложное воспоминание, медленно просочившись в нейросеть воспоминаний, оказывается в рыболовной сети. На вторую встречу с Эриком, посвященную ложному воспоминанию, мы прихватили с собой анкеты — они придадут доводам научный вес: мы планировали загипнотизировать редактора, чтобы он расслабился и, все же поддавшись на уговоры, сел в корзину воздушного шара. Мы достаем папку с фотографиями, и вдруг он заявил: «Я думал о нашей последней встрече. Вы пытаетесь меня обмануть, да? Та фотография — подделка». У нас екнуло внутри, и на долю секунду мы задумались, стоит ли еще слегка поднажать. Нет, пора раскрывать карты. Может, сыграл свою роль тот факт, что встретиться мы договорились именно 1 апреля, или нас выдал собственный виноватый вид, но этот воздушный шар не взлетел. Возможно, во время первой встречи он слегка покачнулся, натянулись веревки, крохотное пламя взметнулось к красно-оранжевому куполу. Но вот мы сидим в кабинете нашего редактора, и весь воздух из шара вышел. Он лежит на полу и больше не надуется, а мы вместе смеемся над неудачной попыткой по внедрению ложного воспоминания — шансы у нас и так были невысоки. Задним умом мы понимаем, как тяжело управлять чужой памятью: мы приложили недостаточно усилий. Проблема в том, что для редактора мы, писатели, авторитетом не обладаем, хотя сами сделали ставку на звание психолога. Так что мы с ним в лучшем случае на равных. Наш редактор — если он хороший редактор, а так и есть — по идее, имел представление, о чем наша книга, и наверняка помнил, что мы пишем главу о ложных воспоминаниях. Более того, он в силу своей профессии весьма критично относится ко всему, что видит, в том числе и к фотографиям. Мы поставили перед собой очень непростую задачу. Не только потому, что гораздо сложнее обмануть редактора, чем студента, на которого давит авторитет профессора, но и потому, что после эксперимента ученых с воздушным шаром прошло 14 лет. Чего только не случилось за это время с человеческими представлениями о фотографиях и манипуляциях с ними! Все знают, что снимки можно подделать! К счастью, провалился не только наш эксперимент с ложными воспоминаниями. Ученые Крис Брюин и Бернис Эндрюс скептически воспринимают мнение Элизабет Лофтус, что насадить ложные воспоминания довольно легко. Они внимательно изучили результаты огромного количества экспериментов, проведенных во всех уголках мира. Оказалось, что многие экспериментаторы вообще не оценивали ложные воспоминания. В основе некоторых опытов лежал опрос испытуемых: они оценивали вероятность того, что воспоминание достоверно, по шкале от 1 до 5. Ученые зафиксировали рост оценки после манипуляций с памятью, если сравнивать с данными до их проведения. Однако это не равноценно утверждению, что у испытуемых действительно сформировались новые воспоминания. Если можно так выразиться, для настоящего ложного воспоминания необходима кропотливая работа. В результате экспериментов, когда проводилось множество сеансов и применялись специальные методики ведения интервью и средства воздействия, ложные воспоминания действительно появлялись, однако более простые эксперименты, когда добровольцев лишь просили представить, как могло бы произойти то или иное событие, четкого эффекта не дали. Поэтому Брюин и Эндрюс считают, что необходимо пересмотреть наше мнение о важности и распространенности ложных воспоминаний. Эти слова внушают уверенность[58]. Поразительно: сложно вживить ложное воспоминание в память человека, а при этом самые невероятные события мы считаем правдой — и для этого совершенно не требуется воздействия со стороны. Вспомним «Архив ложных воспоминаний» и историю Свейна Магнуссена о машине. В естественной среде памяти создаются более подходящие условия для роста ложных воспоминаний — вероятно, потому, что у них появляется возможность встроиться в нашу личную жизненную историю. Едва переступив порог, они сразу же кажутся более убедительными. Нам стоило бы попытаться обмануть наших детей. Они ведь верят всему, что мы говорим, — или нет? «Если говорить о ложных воспоминаниях, то между взрослыми и детьми разницы нет. Мы знаем случаи, когда во время допроса в полиции дети просто-напросто отказывались соглашаться с недостоверными сведениями — а для этого требуется немалая сила духа. Так что вызвать ложные воспоминания у детей вовсе не проще. И в процентном соотношении детей с ложными воспоминаниями не больше, чем взрослых», — рассказывает Свейн Магнуссен. Но почему так важно вызвать у людей ложные воспоминания чисто ради эксперимента? Почему Элизабет Лофтус так важно убедить людей в том, что они любят спаржу? Дело ведь не в спарже и не в яйцах. Ее исследования спасали жизни и изменили отношение всей правовой системы к свидетельским показаниям. В 1970-е гг., когда профессор Лофтус начинала проводить эксперименты, все были уверены, что если независимый свидетель в чем-то клянется, то это истинная правда! С чего бы его словам не быть правдой? А подозреваемые, неделями испытывавшие психологическое давление, признавали вину потому, что виновны, так ведь? В те времена в основе судебной системы лежало представление о том, что воспоминание — своего рода документальный фильм, точно фиксирующий действительность: вызови его в памяти — найдешь преступника. Но как мы уже говорили, память устроена вовсе не так. Она реконструирует события. «Наши воспоминания не предназначены для судебных процессов, — говорит Андерс Фьелль из Университета Осло. — Их смысл не в том, чтобы запоминать такие детали, как цвет одежды грабителя банка. Когда нашей жизни угрожает опасность, мы сосредоточиваем внимание совсем на других вещах. Память — важный инструмент для умения предвидеть будущие опасности, ему она и служит», — объясняет он. Элизабет Лофтус изучала, что происходит, когда сначала испытуемый подробно рассказывает о произошедшем, а затем ему предъявляют его рассказ в письменном виде, но с ошибками в деталях — например, указывают, что куртка была коричневой, а не зеленой. Многие не замечают намеренно допущенных ошибок и начинают верить в достоверность этих сведений[59]. Значит, главное доказательство способна изменить обыкновенная небрежность полицейского, бравшего свидетельские показания и записавшего их в протокол для дальнейшего подтверждения свидетелем, — и даже сам свидетель, возможно, не заметит ошибки. Опечатка превратится в ложное воспоминание, а в результате накажут невиновного. «Проблема в том, что ложные воспоминания очень похожи на настоящие, в том числе и по силе связанных с ними эмоций. Как правило, неважно, ела я вчера бургер или пиццу, но для уголовного дела этот факт, возможно, имеет огромное значение. Исход конкретного дела по-прежнему зависит от чьей-то памяти — мы никогда не отсечем этот фактор полностью. Но мы способны расширить человеческие знания о памяти и минимизировать количество ошибок», — говорит Лофтус. При рассмотрении 300 уголовных дел, когда подсудимого позднее освобождали по результатам ДНК-теста (работа так называемого Innocence Project[60]), оказалось, что свидетель указывал на невиновного человека в трех случаях из четырех и тому выносили обвинительный приговор. Свидетель был абсолютно уверен в том, что видел, как тот самый человек убегал с места преступления, угрожал жертве пистолетом, или предоставлял иные показания, имевшие правовые последствия. Свидетели действовали из лучших побуждений и не преследовали личную выгоду, указывая на невиновного, — просто в их воспоминания закрались ошибки. В качестве эксперта профессор Свейн Магнуссен принимал участие в нескольких судебных процессах и даже запустил в Норвегии образовательный проект для судей и адвокатов. Он написал хороший труд по психологии свидетелей: «Психология свидетеля. Надежность и достоверность в повседневной жизни и в зале суда» (норв. Vitnepsykologi. Pålitelighet og troverdighet i dagligliv og rettssal[61]). Свейн сталкивался с двумя рассмотренными в Норвегии делами об убийстве: трупа или пропавшего без вести человека не было — судя по всему, поводом послужили ложные воспоминания. Кроме того, есть множество случаев, когда люди утверждали, что подвергались различного рода сексуальному насилию, а позднее оказывалось, что подобные происшествия были в принципе невозможны. Как же получается, что граница между фантазией и воспоминанием стирается и правдой становится то, что на самом деле ей не является? «Это нам просто-напросто неизвестно, — говорит Магнуссен. — Предполагаю, ложные воспоминания есть у большинства из нас. Мы помним то, чего на самом деле с нами никогда не случалось. Как правило, это несущественные мелочи, на которые мы и не обращаем внимания. О ложных воспоминаниях говорил еще Фрейд, но, разумеется, в кресле психотерапевта они не имеют никакого значения. А вот в зале суда приводят к серьезным последствиям». Написав книгу о психологии свидетелей и ложных воспоминаниях, Магнуссен получил множество обращений от людей, ходивших на сеансы терапии, которым помогли «вспомнить» нападение. «Ложные воспоминания становятся причиной реальных травм. У некоторых людей они едва не разрушили всю личную историю и отношения с окружающими». Воспоминания о серьезных травмах очень редко всплывают из ниоткуда после многолетнего забвения, и большинство действительно переживших насилие жертв не пребывают в счастливом неведении. В одном исследовании приняли участие 175 человек обоих полов, насилие над которыми в детстве было доказанным фактом: зафиксировано, что все они всегда знали, что с ними случилось. Воспоминание о пережитом нападении не всплыло случайно во время сеанса терапии. 170 человек отрицательно ответили на вопрос, был ли в их жизни период, когда они совсем не помнили, что с ними произошло[62]. «Почти немыслим тот факт, что кто-то вдруг вспомнит нечто подобное, уже будучи взрослым человеком», — говорит он. И наоборот, бывает, что психотерапевт непредумышленно берет на себя роль авторитета в белом халате и доводит фантазии до крайней точки — так они превращаются в воспоминания. Если у вашего знакомого вдруг из ниоткуда появилась история о насилии в детстве, это необязательно ложное воспоминание. Вытеснение способно приобретать и другие формы. Бывает, что человек не признается самому себе и окружающим в том, что с ним случилось, однако знание остается глубоко внутри. Или же жертва столь радикально переписывает жизненный сценарий, что событие остается в редко открываемой главе, для того чтобы поддерживать отношения с насильником, с которым жертва каким-то образом связана. У Адриана Пракона было очень четкое ложное воспоминание об Утёйе. Последнее, что он видел до того, как в него попала пуля: совсем рядом с ним застрелили его знакомую. Так он думал, пока не начал писать книгу, — как выяснилось, все было совсем по-другому. Его знакомая действительно погибла, но не рядом с ним. В нее стреляли, и она скончалась от ран на другом конце острова. «Я четко осознал, что это она, но девушка, которую на самом деле убили рядом со мной, совсем не похожа на ту, про кого я думал. Даже цвет волос другой — общим для них был лишь женский пол. Когда я понял, как сильно ошибался, я пересмотрел все воспоминания о том событии, каждую минуту. А что, если мне нельзя было полагаться на то, что я увидел?» — говорит он. Можно — и до мельчайших подробностей, как показал разбор всех доказательств в зале суда. Он неверно запомнил лишь эту критически важную деталь. Но как Адриан вообще ошибся в столь важном вопросе? «Вероятно, долю секунды он думал о ней, а затем девушку внезапно застрелили. Может быть, он боялся, что убили его подругу, — этого было достаточно. То, что он себе лишь вообразил, стало воспоминанием — столь ярким, что казалось настоящим», — объясняет специалист по травмам Инес Бликс. Одно дело — как у жертв преступлений формируются совершенно неверные представления о случившемся. Преступники — другое дело. Возможно ли в принципе признать факт того, что человек не совершал? «Меня уже ничем не удивить», — говорит Лофтус. Она провела множество экспериментов с ложными воспоминаниями и годами следила за развитием этой научной области. «Согласно результатам нашей последней работы, невиновные люди при длительной депривации сна признаются, что в молодости совершили преступление. Как оказалось, при нехватке сна на человека легче оказывать давление», — говорит Лофтус[63]. Невероятно, в чем люди в принципе готовы признаться — даже и при достаточном количестве сна. Это продемонстрировали в ходе весьма необычного эксперимента канадские ученые Джулиа Шоу и Стивен Портер. Они смогли убедить целых 70 % своих испытуемых, что те в молодости совершали такие уголовные преступления, как кражи и вооруженные нападения, хотя в действительности оснований для таких утверждений нет. Как такое возможно? Вы же не согласитесь без колебаний с тем, что совершили в молодости столь серьезный проступок? Участников эксперимента убедить удалось. Они весьма подробно описывали эти события, и их рассказы были столь же яркими, как настоящие воспоминания. Ученых результаты тоже поразили. Вначале они планировали провести эксперимент на 70 испытуемых, однако, побеседовав лишь с 60 студентами, завершили его, поскольку накопили достаточное для проведения статистического анализа количество ложных воспоминаний. Как им это удалось? Как и в случае с другими экспериментами, они начали подбирать истории из жизни испытуемых времен юности — настоящие и выдуманные. Они договорились с родителями участников эксперимента: те в деталях пересказали ученым реальные события и предоставили подробности, касающиеся периода взросления их детей. В каком городе они жили на момент мнимого преступления, как звали их лучших друзей. Эту информацию вплели в первое описание выдуманного происшествия, придавая ему налет достоверности, а дальше историю раскручивали участники эксперимента[64]. Эксперименты, проводимые Лофтус и вдохновленными ее примером коллегами, в ходе которых была зафиксирована способность людей создавать ложные воспоминания, имеют важнейшее значение для применения права. И то, что мы запомнили как свидетели, и то, что нам кажется подозрительным, больше не рассматривается как неоспоримая правда и достоверный факт. Без Лофтус обвинительный приговор получило бы множество невинных людей. В этом вопросе американская судебная система претерпела фундаментальные изменения, и сейчас в залы суда все чаще приходят психологи, чтобы разъяснить присяжным, что такое ложные воспоминания. Верховный суд США признает факт наличия ложных воспоминаний, но рядовые жители страны, становящиеся присяжными, по-прежнему не знают, насколько искаженными и ошибочными бывают воспоминания. «Когда в 1970-е гг. я начинала работать с ложными воспоминаниями, я хотела делать что-то имеющее практическое значение. И разумеется, лично для меня огромное значение имеет тот факт, что моя работа помогла изменить судебную систему США», — говорит Элизабет Лофтус. В США культура допроса фокусируется на признании. Полицейские довольно грубыми методами выбивают из людей признания в том, чего они и не могли совершить. Например, в Центральном парке Нью-Йорка изнасиловали женщину, и в содеянном признались пять мужчин, в деталях описав произошедшее. ДНК-тест выявил, что виновного среди них нет. Норвежский центр по правам человека находится в Вике{5}, всего в паре шагов от Национального музея, — из центра открывается вид на Осло-фьорд. Там нет занимающихся вопросами памяти ученых. Там никто не тратит время на то, чтобы вызубрить бессмысленные слова, а затем посчитать, сколько удалось запомнить, — ни под водой, ни на суше. Там работают юристы, политологи — и один полицейский. Последний встретился с нами в маленьком конференц-зале на втором этаже. Как здесь оказался человек, расследовавший убийства? Все началось с дела Бригитты Тенгс. Асбьёрн Раклев[65] прочел сотни докладов о своей работе, но каждый раз рассказывает об убийстве Бригитты Тенгс и судебной ошибке, коснувшейся ее двоюродного брата. Это одно из самых известных дел в истории Норвегии, но для Асбьёрна Раклева это часть личных воспоминаний и личного сценария; благодаря делу поменяла направление вся его жизнь. Поздним вечером в мае 1995 г. трагически прервалась жизнь 17-летней жизнерадостной девушки с острова Кармёйя. Через несколько лет применявшиеся во время расследования убийства методики допроса стали историей. Бригитта была образцом невинности, ее фотография — на девушке надет норвежский национальный костюм, красивые светлые волосы волнами струятся по плечам — долгие годы мелькала на страницах газет, на момент написания книги убийство остается нераскрытым[66]. Полиция столкнулась с убийством, совершенным неизвестным преступником на острове, где проживает довольно мало людей, — в весьма безопасном месте. Когда в поле зрения полиции попал двоюродный брат Бригитты, началось его преследование с целью как можно скорее раскрыть дело. Была лишь одна загвоздка: он отказывался признаться в совершении убийства. На допросах следователи пытались расколоть его. По американским гангстерским фильмам всем нам знакома игра «хороший коп, плохой коп». Методы, применявшиеся в те времена, когда Асбьёрн Раклев только начинал свою карьеру следователя, очень напоминали те, что мы видим в кино: грубый тон, высказывания типа «Мы знаем, что это сделал ты, и сбор доказательств — это лишь вопрос времени». Проводились долгие допросы без перерывов, арестованного сажали на более низкий стул, поэтому на следователя ему приходилось смотреть снизу вверх. Стул, как правило, был хлипким и расшатанным — он понимал, что здесь люди сидят подолгу, а потому отпираться смысла нет. Подозреваемый сперва беседовал лишь с одним следователем, чтобы сформировалась своего рода зависимость, и тот имел право прервать допрос — принести воду, еду, кофе, салфетки. Постепенно подозреваемый смог ему довериться. Пытаясь вызвать доверие, следователь использовал физический контакт: например, клал руку на плечо. «Методам ведения допроса мы учились у опытных следователей. Стандартизированного метода не было — у каждого был свой фирменный прием. Мы копировали методики допроса у американцев и черпали вдохновение из всех доступных источников, способных подсказать, что такое допрос, — в том числе из фильмов и сериалов». Что же произошло, когда полиция начала подозревать в убийстве Бригитты ее же двоюродного брата? Следователи изолировали его. С ним попеременно беседовали только два человека, устраивая долгие допросы. Как они ему объяснили, он, вероятнее всего, вытеснил из памяти совершенное убийство — содеянное было слишком ужасным поступком. Они готовы были помочь вернуть воспоминания. Ему просто необходимо представить, что бы он сделал на месте убийцы — ну, чисто теоретически. Похоже на наш эксперимент, когда мы убеждали редактора в реальности полета на воздушном шаре? Это не совпадение. Методы, с помощью которых ученые пытаются внедрить в головы испытуемых ложные воспоминания, они позаимствовали из комнат для ведения допроса. На двоюродного брата девушки давили изоляция и отчаянное положение. Ему пообещали вознаграждение в обмен на сотрудничество со следствием. Время, проведенное со следователями, постепенно стало источником желанного общения с людьми. Он оказался внутри пузыря, сжимаемого следователями. Со временем реальностью стало то, что происходило в комнате для допросов. Он пошел на сотрудничество. Проводил мысленные эксперименты, представил себе то жестокое преступление. Собственные представления о реальности начали вызывать у него сомнения. Неужели он и правда вытеснил воспоминание? То, что он помнил про тот вечер, — как ехал домой из города — на самом деле просто выдумал потом, чтобы скрыть реальный — совершенно невероятный — поступок? Перед ним ставили все более конкретные задачи. Так, его попросили написать рассказ об убийстве. Двоюродный брат Бригитты предоставил несколько возможных сценариев. Он вырос на Кармёйе. Хорошо знал местность и с легкостью представил себе дом, вереск, тропу. От напряжения его захлестнул адреналин — это чувство всем нам знакомо. Хорошо составленный рассказ поощрялся материальными благами и общением со следователями. Коробка салфеток, пододвинутая поближе. Поставленный почти рядом стул. Рука, незаметно оказавшаяся на его плече. Кто-то понимающий. Обнаружились поразительные совпадения между изложенной письменно теорией и ходом событий, реконструированным следователями с помощью других доказательств. Юношу убедили признаться в убийстве, хотя обнаруженные на месте преступления образцы ДНК принадлежали другому человеку. Выделяют три различные формы ложных признаний. К первой относятся добровольные: люди признаются в том, чего не совершали, чтобы привлечь к себе внимание или чтобы взять вину на себя (кто знает, может быть, они чувствуют себя избранными богом). Затем идут вынужденные ложные признания. Их совершают после пыток или длительного давления. Подозреваемые признаются в преступлении, просто чтобы поскорее вырваться из-под прессинга, надеясь, что суд вернет им доброе имя. Зачастую они ошибаются. Сделанное ранее признание преследует их и становится доказательством вины. Третья форма: люди сами верят тому, в чем признаются, — таким образом, формируется их личное ложное воспоминание. К какому именно типу относился двоюродный брат Бригитты, никто точно не знает. Находясь в изоляции, он, вполне вероятно, ненадолго присвоил себе рассказ, в котором сам же сыграл роль насильника и убийцы. Ему во всяком случае он показался правдивым, хотя эпизодического воспоминания о поступке у него не было. Признание немедленно повлекло за собой вознаграждение — разумеется, не полную свободу, но возможность контактировать с внешним миром. И вскоре после этого он отказался от показаний и твердо стоял на своем: он невиновен. Его оправдал апелляционный суд. По результатам гражданского иска, поданного семьей Бригитты Тенгс, двоюродному брату Бригитты выплатили компенсацию. При рассмотрении гражданских дел требования к балансу вероятностей намного ниже, чем у уголовных процессов. Двоюродный брат Бригитты подал на государство в Европейский суд по правам человека за несправедливое уголовное преследование и выиграл дело. А убийца Бригитты по-прежнему на свободе. Впоследствии примененные норвежской полицией методы допроса жестко раскритиковал исландский эксперт по психологии свидетелей Гисли Гудьонссон, объяснивший, как у двоюродного брата жертвы под давлением сформировались ложные воспоминания. Он говорил также о передовой научной литературе по свидетельской психологии — она существует благодаря Элизабет Лофтус. Асбьёрн Раклев работал в полиции Осло и расследовал убийства, когда дело Бригитты Тенгс вызвало столь широкий резонанс, в том числе и далеко за пределами крохотного острова. Как только стало понятно, что на ее двоюродного брата надавили, пресса тоже стала изучать материалы дела. Какие методы применила полиция? Что же пошло не так? «Разумеется, мы все лишь пожали плечами, узнав, что пресса поговорила с Гисли Гудьонссоном и британскими экспертами по допросам — те рассказали совсем о других методах, а не тех, к которым мы привыкли. Мне стало любопытно, и я вдруг обнаружил целую неизвестную мне научную область. Почему я раньше ничего об этом не слышал?» — вспоминает Асбьёрн. В то время он допрашивал убийц и членов банд, и целью допросов было выдавливание признания — как правило, это случалось после того, как следователь демонстративно доставал и ставил на стол упаковку бумажных салфеток, апеллируя к чувствам подозреваемого.