– Глядите в оба, – тихо велела она Розалинде и Кэтлин, остановившись перед приземистым зданием опиумной курильни. На другой стороне улицы к двум дверям было приклеено по красной розе – по идее, красная роза служила визитной карточкой Алой банды, а в действительности представляла собой недвусмысленную угрозу. По слухам, Алые стали использовать красные розы только затем, чтобы посмеяться над Белыми цветами, которые приклеивали белый цветок к двери каждого здания, захваченного ими в ходе территориальных разборок. Но Алые начали использовать красные розы так давно, что Джульетта не знала, есть ли в этом объяснении хоть крупица правды. Ясно было одно – красная роза, прикрепленная к твоей двери, являет собой последнее предупреждение: заплати, сдайся, сделай то, чего требует от тебя Алая банда, или последствия не заставят себя ждать. Под контролем Алых находилась вся улица, но на любой территории что-то могло пойти не так. – Держитесь рядом со мной, – добавила Джульетта, обращаясь к своим кузинам, и махнула рукой. Как только они вошли в курильню, каждая из трех девушек сразу же нащупали на поясе оружие, скрытое под богатой одеждой. – Возможно, здесь скрываются убийцы. – Убийцы? – заверещала Кэтлин. – Я думала, что мы пришли сюда, чтобы заставить владельца этой курильни заплатить твоему отцу долг за аренду. – Так и есть. – Джульетта раздвинула расшитые бисером занавески и зашла в главный зал курильни. – Но, по слухам, здесь также находится место встреч коммунистов. Они остановились в середине зала, напоминающего старый Китай с его принадлежностями для курения опиума, – трубками и масляными лампами, такими же, как в прошлом веке. Стекло ламп было покрыто плотным налетом и казалось сальным. – Будьте осторожны, – предупредила Джульетта своих кузин, глядя на распростершихся на полу курильщиков опиума. – Не думаю, что все эти типы и впрямь такие смирные, какими кажутся на первый взгляд. Несколько веков назад, когда это здание было усадьбой какого-то императорского вельможи или полководца, здешняя обстановка, наверное, была роскошной. Теперь же часть половиц сгнила, а потолок провис. В изножьях кушеток виднелись дыры, которые курильщики протерли ногами, а подлокотники были захватаны грязными руками. Окидывая притон взглядом в поисках хозяина, Джульетта услышала хихиканье, доносящееся из коридоров. В следующую секунду в зал вбежала стайка молодых женщин, одетых в светлые ханьфу разных цветов – надо думать, наряды должны были напомнить клиентам об имперских временах. Но юбки этих ханьфу стояли колом от грязи, а прически женщин растрепались. Хихикали они фальшиво, такими же фальшивыми были и улыбки на их ярко накрашенных губах, а глаза выглядели мутными и пустыми. Джульетта вздохнула. Большинство подобных заведений в Шанхае предлагали клиентам также и услуги проституток. – Я могу вам чем-то помочь? – бодро спросил женский голос. Джульетта обернулась. Мадама, как она называла себя, возлежала на одной из кушеток, положив трубку на живот. Джульетта сморщила нос, глядя, как мадама вглядывается в нее так же пристально, как она сама разглядывает немолодую содержательницу этого притона. – Надо же, кто пришел, – сказала мадама. – Джульетта Цай. Я не видела вас с тех пор, как вам было четыре года. Джульетта вскинула бровь. – Я не знала, что мы с вами встречались. Мадама поджала блеклые губы. – Конечно же, вы не можете это помнить. Но для меня вы навсегда останетесь малышкой, бегающей по саду и видящей только деревья и цветы. – Хм, – сказала Джульетта и небрежно пожала плечами. – Мой отец не рассказывал мне об этой встрече. Взгляд мадамы остался бесстрастным, но плечи слегка дернулись, что говорило об обиде. – Одно время я дружила с вашей матушкой, пока… ну, вы наверняка слыхали, что десять лет назад кто-то обвинил меня в симпатиях к Белым цветам. Все это, разумеется, было брехней. Вы, конечно же, понимаете, что я ненавижу их так же сильно, как вы сами. – Я не испытываю ненависти к Белым цветам, – тут же ответила Джульетта. – Я ненавижу тех, кто причиняет зло людям, которых я люблю, а это чаще всего делают Белые цветы. Это не одно и то же. Мадама шмыгнула носом. Как она ни пыталась подольститься к Джульетте, та всякий раз отталкивала ее. Джульетте нравилось выискивать у других слабые места. – Да, разумеется, но не говорите этого другим, – пробормотала мадама. Затем, сменив тактику, она сжала запястье Розалинды и проворковала: – О, я вас знаю, вы Розалинда Лан. Как, разумеется, знаю и вашего отца. У него такие чудесные дети. Я так расстроилась, когда он отправил вас во Францию. Вы не поверите, как ваш отец расхваливал преимущества западного образования. – Она перевела взгляд на Кэтлин и замолчала. Джульетта кашлянула. – Bàba прислал нас сюда за арендной платой, – пояснила она, надеясь, что это заставит мадаму опять переключить свое внимание на нее. – Вы должны ему… – А кто вы? – спросила мадама, перебив Джульетту, чтобы обратиться к Кэтлин. Та прищурилась и натянуто ответила: – Я Кэтлин. Мадама наморщила лоб, всем своим видом демонстрируя, что она напрягает память. – Ах, да, Кэтлин. Как же, помню. – Она щелкнула пальцами. – Вы были такой грубиянкой и вечно показывали мне язык. – Я была ребенком, так что вы должны простить мне мои тогдашние прегрешения, – сухо сказала Кэтлин. Мадама показала на лоб Кэтлин. – У вас такое же родимое пятно, похожее на созвездие Стрельца, – заметила она. – Помнится, я видела его у… – У кого? – перебила ее Кэтлин. – Ну… – Мадама была слегка смущена. – В семье Лан было трое детей. У вас был брат. Джульетта плотно сжала губы, Розалинда сердито зашипела сквозь стиснутые зубы, а Кэтлин бесстрастно уставилась на мадаму и сказала: – Наш брат умер. Вы наверняка слыхали об этом. – Да, и мне очень жаль, – ответствовала мадама, однако в ее тоне не прозвучало ни капли сочувствия. – Я тоже потеряла брата. Иногда мне кажется… – Хватит, – отрезала Джульетта. Они и так уже слишком долго занимались пустословием. – Мы можем поговорить в другом месте? Мадама сложила руки на груди и, повернувшись, направилась к двери. Она не пригласила трех девушек последовать за ней, но они все равно двинулись следом, прижимаясь к стенам, когда мимо по узким коридорам шмыгали девушки, одетые в ханьфу пастельных тонов. Мадама провела их в спальню, в обстановке которой преобладали оттенки красного. Здесь имелась еще одна дверь, ведущая прямо на улицу. Интересно, подумала Джульетта, зачем она нужна: чтобы можно было легко сбежать или чтобы можно было легко войти? – Вот ваша арендная плата. – Мадама пошарила под матрасом, извлекла оттуда деньги и, бормоча себе под нос, отсчитала несколько монет. Затем протянула их Джульетте. – Вообще-то… – Джульетта отдернула протянутую руку. – Можете оставить их себе. Я бы предпочла получить от вас кое-что другое. Любезное выражение на лице мадамы несколько поблекло, и она быстро взглянула на вторую дверь. – И что же? Джульетта улыбнулась. – Мне нужна информация. Я хочу узнать, что вам известно о коммунистах. От любезного выражения на лице хозяйки притона не осталось и следа. – Я вас не понимаю. – Я знаю, что вы позволяете им встречаться здесь, у вас. – Джульетта кивнула Кэтлин, потом Розалинде. Сестры тотчас разошлись в стороны, и каждая встала перед одной из двух дверей. – Мне известно, что в одном из ваших приватных кабинетов вместо девушки, ублажающей клиента, стоит стол и топится камин, чтобы члены Коммунистической партии Китая не мерзли. Ну так вот, скажите мне, что вы слышали об их роли в этой эпидемии безумия, охватившей наш город? Мадама резко засмеялась, и Джульетта увидела широкую щель между ее передними зубами. – Я понятия не имею, о чем вы, – сказала она. – Я не лезу в такие дела. Почему она не хочет говорить? Что ее останавливает: преданность или страх? – подумала Джульетта. Содержательница этого притона была связана с Алыми и верна банде, но она не готова была умереть за нее. – Ах, да. Как невежливо с моей стороны. – Джульетта лучезарно улыбнулась, достав из кармана тонкое сверкающее бриллиантовое ожерелье. – Может, вы примете от меня подарок в качестве компенсации? Прежде чем мадама успела возразить, Джульетта оказалась у нее за спиной. Хозяйка притона не шевельнулась, рассудив, что от бриллиантового ожерелья не может быть вреда. Но это было не ожерелье. Мадама пронзительно взвизгнула, когда Джульетта затянула удавку, ее пальцы заскребли по проволоке, охватившей шею. Миниатюрные лезвия впились в ее плоть. – Те, кто предан Алой банде, погибают десятками, – прошипела Джульетта. – Те, кто работает на нас, становятся жертвами помешательства, пока такие, как ты, молчат, не в силах решить, что им дороже: собственная красная кровь или красные тряпки фабричных работяг. – На гладкой коже мадамы выступили капельки крови. Если Джульетта затянет удавку чуть туже, лезвия вопьются так глубоко, что на месте ранок останутся шрамы. – Ну так как? – Хватит! – прохрипела мадама. – Я скажу, скажу! Джульетта немного ослабила давление. – Тогда говори. Какое отношение к этому имеют коммунисты? – По их словам, за этим помешательством стоят не они, – выдавила из себя хозяйка притона. – Это не часть их политики. Но в частном порядке они высказывают догадки. – Какие? – Они предполагают, что это дело рук какого-то гения, состоящего в их рядах. – Мадама еще раз попыталась ухватиться за проволоку, но она была слишком тонкой, и женщина только царапала себе шею, словно подражая жертвам помешательства. – И толкуют между собой о том, что видели записи того, кто замыслил это дело. – Назови его имя. – Когда мадама заколебалась, Джульетта затянула удавку туже. Розалинда кашлянула, словно призывая Джульетту не увлекаться, но та и ухом не повела. – Мне нужно его имя. – Чжан Гутао, – просипела мадама. – Их генеральный секретарь. Джульетта тут же убрала проволоку и встряхнула ее. Затем достала из кармана платок и принялась тереть ожерелье, пока металл не заблестел снова. Спрятав удавку в карман, она протянула платок содержательнице притона с той же сияющей улыбкой, которую приберегала для вечеринок и разговоров со стариками. Мадама была бледна и дрожала. Она не произнесла ни слова, когда Джульетта повязала платок вокруг ее шеи, чтобы ткань впитала кровь. – Прошу прощения за причиненные неудобства, – сказала Джульетта. – Это ведь останется между нами, не так ли? Женщина тупо кивнула. Она не сдвинулась с места, когда Джульетта подозвала к себе Розалинду и Кэтлин, и не издала ни звука, когда девушка бросила на стол всю наличность из карманов, чтобы заплатить за полученные сведения. Джульетта быстро покинула комнату, стуча каблуками по полу притона, и вместе со своими двоюродными сестрами вышла на улицу. Она уже почти забыла, как уверенно ее руки затягивали удавку и с какой готовностью она причиняла мадаме боль, чтобы заставить ее говорить. Сейчас ее занимало только имя, которое та назвала – Чжан Гутао, – и мысли о том, что следует делать дальше.