Страшная догадка пронзила меня раньше, чем я понял, что с яблони облетают листья. Невпопад, вопреки естественной смене сезонов, на дерево упала – нет, не Химера, но поздняя осень. Листья желтели: во тьме я не видел, как меняется цвет, но был полностью уверен, что листья желтые, сухие. Они сворачивались в трубочки, шуршали, падали мне на голову, на колени, на землю вокруг меня. Должно быть, ядовитое дыхание чудовища иссушило листву. Я не успел сосчитать до тридцати, когда от кроны дерева остались одни голые ветви. Шатер больше не защищал меня от шести глаз Химеры. Бог больше не защищал меня… Это было страшней всего. Гермий ушел, оставил, бросил. Это значило, что и Афина не придет. Стасим Бегство вверх и вниз Иссушить листья? Вынудить их опасть не в срок? Плевое дело. Сегодня ночью случилось многое, чего ждал Гермий. Жеребенок – так он звал парнишку про себя – сказал то, что должен был сказать, умолчал о том, о чем должен был умолчать. Это давало пищу для размышлений – не сказать, чтобы очень уж тонких, таких, от которых голова идет кругом. Ладно, какие есть. Жеребенок? И впрямь, было в парне что-то от юного стригунка. Тощий, нескладный, голенастый. Взбрыкивает по делу и невпопад. Несется, задрав хвост, а напугаешь – и поди пойми, что он станет делать. Удирать со всех ног? Драться? Протянешь кусок соли на ладони, вот он и опять твой. Приемный сын Главка легко приручался, особенно если за дело брался истинный мастер плетения словес. Это тоже было в числе ожидаемого. Казалось бы, до самого рассвета не случится ничего, что нарушило бы спокойное течение дел. «Кто обратил на тебя внимание, – спросил Гермий у жеребенка. – Кроме меня?» И, поломавшись для виду, жеребенок признался: Афина. Лгать малыш не умел, зато Гермий умел. Лукавому не требовался ответ. Правда или обман – не требовался, и все тут. Зачем слова очевидцу? На городской площади, где Афина вспорола приемному сыну Главка ладонь, а потом долго сравнивала кровь из руки и кровь из источника, присутствовал еще один свидетель – юноша в крылатых сандалиях, со змеиным жезлом в руках. Глупый жеребенок при всех его удивительных способностях – «имя, природа, возраст!» – даже не догадывался о присутствии своего покровителя. Пегас вообще не заинтересовался Гермием: богом больше, богом меньше. Афина? Не будь могучая, рассудительная, проницательная Афина так поглощена выслеживанием крылатого коня, а потом – исследованием чужой крови, она бы, возможно, сумела уловить близкое дыхание брата. Но Гермий готов был поклясться, что дочь Зевса из тех существ, кто не умеет делать два дела одновременно – и не ошибся бы. Когда в небе над спящей Эфирой проявилась радуга, Гермий в отличие от сестры быстро понял, что происходит. Пегас решил прикончить жеребенка, что же еще! Вступиться за беднягу? Вот еще! Риск для жалкой жизни смертного – дешевая медяшка перед золотым шансом увидеть наконец, кто же явится на помощь приемному внуку Сизифа. Кто схватится с Пегасом вместо намеченной жертвы? Эй, великан, поторопись! Лукавый весь трепетал от предвкушения. Возле источника творилось чудо, воздух насквозь пропитался запахом Океана. Путь из мира мертвой жизни в мир жизни живой – он выстраивался, звенел, обещал прийти к завершению… Тартар тебя заешь, сестричка! Кто просил Афину вмешиваться? Не в первый раз сестры и братья срывали замыслы Гермия. Но впервые это случилось так быстро, внезапно – и так обидно. Все надежды рухнули. Пегас улетел, радуга погасла. Дальнейшее мало интересовало Лукавого. Кровь жеребенка сохранилась в воде источника? Пегас охоч до этой крови? В букете странностей, каким был приемный сын Главка – еще один, не самый примечательный цветок. Четыре года прошло со дня, когда Гермий впервые заинтересовался жеребенком. Четыре года, как же долго! Вопросы множатся, а ответов нет. Ответ прячется в седой мгле Океана, и что? Как призвать ответ сюда?! Сидя под яблоней, выслушивая рассказ мальчишки, Гермий не нуждался в детских признаниях. «Она мне даже руку порезала, ногтем. Кому попало, небось, не стала бы резать!» Такой повод для гордости рассмешил Лукавого. Тем не менее, он сделал вид, что изумлен. Заставил собеседника завершить рассказ об Афине, о ее обещании покровительства – и слушал так, словно его кормили новостями с руки. Если позднее дитя поделится этим с Афиной – отлично! Сестра получит доказательство того, что Гермия на площади не было. Жеребенок в свою очередь получил наглядный урок – ничего не утаивай от бога. Бог все равно доищется, принудит, вызнает. Все шло по плану, кроме Химеры. Молния не бьет дважды в одно и то же место. Даже если это молния в руках Зевса – жертва либо сгорит, не дав повода для второго удара, либо увернется, заставив Громовержца метнуть перун вдогон. Гермий знал, что Химера нападает на храмы олимпийцев. Знал он и то, зачем дочь Тифона это делает – оскорбить, разъярить, вызвать кого-нибудь из Семьи на открытый бой. Ищи дураков! Яростный Арей, чья кровь – крутой кипяток, грозился оторвать Химере крылья. Гордец Аполлон обещал завязать Химере змеиный хвост на львиной шее. Артемида возглашала что-то вроде: «Шесть глаз – шесть стрел!» Все угрозы были на словах, до дела не доходило. Никто не спешил лоб в лоб столкнуться с Тифоновым огнем, летающим быстрее ветра. Зевс, и тот предпочитал делать вид, что не замечает дыма на месте святилищ своих детей. Пока не будет решен вопрос с доставкой молний из Гефестовой кузни прямиком в мозолистые руки Громовержца – Химере дозволено летать и жечь. Храмов, посвященных Зевсу в любой его ипостаси, Химера избегала. В какую голову пришла эта мудрая мысль – львиную, змеиную или козью – неизвестно, но чудовище дарило владыке богов и людей ценный подарок. Что для владык дороже возможности сохранить лицо? Только возможность сохранить жизнь. Да, жизнь. Возможность ее сохранить – и невозможность, что порой приносит куда большую пользу. Как кстати! * * * – Гермий? Ты здесь? Ты где? Вопрос жеребенка остается без ответа. Услышав хлопанье крыльев, означающее приближение трехтелого чудовища, Гермий уже знает, что станет делать. Решение он принял, как это делал всегда: без сомнений, без колебаний. Лишить яблоню кроны – пара пустяков. Обрушив на листву беспощадную осень, бог уходит в ствол, притворяется дриадой, жалкой и безобидной. Искусству такого притворства Лукавый обучился в детстве, на лесистых склонах Киллены, играя с древесными нимфами. У них же он освоил и умение заставить яблоню облететь, покрыться листвой, зацвести по своему желанию. Не получалось только со спелыми яблоками – если не в срок, они выходили красивыми, но кислыми, вяжущими рот. Даже сатиры страдали поносом от такого угощения. Хорошие яблоки получались только у тети Деметры. Бог прячется. Бог ждет. Жеребенок делает шаг вперед. Второй шаг. Третий. Его словно тянут на веревке. В небе над ним парит Химера. Круг за кругом, снижаясь, она заключает жертву в невидимую раковину, превращает из человека в жемчужину. И впрямь жемчужина. Еще недавно, до того, как крылья захлопали в вышине, Гермий был уверен, что исчерпал ценность мальчишки до дна. Эти его россказни… Выслушивать их было все равно что голодному собирать крошки в ладонь. Жуй, глотай – не насытишься, только голод пуще раззадоришь! Четыре года впустую. И вот: подарок судьбы. Химера увидит жеребенка, начнет убивать. Встанет радуга, явится великан – выгода. Гермий увидит великана воочию, поймет, кто же это: имя, природа, возраст. Великан убьет Химеру? Выгода, чистая выгода. Будет нетрудно обставить это на Олимпе так, что убийство зачтут Лукавому в заслугу. Химера убьет великана? Выгода, кто б спорил! Кем бы ни был гигант, вооруженный до зубов, он явится сюда из тех гиблых мест, которые меж богов зовутся ссылкой. Явится без спроса, без разрешения. Зевс возликует великой радостью, когда Гермий доложит о гибели опасного своевольца. Великан прогонит Химеру, не убивая? Выгода как есть. Олимп узнает, что существует некто, мастер гонять Тифонову дочь. Кому поручат приспособить такое полезное чудо на службу? Разумеется, Гермию, как очевидцу. А у Гермия, умницы и пройдохи, уже и подход к великану имеется – жеребенок. Химера изгонит великана, оставив того в живых? Малая, но выгода. Гермий убедится в существовании рукотворного Дромоса, радуги, соединяющей миры: дозволенный и запретный. Коридор, о котором Олимпу ничего неизвестно? Коридор, где одна из дверей определена заранее, приручена, прикормлена? Дверь по имени Гиппоной?! Из этого можно извлечь пользу для Семьи, а можно – лично для Гермия. Взвесить эти пользы, выбрать наилучшую – потом, успеется. И наконец, последнее: великан не явится, но Химера убьет жеребенка? Где здесь выгода для Лукавого? Бог перестанет тратить время впустую, расходовать его на болтовню с бесполезным смертным. Опять же появится повод уязвить сестренку Афину: обещала покровительство, где оно? Испугалась Химеры, да? То, что Афина в ответ попрекнет Гермия его собственным покровительством, не смущало Лукавого. Свои обязательства он исполняет. Не его беда, что честное исполнение, случается, толкуют превратно. Жалуются, проклинают обманщика. Что взять с глупцов? Жизнь смертного коротка и полна горя. Умереть в юности, не нажив мозолей и рези в брюхе – разве не счастье? А уж Водитель душ расстарается, отведет тень жеребенка в Аид наилучшим образом. Запретит пить воду из Леты, сохранит память. Проводит к горе, где волею богов трудится хитроумный Сизиф. Внук встретится с дедом? Отлично! Оба в здравом уме и трезвой памяти? Чудесно! И пусть коротают век, другой, третий без забот, душа в душу, не нуждаясь в пропитании и теплой одежде! Да и камень вдвоем толкать веселее… Продумать все это за краткий миг, пока с яблони облетала листва, мог только бог. И то не всякий, а такой, как легконогий сын Зевса и Майи-Плеяды. Гермий смеется. Гермий доволен. Химера снижается. Опускается на склон. Четыре львиные лапы мягко касаются земли. Выпускают когти, прокладывают глубокие борозды; втягивают когти обратно. Две головы, козья и львиная, обращены к жеребенку. Вскоре к ним присоединяется третья, змеиная: Химера выгибает хвост дугой, похожей на радугу. Гермий смотрит в небо. Темнота, звезды. Радуги нет. В начале своей затеи он не сомневался, что Химера обратит внимание на жеребенка. Если уж Гермий видел за мальчишкой тень чего-то большего, то дочь Тифона с ее звериным нюхом должна была почуять это лучше бога. Разница между богом и чудовищем невелика, в первую очередь это чутье, подменяющее гримасы разума. Химера прилетает вызывать богов на бой. Увидев жеребенка с его великанскими тенями, что она сделает? Любой дурак поймет. Почему ты этого не делаешь, Химера? Почему не нападаешь?! Почему любой дурак уже понял, только не ты?! Львиные ноздри раздуваются. Подрагивают уши козы. Мелькает раздвоенный язычок в змеиной пасти. Нюх льва острей собачьего. Тонок слух козы. Жало змеи пробует воздух, улавливая мельчайшие изменения. Почему вы медлите? Три тела, слитых в одно – почему вы не рвете, когтите, сжигаете?! Где ты, радуга? Гермий смотрит в небо. Звезды, темнота. Химера делается меньше. Сбрасывает боевой облик. Убирает, прячет крылья. Сейчас чудовище едва ли вдвое больше обычного льва. Поведение Химеры должно успокаивать, но Гермия оно пугает больше огня и крыльев. Точно так же вел себя Пегас у источника, только с радугой, туманом, запахом Океана. Что видишь ты, дочь Тифона, в испуганном жеребенке? Что видишь ты больше, чем видит Лукавый? Все планы Гермия идут Химере под хвост, под чешуйчатый, ядовитый хвост, не желающий атаковать мальчишку. Бог еще не знает, насколько он прав. Планы? Они выворачиваются наизнанку, когда Химера переводит взгляд шести глаз с жеребенка на яблоню. Багровые угли разгораются в трех гло́тках. Огонь клокочет, бурлит, вырывается наружу оглушительным ревом. Возвращаются крылья. Возвращается боевой облик. Я вышел из дерева, понимает Гермий. Поддавшись возбуждению, я забылся, сбросил личину, оставил укрытие. Явил ей себя. Она бросила вызов; она считает, что я его принял. Жеребенок, опомнившись, бежит вверх по склону. Ищет расщелину, чтобы спрятаться. Бежит и Гермий: нет, не вверх. Даже крылатые сандалии не помогут сбежать от той, что летает быстрее ветра. В памяти Лукавого звучат слова, которые он произнес после тщетной попытки догнать Пегаса: «Больше и пробовать не стану. Но спасибо, сестренка, позабавился всласть!» Забава с Химерой? И пробовать не стоит. Гермий бежит вниз: под землю, в Аид. Водитель душ, на этих дорогах он неуловим. Он искренне надеется, что Химера откажется от идеи преследовать его в царстве мертвых. К счастью, на этот раз он не ошибается. Часть пятая Главк умрет бездетным