– За проезд по дорогам. За стоянку в портах. – Еще! – За во́лок кораблей. – Как осуществляется волок? – По мощеной дороге. Поверх камня кладут дощатый настил… – Чем смазываются доски? – Маслом, наставник? – Нет, он меня прикончит! Жиром, балбес! Жиром! – Жиром, ну конечно! Я помнил, просто забыл. – За что ханаанские купцы платят двойную цену? – За шлюх, наставник? – За пользование общественными банями! В каком облике Посейдон возлег с Арной из Беотии? – В облике быка. – С Меланфией Черной? – В облике дельфина. – С Ифимедеей Пилосской? – В облике речного бога. – Как следует обустроить торговые ряды? – Поставить лавки. Замостить окрестные дороги. – Еще? – Послать глашатаев по городу? – Вымостки между лавками! Крытые вымостки! Тринадцать лет! Боги, что из него вырастет к двадцати? Это не урок, это козлиная песня[74]! В каком облике Посейдон возлег с великой богиней Деметрой? – В облике коня. Не возлег, а покрыл. – Кто у них родился? – Конь, кто же еще? Говорящий. Болтал без умолку, ржал над хозяевами. – С Феофаной-фракиянкой? – В облике барана. – Кто у них родился? – Баран. С золотым руном. – Имя барана? – Крий. – Ты, баран! Почему ты знаешь о Посейдоне все – и ничего не смыслишь в жизни родного города? Собрался в жрецы?! Достанься тебе в наследство золотое руно, ты обдерешь с него последние шерстинки… Где расположен Олимп? – В Этолии? – В Фессалии. Боги, милостивые боги, оглянитесь на него… – Наставник! А правда, что к источнику Пирена по ночам прилетает Пегас? – Охломон! Нет, ты не человек. Ты лошадь… 2 Погоня – дело долгое – Гони! Давай, Гиппоной! – Хай! Хай! Пара гнедых шла ходко. А стоило мне прикрикнуть, да еще «пустить волну» поводьями, так у коней будто крылья выросли. Волну я сам изобрел. Значит, так, учитесь: встряхиваем вожжи, будто капли воды с пальцев сбрасываем, и ремни идут волной над лошадиными спинами. Видели морскую воду над рифами? В хороший ветер? Запоминайте: поводья коней не подхлестывают, просто воздухом обдают. Шелест, а в конце – мягкий щелчок. Шлепок? Ну, может, и шлепок. Мокрый такой, как прибой в скалы ударил. Лошади сразу быстрее идут. Вроде они ладья, подхватило их. Нет, второй раз не покажу. Учитесь, бестолочи, не учитесь – это только у меня выходит. Пошлины? Вымостки? Керамика?! Вы с колесницей управьтесь, тогда поглядим. Кто ни пробовал – или волна в пену разбивается, или лошади фыркают, ржут. Бывает, что и вовсе останавливаются. Делиад оглянулся через плечо. Засмеялся: отстали, да? Я тоже покосился назад. Здоровяк Исидор и не думал нахлестывать свою упряжку, чтобы нас догнать. Верзила Каллимах привстал – зачем? он и так торчит, что твоя мачта над кораблем! – крикнул нам что-то. Небось, велел коней придержать. Ага, как же! Тащитесь сонной черепахой? Ваше дело. – Давай, Гиппоной! – Хай! Хай! Сказать по правде, Исидор не догнал бы нас, даже если бы захотел. Перевернулся бы и шею сломал: себе и Каллимаху. Это у нас колесница, а почему? Мы – сыновья басилея. У Исидора телега: грузовая, двухколесная. И запряжены в нее не лошади, а мулы. Колеса цельные, поверх крест набит – тут не до гонок! Скрипу больше, чем скорости. Отцовы люди везли табунщикам припасы: муку, вино, соль. Еще всякое по мелочи, чего не добыть на выпасах или в лесу. Лепешки табунщики пекли сами. Сыр делали из кобыльего молока, сушили на солнце. Кашу варили. Охотой пробавлялись, били птиц, оленей. Я по охотничьей части был у них навроде Артемиды. Пустым из дубрав не возвращался, куропаток и дроздов из пращи валил. Только без муки лепешек не испечешь. Из съедобных корешков? Нет, эту дрянь вы сами пеките. Корешки – они в похлебке хороши. И вина в дубраве не сыскать. Мы давно свернули с накатанной дороги. Исидор? Какой Исидор? Отстал, скрылся из виду. Теперь колесница неслась по зеленой долине, самими богами предназначенной для скачек. Стадион? Кому он нужен, ваш стадион?! Нас потряхивало, но мы держались крепко – и вопили от восторга во все горло. Ветер в лицо! Свобода! Верхом, конечно, лучше. Но и на колеснице нестись без дороги, напрямик, тоже здо́рово! Впереди – месяц, а то и два привольной жизни. Рядом – табунщики да лошади. Никаких тебе скучных занятий, дворцовых правил, наставников с палками. Мне лошадиная жизнь только в радость. Делиад тоже проникся, кажется. Алкимен остался в городе, с отцом. Главк Эфирский все чаще призывал старшего сына к себе, проводя с ним немало времени. Учил управлению, наставлял в торговле, строительстве. Когда правитель вершил суд, Алкимен присутствовал. Случалось, разрешал споры, если они были не слишком сложными. Алкимен – не просто сын. Алкимен – наследник. Нас с Делиадом ждали свои города, но поменьше, в окрестностях Эфиры. Алкимен – воин. Мы – его меч и щит. Холмы, окаймлявшие долину, надвинулись, окружили нас, взяли в осаду. Казалось, мы въезжаем в горлышко лежащей на боку амфоры, во чреве которой разрослась сочная трава. Эй, гончар! Косорукий неумеха! Горло сузилось еще больше, вильнуло вправо, влево. Где табунщики? Где лошади? Почему никого не видно? Почему нас не встречают? – Эге-гей! Если не стук копыт, то уж наш клич, небось, было слышно отсюда до Олимпа. – Там! Смотри! В лощине у поворота рос старый, расколотый молнией вяз. Крона дерева цеплялась за крутой склон, уходивший вверх. Под вязом шевелились, ворочались, пытались встать на колени. Человек?! Я придержал коней. Остановил колесницу шагах в двадцати: мало ли, кто там? Вдруг ловушка? Наставник Поликрат предупреждал: разбойники любят оставлять такую приманку. Полезешь спасать, тут тебя и прихватят из засады. Человек под вязом дергался, мычал. Что это на нем? Веревки? Делиад спрыгнул наземь. – Осторожно! – крикнул я брату. – Это Фокион!