— Оно страшит меня, Верховная Мать. Все еще держа лицо неподвижно, насколько возможно, Шиэна вздохнула чуть посвободнее. «Говори только глубочайшую правду, которую ты можешь ощутить», — напомнила она себе. Эти остерегающие слова воспитательницы несли теперь большее значение. Она держала глаза слегка в сторону, устремленными в пол перед двумя женщинами, избегая смотреть на самое яркое полыхание солнечного света. Она продолжала ощущать, что ее сердце колотится слишком быстро, и понимала, что Преподобные Матери это заметят. Одраде много раз это демонстрировала. — Так тому и следует быть, — сказала Тараза. — Ты понимаешь, о чем здесь с тобой говорится, Шиэна? — спросила Одраде. — Верховная Мать желает знать, полностью ли я посвящена Ордену, — сказала Шиэна. Одраде взглянула на Та разу и пожала плечами. Больше объяснений не требовалось. Так складывался обычный путь, когда становишься частью одной семьи, как это принято в Бене Джессерит. Тараза продолжала безмолвно изучать Шиэну. Взгляд ее был тяжелым, выматывающим для Шиэны, знавшей, что должна хранить молчание, беспрекословно терпя опаляющий осмотр. Одраде подавила ощущение сочувствия. Шиэна так во многом остается самой собой — юной девушкой. У нее округленный интеллект, поверхность охвата которого все расширяется — как раздувается накачиваемый воздушный шарик. Одраде припомнила, как восхищались таким же строением ума ее собственные учителя, — но оставались при этом настороже, точно так же, как сейчас насторожена Тараза. Одраде распознала эту настороженность, когда была еще намного моложе Шиэны и не испытывала сомнений, что и Шиэна сейчас видит. У интеллекта есть свои преимущества. — Гм, — сказала Тараза. Это короткое хмыканье, отражавшее раздумья Верховной Матери, Одраде расслышала в параллельном потоке. Собственная память Одраде отхлынула назад. Сестры, которые приносили Одраде ее еду, когда она засиживалась допоздна за уроками, всегда задерживались, чтобы своим бенеджессеритским глазом еще чуток за ней понаблюдать — точно так, как за Шиэной велось непрестанное наблюдение через дисплеи. Одраде знала об этом особом, специфически развитом взгляде с самого раннего возраста. Это было, в конце концов, одним из величайших соблазнов Бене Джессерит. Хочешь тоже достичь таких эзотерических способностей — старайся. Шиэна явно обладала этой жаждой. Это мечта каждой послушницы. «Чтобы такое стало возможным для меня!» Наконец Тараза проговорила: — Так чего, по-твоему, ты от нас хочешь, девочка? — Того же самого, наверное, чего хотелось вам, когда были в моем возрасте, Верховная Мать. Одраде подавила улыбку. Природная независимость Шиэны здесь проявилась почти дерзостью и Тараза, наверняка, это заметила. — Ты считаешь, что это будет надлежащим использованием дара жизни? — спросила Тараза. — Это единственное использование, которое мне известно, Верховная Мать. — Я высоко ценю твою искренность, но предостерегаю тебя, чтобы ты была осторожна в этом использовании, — сказала Тараза. — Да, Верховная Мать. — Ты уже много нам должна, и будешь должна еще больше, — сказала Тараза. — Помни об этом. Наши дары не достаются задешево. «Шиэна даже самого смутного понятия не имеет о том, чем она заплатит за наши дары», — подумала Одраде. Орден никогда не позволял вступившем в него забывать, каков их долг, который они обязаны воздать сторицей. Любовью здесь не расплатишься. Любовь опасна — и Шиэну уже учат этому. Дар жизни? Дрожь пошла по Одраде, и она чуть откашлялась, чтобы ее унять. «Жива ли я? Может быть, когда меня увезли от Мамы Сибии, я умерла. Я была живой тогда, в том доме, но жила ли я после того, как Орден меня забрал?» Тараза сказала: — Теперь ты можешь нас покинуть, Шиэна. Шиэна повернулась на одной ноге и покинула комнату, но раньше, чем Одраде успела заметить тугую улыбку на юном личике. Шиэна поняла, что она выдержала экзаменацию Верховной Матери. Когда дверь позади Шиэны закрылась, Тараза сказала: — Ты упоминала ее естественное дарование владеть Голосом. Я это, конечно, слышала. Замечательно. — Она крепко держит это в узде, — сказала Одраде. — Она усвоила, что на нас этого пробовать нельзя. — И, что нам здесь светит. Дар? — Может быть, получить однажды Верховную Мать необыкновенных способностей. — Не слишком ли необыкновенных? — Будущее наверняка покажет. — Как по-твоему, она способна убить ради нас? Одраде и не скрыла своего потрясения. — Уже теперь? — Да, конечно. — Гхолу? — Тег ведь этого не выполнит, — сказала Тараза. — Даже насчет Лусиллы сомневаюсь. По их отчетам ясно видно, что гхола способен накладывать могущественные узы… внутреннего сродства. — Даже на таких, как я? — Даже сама Шванги оказалась не вполне крепкой для него. — Какая же благородная цель в подобном поступке? — спросила Одраде. — Разве не об этом предостережение Тирана… — Разве он сам не убивал множество раз? — И расплачивался за это. — Мы платим за все, что забираем, Дар. — Даже за жизнь? — Никогда, ни на секунду не забывай, Дар, что Верховная Мать способна принять любое необходимое решение ради выживания Ордена! — Значит, быть посему, — сказала Одраде. — Забирай то, что хочешь, и плати за это. Ответила Одраде как положено, но этот ответ усилил в ней ощущение ее новой силы — свободы поступать по-своему в новом мироздании. Откуда же взялась такая неподатливость? Было ли в этом что-то из жестокой подготовки Бене Джессерит? Было ли это от ее предков, Атридесов? Она не пыталась обманываться: нет, ее новое состояние — не от решения следовать в вопросах морали лишь собственному руководству. Ощущаемая ею сейчас внутренняя устойчивость — точка опоры ее нового места в мире — с моралью связана не напрямую. Не было и бравады. Одних лишь морали и бравады никогда недостаточно. — Ты очень похожа на своего отца, — сказала Тараза. — Обычно, наибольшая доблесть закладывается с женской стороны, но на сей раз, по-моему, она передалась от отца. — Доблесть Майлза Тега изумляет, но, по-моему, ты слишком упрощаешь, — сказала Одраде. — Может быть и упрощаю. Но я всегда бывала права насчет тебя, Дар, с тех еще пор, когда мы были начинающими ученицами. «Она знает!» — подумала Одраде. — Нам нет нужды объяснять это, — сказала Одраде. И подумала: «Это происходит от того, что я родилась такой, какая я есть, и натренирована и подготовлена так, какая я есть… так, как мы обе были: Дар и Тар». — Есть кое-что в линии Атридесов, что мы не окончательно проанализировали, — проговорила Тараза. — Не генетические случайности? — Я гадаю порой, бывала ли хоть одна случайность со времен Тирана действительно случайной, — сказала Тараза. — По-твоему, он в своей Твердыне вытянул шею аж настолько, что прозрел через все эти тысячелетия вплоть до сей секунды? — Насколько далеко назад ты можешь проследить свои корни? — спросила Тараза. Одраде проговорила: — Что на самом деле происходит, когда Верховная Мать приказывает Разрешающим Скрещивание: «Возьмите эту и скрестите ее вон с тем?» Тараза изобразила холодную улыбку. Одраде внезапно ощутила себя на гребне волны, осознание того, что на нее нахлынуло, вознесло ее в новое царство. «Тараза хочет моего бунта! Она хочет, чтобы я была ее оппонентом!» — Хочешь ты теперь увидеть Ваффа? — спросила Одраде. — Я, сперва, желала бы узнать, какую ты даешь ему оценку. — Он рассматривает нас, как бесподобный инструмент для сотворения «тлейлаксанского господства». Мы — дар божий для его народа. — Они очень долго ждали этого, — сказала Тараза. — Так усердно лицемерить, все эти долгие эпохи! — У них наш взгляд на время, — согласилась Одраде. — Это оказалось последней точкой для убеждения их, что мы тоже исповедуем Великую Веру. — Тогда откуда же несуразность? — спросила Тараза. — Они совсем не глупы. — Это отвлекало наше внимание от действительного процесса производства гхол, — сказала Одраде. — Кто бы мог поверить, что глупый народ способен на такое?