– Здоро́во, Сеп, – прокряхтел он. – Здоро́во, Жук, – засмеялся Септимус. – Здоро́во! – Ш-ш, – шикнула на них Сара. – Пришла семья Жука, Септимус. Они хотели бы побыть с ним, пока… ну… понимаешь… – Получилось, мама! – засмеялся Септимус. – Мое лекарство действует! – То есть… ты это сделал? – не веря своим ушам, спросила Сара. Она, знаток разных трав и снадобий, уже перепробовала все, но безрезультатно. – Где я? – спросил Жук, озираясь по сторонам. – Ты в Лазарете, – ответил Септимус. – У тебя была зараза, помнишь? – Не-а. Ничего не помню. Ну, только то, что принцесса Дженна пришла ко мне… Вот это помню. Эй… а она искала тебя. Септимус улыбнулся: – Она уже нашла меня, Жук. Ты даже не поверишь где. – Где, Сеп? – Потом расскажу, Жук. И напою шипучкой… А вот и твоя мама. После того как Септимус капнул по три капли в рот каждому больному, осталось еще немного противоядия, так что он отдал бутылочку Саре для новых пациентов. Под радостную болтовню и ликование родственников, которые прибыли на пароме к вечерним часам посещения, Септимус аккуратно написал ярлычок, как учил его Марцеллий, чтобы Сара приклеила к бутылочке: ПРОТИВОЯДИЕ. ПРИНИМАТЬ ПО ТРИ КАПЛИ. – У тебя почерк испортился, Септимус, – заметила Сара, гордо взяла у сына бутылочку и поставила в шкаф. – Стал как у настоящего лекаря. Септимус улыбнулся. В тот момент он и чувствовал себя настоящим лекарем. 47 Дворцовые крысы Когда запыхавшийся Гриндж примчался во Дворец, на страже у дверей стояла Хильдегард. – Я пришел по важному делу от имени Архиволшебника, – пропыхтел Гриндж. – Мне нужно увидеть Сайласа Хипа. – Боюсь, никто не знает, где он, мистер Гриндж, – извинилась Хильдегард. – Принцесса искала его, но так и не нашла. – Он наверняка со своими шустрыми шашками, мисс. На чердаке. – Тогда, – улыбнулась Хильдегард, – пожалуйста, мистер Гриндж, идите и проверьте сами. – Спасибо, мисс. Гриндж, который все еще приходил в трепет при виде Дворца, проскочил мимо и скрылся в полумраке Долгого променада. Через несколько минут он отдернул рваную занавеску, закрывавшую темную нишу, и взбежал по пыльным ступенькам на чердак. Наверху Гриндж отворил скрипучую дверь и заглянул внутрь. В дальнем конце длинного тесного чердака он увидел мерцающий огонек свечи. Сайлас Хип оказался именно там, где и думал Гриндж, – в распечатанной комнате с колонией шустрых шашек. Шашки поживали тут хорошо, и Гриндж улыбнулся при виде друга. – Погляди на этого мальца, Гриндж. Он будет отличным туннельщиком. Я его дрессирую, пусть привыкает протискиваться через отверстия. Гляди, как идет. – Да, неплохо, Сайлас. Но я пришел не смотреть на твои драгоценные шашки. Сайлас не ответил. Он стоял на четвереньках и, прищурившись, заглядывал под половицы. – Ой, он ушел. Через туннель. – Да, такие они, туннельщики, Сайлас. А теперь послушай. Сегодня ко мне заявилась Архиволшебник, и мне пришлось оставить вместо себя этого никчемного разводчика. Миссис Гриндж пустит мои кишки на подвязки, когда узнает, не сомневайся. В общем, мы должны поставить ту картину обратно сюда и запечатать комнату. Немедленно. – О чем ты вообще, Гриндж? Какую картину?.. Давай, малыш, иди… Опять ушел. Да что ж это такое… – Портрет той старой вороны в короне. Той злыдни с острым носом. – Я не поставлю его сюда, он напугает мои шашки! Пусть ставят куда хотят, чердак большой. Гриндж с досадой покачал головой и назидательно сказал: – Он должен стоять здесь, Сайлас, откуда мы его взяли. И ты обязан запечатать комнату, как и было. Это дело жизни и смерти, так сказал твой сын. Сайлас вскинул голову. Теперь Гриндж получил все его внимание. – Какой из них? – спросил он, не смея даже надеяться. – Тот, который ученик. Септимус. – Септимус?! Когда он это сказал? – Еще и часа не прошло. Он был с Архиволшебником… У нее такие злющие глаза… Сайлас вскочил, подняв облако пыли. – Он вернулся… Септимус вернулся! Как он, Гриндж? Гриндж пожал плечами: – По-моему, нормально. Лохматый какой-то… – А Дженна? Она тоже вернулась? – Откуда мне знать, Сайлас? Мне никто ничего не докладывал. Сказали только убрать портрет, иначе меня в карцер запрут, – пробурчал Гриндж. – Надо сходить в Башню Волшебников и повидаться с ним. Сайлас подобрал свой балахон, высоко поднял свечу и направился к двери в дальнем конце чердака. – Его там нет, Сайлас, – сказал Гриндж и бросился за ним. – Он ушел в Лазарет. Достал вроде какое-то лекарство от заразы. Сайлас, мы должны разобраться с портретом, а то мне влетит. Приятель даже не обратил на него внимания. Сайлас кинулся вниз и споткнулся несколько раз на неровном полу, пробираясь между сломанными и прогнившими досками. И вдруг Гриндж сказал такое, чего Сайлас никогда от него не слышал: – Ты должен разобраться с картиной, Сайлас… Пожалуйста! Сайлас замер: – Что ты сказал? – Что слышал. – Хм, видно, дело и впрямь серьезное. Ладно, пошли, Гриндж. Разберемся с твоей картиной. Снять портрет Этельдредды со стены оказалось не так уж легко. Сайласу почудилось, что у портрета как будто бы есть свой разум, который не хочет, чтобы холст снимали. В конце концов Гриндж потянул что было силы и стащил картину со стены – вместе с огромным куском гипса и крючком. А потом, сдобрив процесс тем, что Сара Хип презрительно называла бранью, Сайлас и Гриндж потащили упрямый портрет на чердак. – У этой штуки как будто руки выросли, – ворчал Гриндж, когда они протиснулись в один очень тесный угол. – Он как будто цепляется за перила. – Ой! – вдруг вскрикнул Сайлас. – Перестань пинаться, Гриндж! Больно же! – Это не я, Сайлас. И ты тоже прекрати пинаться!