— Мне ничего не известно, — сказал полицейский. — Вчера тут были какие-то врачи. Это вы про них? — Нет, то были дерматологи, — сказал я. — А-а, да. Ну, ладно, вы лучше сами проверьте. — Он открыл мне дверь — Только ничего не трогайте. Они там снимают отпечатки пальцев. Я вошел в квартиру. И увидел полный разгром: мебель перевернута, пятна крови на кушетках и столе. Трое мужчин хлопотали над стаканом: посыпали его каким-то порошком, а затем сдували, фотографируя отпечатки пальцев. Один из них поднял голову: — Вам помочь? — Да, — сказал я. — Стул… — Вон там. — Он указал на стул в углу. — Только не прикасайтесь к нему. Я прошел в угол и посмотрел на стул. Не особенно тяжелый, дешевенький, деревянный кухонный стул. Ничем не примечательный. Но крепко сколоченный. На одной ножке остались следы крови. — Вы уже сняли отпечатки с этого стула? — Сняли. Интересный случай. В этой комнате сотни отпечатков. Десятков разных людей. Чтоб в них разобраться, надо работать годами. Но с двух предметов мы не смогли взять никаких отпечатков. Вот с этого стула и с ручки от входной двери. Кто-то их обтер. Во всяком случае, так оно выглядит. Очень даже странно. Ничто больше не было вытерто, даже нож, которым она порезала себе вены. — Гематологи здесь уже побывали? — спросил я. — Да. Пришли и ушли. — Ладно, — сказал я. — Можно мне позвонить? Я хочу согласовать с лабораторией. Он пожал плечами: — Пожалуйста. Я прошел к телефону, взял трубку и набрал номер бюро прогнозов погоды. Когда в трубке раздался голос, я сказал: — Дайте мне доктора Лэйзера, пожалуйста. — …солнечно и прохладно. Вечером перемежающаяся облачность, повышение температуры до… — Фред? Говорит Джон Бэрри. Я сейчас здесь, в квартире. — …возможны ливневые дожди. — Да, они говорят, что пробы были взяты. Вы уверены, что у вас их еще не получили? — …завтра ясно, значительное похолодание… — А, понимаю. Ладно. Хорошо. Правильно. Еду. — …ветер восточный, слабый до умеренного… Я повесил трубку. Никто не обратил на меня внимания, когда я уходил. ПОНЕДЕЛЬНИК, 17 октября В понедельник на меня нашло скверное настроение. Почти все утро я просидел, попивая кофе и куря сигареты и ощущая при этом противный, кисловатый вкус во рту. Я продолжал твердить себе, что прекрасно могу это дело бросить и никому от этого убытка не будет. Я мог только напортить. Кроме того, если разобраться, то вины Уэстона тут не было. Хоть мне и хотелось найти виноватого, его я винить не мог. К тому же и человек он старый. Я только попусту тратил время. Я пил кофе и упорно убеждал себя в этом. Пустая трата времени. А остановиться не мог. Где-то около полудня я поехал на машине в лабораторию Мэллори и вошел в кабинет Уэстона. Он просматривал какие-то слайды и записывал свои наблюдения на диктофон, стоявший на столе. Когда я вошел, он прекратил это занятие. — Хэлло, Джон. Какими судьбами? Я спросил: — Как вы себя чувствуете? — Я? — Он засмеялся. — Прекрасно. А как ты себя чувствуешь? — Он кивнул на мою забинтованную голову. — Ничего. — Я взглянул на него. Руки он убрал под стол. — Болят? — спросил я. — Что? — Руки. Он кинул на меня деланно удивленный взгляд. На меня это не подействовало. Я кивнул на его руки, и он вынул их из-под стола. Два пальца на левой руке были забинтованы. — Несчастная случайность? — Да. По собственной неосторожности. Резал луковицу дома — помогал на кухне — и поранился. Поверхностный порез, но все равно неприятно. — Сами забинтовали? — Да. Ранка пустяшная. Я уселся на стул напротив него и закурил сигарету, чувствуя, что он внимательно за мной наблюдает. Я пустил струйку дыма в потолок. Лицо его оставалось спокойно-безразличным: он мне затруднял дело. Но это было его право, на его месте я, наверное, поступил бы так же. — Ты пришел ко мне по какому-то определенному делу? — спросил он. — Видимо, относительно отчета о вскрытии Карен Рендал? Я помню, тебя это интересовало. Тебе было бы спокойней, если бы его просмотрел еще кто-нибудь. Сандерсон, например? — Теперь это, собственно говоря, не имеет значения. С юридической точки зрения, во всяком случае. — Пожалуй, да, — сказал он. Мы снова уставились друг на друга: наступила длинная пауза. Я не знал, как подступиться к этому вопросу, но молчание меня просто угнетало. — Стул, — сказал я, — был вытерт. Вы это знали? На минуту он нахмурился, и я подумал, что он сейчас сделает вид, будто ничего не понимает; но нет, наоборот — он утвердительно кивнул. — Да. Она сказала мне, что вытрет стул. — И дверную ручку? — Да. И дверную ручку. — Когда вы там появились? — Было уже поздно. — Он вздохнул. — Я допоздна проработал в лаборатории и уже ехал домой. Решил заехать к Энджеле, я это часто делал. Заезжал на минутку. Взглянуть на нее. — Вы лечили ее от наркомании? — То есть ты хочешь спросить, не снабжал ли я ее наркотиками? — Я хотел спросить, не лечили ли вы ее. — Нет, — сказал он. — Я, конечно, подумывал об этом, но знал, что ничего не получится, что я могу только напортить. Я уговаривал ее лечиться, но… — Он пожал плечами. — Итак, вместо этого вы ее время от времени навещали? — Просто чтобы помочь ей, когда ей бывало плохо. Единственное, что я мог. — А в четверг вечером? — Он был уже там, когда я приехал. Я услышал возню и крики; вошел и увидел, что он гоняется за ней с бритвой. У нее в руке был кухонный нож — знаешь, обычный хлебный нож, — она им и отбивалась. Он хотел убить ее, потому что она могла показать против него. Он все время это приговаривал; «Ты свидетельница, детка!». Не помню точно, что случилось потом. Я всегда любил Энджелу. Он крикнул что-то мне, какие-то слова, которых я не разобрал, и двинулся с бритвой на меня. Вид у него был страшный. Энджела уже успела пырнуть его ножом или, по крайней мере, порезать на нем одежду. — И тогда вы схватили стул. — Нет, я отступил. Тогда он погнался за Энджелой, повернулся к ней лицом, а ко мне спиной. Вот тут-то… я схватил стул.