Ровно в двенадцать зазвонил телефон. — Будапешт, — сказал Киршнер и подал Мицци трубку. — Милый, ты? — Я, дорогая, — прозвучало в ответ. — Как дела? Как изменяло расстояние голос Макса! Или, может быть, он простужен? — Ты заболел? У тебя такой хриплый голос. Было слышно, как Макс прокашлялся. — Да, простыл немного в поезде, — сказал он после недолгого молчания. — Как ты живешь? Скучаешь? — Очень. Сегодня я так плохо работала, что просто чудом спаслась от увольнения. Они обменялись еще несколькими малозначительными фразами. — Дай-ка, Мицци, я с ним поговорю, — сказал Киршнер. — Что-то вы оба растерялись, как жених с невестой. Он взял трубку. — Алло, Макс. Это Киршнер. Когда начнется конгресс? — Завтра. — Готовишься к выступлению? — Ага… В трубке что-то щелкнуло, заскрипело, и сколько Киршнер не дул в нее, никто не отвечал. — Будапешт кончил разговор, — сказала междугородняя. Мицци пошла домой расстроенная. Нет, Макс совершенно не умеет разговаривать по телефону. Ни единого теплого словечка. У-у, противный! И тут же она забеспокоилась. Макс простужен. Не серьезно ли это? Ведь он никогда не скажет, что болен, все отшучивается. Хор, провожавший Мицци до дома, потешался над ее опасениями. Что она волнуется? Пройдет еще два дня, и вернется ее Макс обратно целым и невредимым. Ну, с насморком, подумаешь, какая болезнь. …Какой подарок обещал он привезти из Венгрии? Но Мицци лишь тяжело вздохнула. Не надо ей никаких подарков, лишь бы только Макс вернулся здоровым. …Была уже глубокая ночь, когда Киршнер закончил дела в комитете. Дома он вспомнил, что еще не обедал. Осторожно, чтобы не разбудить жену и детей, налил из термоса в чашку горячий кофе. Отпивая глоток за глотком, Киршнер стал просматривать газеты. Днем не хватило времени. Его внимание привлекла небольшая заметка в американской «Винер курир». Удивившись, он начал листать другие газеты. Так оно и есть! Сегодня многие правые газеты поместили сообщение о предстоящем конгрессе сторонников мира в Венгрии. В заметках говорилось также и о том, что на этом «коммунистическом» конгрессе будет присутствовать гость из Вены — «известный коммунист» Макс Гупперт. «Удивительно, — подумал Киршнер. — Обычно ведь они старательно замалчивают такие вещи». Он долго сидел, погрузившись в раздумье. И лишь когда на востоке занялась заря, Киршнер начал укладываться спать. МЕРФИ ПРИХОДИТ В ЯРОСТЬ Легко спросить «за что вы сюда попали?». Но как мог Макс ответить на этот вопрос? — Я лучше расскажу вам, как я сюда попал. Остальное и для меня неясно. Он подробно изложил соседу по камере свою печальную историю. Фрелих не прерывал его. Лишь когда Макс кончил, он спросил: — Как же вас зовут? — Макс Гупперт. — Гупперт… — Фрелих наморщил лоб, силясь что-то вспомнить. — О вас, по-моему, была статья в журнале «За мир». Насчет вашей работы на вагоностроительном, кажется. — Была такая статья, — сказал Макс. — Примерно год тому назад. — Да, не позже. В то время меня и арестовали. — Как! Вы уже сидите здесь целый год? Макс подумал, что ослышался, но Фрелих подтвердил: — На днях исполняется год. Вы думаете, что Си-Ай-Си скоро выпускает тех, кто попался в ее руки? У Макса кольнуло в сердце. Значит, и ему… Пронеслись мысли о Мицци, о товарищах… Но он отогнал тревогу. Ведь у Си-Ай-Си не могло быть никаких оснований, чтобы задержать его, решительно никаких. — А за что же вас посадили? — спросил он у Фрелиха. Тот невесело усмехнулся. — Знаете, на этот вопрос мне так же трудно ответить, как и вам. Может быть, вам что-нибудь скажет моя настоящая фамилия. Меня зовут Герман Марцингер. — Вот как! — Макс не мог сдержать возгласа изумления. Это имя знала вся Австрия. Марцингер был молодой талантливый писатель. Он держался прогрессивных взглядов, хотя и не был коммунистом. С год назад он исчез при загадочных обстоятельствах. Проведенное следствие не дало никаких результатов. «Винер курир» разразилась по этому поводу серией статей американских специалистов-криминологов. Они недвусмысленно намекали, что в исчезновении Марцингера повинны коммунисты. Однако вскоре грянул гром. Марцингер, который, как и подозревали его друзья, был похищен американской разведкой, сумел прислать в редакцию одной из газет записку с указанием своего местонахождения. «Эти негодяи пытают и мучают меня, — говорилось в записке. — Они угрожают мне смертью. Они хотят, чтобы я стал их шпионом». Поднялась волна возмущения. Организаторы похищения Марцингера были вынуждены признать, что Марцингер находится в их руках. Они заявили, что писатель замешан в аферу с сигаретами и вскоре будет передан австрийскому суду, как злостный спекулянт. Но никто, разумеется, не верил этой наглой лжи. — Они убили бы меня втихомолку, если бы не началась такая кампания, — сказал Марцингер. — А теперь волей-неволей придется им судить меня открытым судом. Я, конечно, не сомневаюсь, что они уже сфабриковали дело, нашли свидетелей, представили доказательства. Они предпримут все, чтобы упрятать меня, хотя бы на несколько лет и сломить морально. Но мы еще посмотрим, кто будет победителем. Для меня сейчас самое главное — вырваться из лап Си-Ай-Си. А потом… а потом я рассчитаюсь с ними. Понимаете, я напишу книгу. Собственно, она уже готова. Осталось только изложить на бумаге. И заголовок готов: «Самое черное дело»… Это работники Си-Ай-Си делают самое черное дело, — пояснил Марцингер. — Их используют те силы, которые стремятся рассорить народы. Ведь и американцы, и русские, и французы, и австрийцы — все хотят жить в мире и дружбе. Зачем народам война! И вот на сцену выходят клеветники, дезинформаторы, профессиональные солдаты холодной войны, вроде агентов Си-Ай-Си. Они организовывают самые подлые провокации, пропитывают ядом атмосферу, натравливают народы друг против друга. И не гнушаются для этого никакими средствами. Если бы вы только знали, как они старались заставить меня участвовать в их грязных делах. Я здесь пережил такие вещи, такие вещи… Марцингер остановился. Не стоит расстраивать Макса. — Знаете что, — Марцингер привычным жестом запахнул полу своего арестантского халата, — давайте спать. Уже поздно. У нас впереди еще много времени. Успеем наговориться всласть… Спокойной ночи! Он отвернулся к стене. — Скажите, — спросил Макс, — почему они вас считают… ну, как сказать… Марцингер снова повернулся к нему: — Рехнувшимся? — Да. Я это заметил по тону, которым разговаривал с вами рыжий. — Очень просто, — ответил Марцингер. — У этих суперменов настолько развит интеллект, что каждого, кто поступает и говорит не так, как они, считают не совсем нормальным. Впрочем, я и не стараюсь их разубеждать. Во-первых, это, видимо, просто невозможно. А, во-вторых, с некоторых пор я стал замечать, что так даже лучше. Надо мной теперь лишь смеются, в то время как раньше пускали в ход кулаки. А мне важно сберечь себя… Так пусть пока смеются… А теперь — приятных сновидений. Он снова отвернулся к стене. Лежа с открытыми глазами, Макс обдумывал свое положение. Нет, похитители не ошиблись. Им нужен именно он, Макс Гупперт. Зачем? Кто их знает! Вероятно, хотят сделать его шпионом. Этот тип с пустыми глазами, несомненно, пустит в ход все средства. Но не выйдет! Разве можно изменить тому, ради чего живешь! Макс встал и медленно прошелся по камере. Его внимание привлекла полустертая надпись на стене. Он подошел ближе и, напрягая зрение, прочитал: «Будьте прокляты, звери!» Рядом были и другие надписи. Все они говорили о страданиях, перенесенных заключенными этой камеры. Но надписи говорили и о другом: о несгибаемом мужестве, о безграничной вере в победу: «Они грозятся убить меня. Да здравствует свободная Австрия!» «Ами го хом!» «Мы хотим свободы!» «Уоткинс — сатана. Когда его будут судить, напомните ему обо мне». Макс скрипнул зубами. Он совершенно не чувствовал страха. Ему хотелось только одного, чтобы все, что должно с ним совершиться, произошло быстрее, сейчас же… Чтобы не было этого томительного, гнетущего ожидания.