Солнце село, и ястребы вернулись в свои гнезда. Даже их горластые птенцы перестали галдеть. Когда совсем стемнело, Клык подвинулся поближе к Надж и протянул ей сжатую в кулак левую руку. Она мгновенно откликнулась, поставив сверху свой кулак — ритуальное в стае прощание перед сном. Вчера в горнолыжном коттедже без него уснули чуть ли не единственный раз в жизни. — Спокойной ночи. Она молча свернулась калачиком. За что, за что отобрали у нее все, что важно и нужно ей в жизни? — Спокойной ночи, Надж, — ласково шепчет Клык. 26 Боже, что за денек! Плечо кровоточит и болит нестерпимо. Чуть пошевелишь им, и кровь фонтаном бьет на зажимающие рану пальцы. Мне повезло только в том, что я ни разу не наткнулась на бандитов. Правда, время от времени до меня доносятся их голоса. И тогда я замираю на месте. А потом, окоченевшая от холода и деревянная от напряжения, сызнова шаг за шагом продолжаю двигаться на север, петляя на случай, если кто продолжает меня разыскивать. Опасаясь, что эти жлобы привели собак, я уже раза четыре переходила вброд ручьи и речки. И уж поверь мне, дорогой читатель, балансировать в ледяной воде на поросших мхом камнях, да еще с простреленным плечом — занятие не из приятных. Прощупала плечо и крыло. Насколько я могу судить, рана сквозная. Хорошо, что пуля не засела внутри, а прошла навылет, вырвав кусок мышцы и перьев. Но так или иначе, а рука и крыло совершенно ни на что не годятся… И болят ужасно. Уже поздно. До Ангела еще много часов, и одному Богу известно, какие муки послали ей небо и школьные белохалатники. Она ждет меня, наверное… надеется…. Сжимаю кулаки и зубы, стараясь на зареветь. Лететь не могу, не могу догнать Клыка и Надж. Даже просто связаться с ними не могу. Нет у нас никаких мобильников или и-мейлов. Уж как они на меня, поди, злятся! Вот и поделом мне. Это моя и только моя вина! В довершение ко всему хлынул проливной дождь, так что меня теперь еще хлещут мокрые ветви деревьев. Каждый пройденный метр буквально вырван у мокрой красной глины, из которой я с трудом выдираю уставшие ноги. Холод, голод и боль с каждым шагом все сильнее и сильнее. И все больше и больше я злюсь на себя, на свою беспробудную глупость. Преследователей моих уже давно не слышно. Поди, разбежались от дождя по домам. Минуту спустя прищуриваюсь — впереди, похоже, светятся окна. То ли дом, то ли сарай или склад какой-то. Хорошо бы склад или сарай. Дождись, когда все уйдут — вот тебе и ночлег. Вскоре я уже шагах в двадцати, пригибаюсь в кустах, вглядываясь сквозь прорехи в живой изгороди. Увы, это дом. В окне мелькает силуэт. Никак девчонка та, Элла, кажется? Наверное, она здесь живет. Святое семейство: любящие родители, дети, среднестатистическим числом 1,6. Очень за нее рада. Но я действительно рада, что она в целости и сохранности добралась до дома. Как бы там ни было, но если б я позволила этим бугаям ее измолотить, я бы себе этого не простила. Дрожу крупной дрожью. По спине стекают холодные струйки. Ноги больше не держат. План, мне срочно нужен план… Я все еще ждала озарения, когда открылась входная дверь. Элла вышла на крыльцо: над головой огромный зонт, у ног мелькает какая-то тень. Собака. На низеньких ножках, толстая, как сарделька. — Магнолия, поторапливайся. Давай скорее. До костей сейчас обе промокнем. Псина, не обращая на дождь никакого внимания, принялась усердно обнюхивать двор, а Элла в нетерпении пританцовывает на садовой дорожке. Где времена отчаянные, там и меры отчаянные. Уж не помню, кто это сказал, но сказано в самую точку. Была не была. И я медленно подхожу к ней на цыпочках. 27 Так-так, еще пару анализов крови — и считай, что с глюкозой мы разобрались. А там можно будет и за электроэнцефалограмму приниматься. Посмотрим, что там внутри в черепушке. — Когда же это все кончится? Макс, где ты? — Дверь ее конуры открылась, и Ангел чуть не заплакала при приближении очередного белохалатника. Он присел на корточки и уставился на нее. Ангел из последних сил вжалась в стенку. Он потянулся схватить ее за руку, но тут его взгляд упал на ее лицо. — Что случилось с объектом номер 11? — обернулся он к коллегам. — Объект укусил Райли, и Райли его ударил. — Что-то сейчас со мной будет?.. — напряглась Ангел. Вся левая сторона лица горит огнем, но она все равно рада, что укусила этого гада. Она его ненавидит. Всех их ненавидит… — Вашему Райли только на автомойке работать. Я бы его даже пробирки мыть не подпустил. Я его в порошок сотру, если он мне этот экземпляр испортит. Думать надо, дубине этакой, это же уникальный образец! — Белохалатник разбушевался не на шутку. — У него что, память отшибло? Мы годами за этим образцом гонялись. Так Райли и передайте, он у меня на полную катушку за нанесенный ущерб лабораторным объектам расплачиваться будет! Он снова протянул руку и снова попробовал дотронуться до Ангела. Она ума не могла приложить, что ей делать. Запястье, там где в вену была вставлена игла с пластиковой трубкой, сильно болело, и она свободной рукой прижимала его к груди. Целый день ей не давали ничего ни есть, ни пить, не считая какого-то химического тошнотворно-сладкого оранжевого раствора. Несколько раз брали у нее из вены кровь и нещадно тыкали иглами. После того как она в конце концов того белохалатника укусила, ей и всадили в вену иглу с трубкой каким-то особым способом, так, чтобы и кровь у нее было брать проще, и хлопот им было с ней поменьше. У Ангела в глазах стоят слезы, но она упрямо сжимает зубы. Немножко расслабилась, подползла чуть поближе к двери и даже дала белохалатнику к себе прикоснуться. — Вот и молодец, — голос его звучит по-человечески успокоительно. — Не бойся, теперь больно не будет. Он придержал ее руку и открыл на шунте маленький кранчик, так что кровь окрасила пластиковую трубку в темно-красный цвет и стала быстро заполнять подставленную пробирку. Ангел сидит, вытянув руку и глядя в сторону. Больно и вправду не было. Пара минут, и процедура окончилась. Может, это хороший белохалатник? Может он, как Джеб? Держи карман шире! Он такой же Джеб, как луна — голова сыра! 28 — О'кей! Вот так, теперь осторожнее! — Игги беспокойно ерзает на месте. — Эй, Газзи, ты там особо не дергай! — Давай, проверяй, — Газман поглаживает плотную упаковку самодельной бомбы, которую они только что окрестили «наш работничек». — Гвозди? Газман в ответ бренчит банкой с гвоздями. — Покрышка? Подсолнечное масло? — Проверяй, проверяй — говорю же тебе, я все собрал. Мы настоящие гении. Ирейзерам ни за что не понять, что у них под ногами взорвалось. Если у нас, конечно, будет время яму поглубже выкопать. — Ага, и сложить туда наши подарочки, — согласился Игги. — Теперь надо только полететь дороги проверить да разведать, не устроили ли ирейзеры лагеря где-нибудь поблизости. — И гвозди где надо рассыпать, и масло разлить. Только осторожнее, чтоб нас не поймали… — Да уж, конечно, лучше бы, чтоб не поймали… — Игги скорчил трагическую мину. — А что, ночь уже наступила? — Вроде того. На, держи. Я тебе разыскал тут чего потемней надеть. — Газман изо всех сил старался, чтобы Игги не заметил, как он волнуется. — Ну и я, конечно, тоже черный свитер надену. План у них и впрямь был остроумный. Это в случае удачи… А в случае провала… — смертельный. — Я «работничка» с собой возьму, на всякий случай. Игги переоделся, положил домодельную бомбу в рюкзак и закинул его на плечо. — Не беспокойся. — Он словно видит, как Газман побелел от волнения. — Она без таймера не взорвется. Говорю же тебе, для нас с тобой «работничек» абсолютно безопасен. Газман вымученно улыбнулся. Распахнув окно, он уселся на подоконник. Его то и дело прошибает холодный пот, а по спине бегают мурашки. Но выбора-то у него нет — Ангела надо выручать. Он всем покажет, как его родную сестру обижать! Взяв себя в руки, он глубоко вздохнул и прыгнул в ночное небо. Вот она, настоящая радость свободы — ветер в лицо, раскинул крылья и лети! Настроение у Газмана быстро улучшалось. Он чувствовал себя сильным и смелым, а вовсе не восьмилетним безродным мутантом. 29 — Элла! Девочка подпрыгнула от неожиданности. Я вышла из кустов на свет. Так ей будет меня лучше видно. — Это я, — чувствую себя все более по-дурацки: кто собственно «я»? Темно, хоть глаз выколи, дождь слепит глаза. И почему она должна меня узнать? Собака обнюхала меня и притворно-грозно затявкала — защитница тоже нашлась. — Это ты! Спасибо, мне без тебя ни за что было бы от них не удрать! — Элла прищурилась от дождя. — Ты как? В порядке? Ты что здесь делаешь? Она испуганно озирается, и голос ее звучит настороженно. Будто с тех пор, как мы с ней повстречались с нашими общими друзьями, я успела продать душу дьяволу.