— Он все стер. Теперь там ничего нет. — Анна взмахом руки указала на дальнюю часть гаража. — Лампа разбилась. Он собрал и унес осколки. Харпер ждала, чувствуя, что Анна собиралась сказать что-то еще. — Он не оставил следов ДНК. — По ее щекам текли слезы, плечи сотрясали рыдания. — Мы этого не знаем, — сказала Харпер, пытаясь вселить уверенность, которой сама не чувствовала. — Да, — сказала Анна. — Я знаю. Он — на моей коже, на моей одежде. Все, чего он касался. Я хочу это стереть. Но он не оставил следов. Ни единого. — Наберитесь терпения, Анна, — мягко сказала Харпер, касаясь ее руки. В свое время, при расследовании своего первого дела об изнасиловании, она услышала от тогдашней жертвы то же самое: те же слова о непреодолимом желании вымыться, оттереть каждый дюйм кожи, как будто, удалив любые остатки его ДНК, она стерла бы из памяти воспоминания о его прикосновении. Анна втянула руки в рукава куртки и сжала их в кулаки. К ним снова подошел Энди. — Команда экспертов в пути. Будут здесь через семь-десять минут. — Миссис Шварцман возвращалась из похоронного бюро в гостиницу. Позвони туда и убедись, что с ней все в порядке. — Хорошо, — сказал Энди. Харпер держала Анну за руку. Поток ее слез постепенно иссяк, плечи медленно расправились, а сама она из жертвы превратилась в женщину, которую Харпер видела во время визита в морг. * * * Полиция Гринвилла подтвердила, что Спенсер Макдональд был дома, где, по его словам, провел весь вечер. Макдональд — добропорядочный гражданин. У полиции не было причин сомневаться в его словах, а бывшая жена не воспринималась как надежный свидетель. В результате Харпер была лишена возможности надавить на них. По крайней мере, капитан Браун согласился поторопиться с изучением улик. Всем не терпелось поскорее найти причастного к нападению. Если им повезет, это повысит шансы установить причастность этого же человека к убийствам. Лаборатория уже проверяла пробы на наличие слюны и других биологических веществ. Проведя с Анной час в больничной палате, Харпер вышла в приемную, чтобы сделать несколько звонков. Стоя в коридоре, она невольно ощутила волнение, увидев, что к ней идет лаборантка. Каждый следователь, если он профессионал, назубок знает принцип Локара: преступник должен как принести что-то на место преступления, так и с чем-то оттуда уйти. Харпер верила в этот принцип обмена. Она изучала его, когда писала дипломную работу, видела его истинность буквально на каждом месте преступления, какое ей только довелось расследовать. Что, однако, не всегда приводило ее к подозреваемому. Однако, когда лаборантка подошла ближе, то выражение ее лица и легкое покачивание головы заставили детектива усомниться в своей уверенности. — Что-нибудь нашли? — громко спросила Харпер, в надежде воплотить свой вопрос в реальность. — Нет, ничего. Мы не обнаружили на пострадавшей никаких посторонних биологических веществ. Вообще ничего. Харпер заглянула в окно смотрового кабинета, туда, где на смотровом столе в больничной рубашке сидела Анна. Поверх рубашки на ней была куртка самой Харпер, а ноги прикрывало тонкое хлопковое одеяло. Ее одежда лежала в пластиковом пакете в качестве улик. Все, кроме нижнего белья. Анна была уверена, что сексуального насилия не было. — Детектив? — обратилась к ней лаборантка. Харпер вздохнула. — Вообще ничего? — Боюсь, что нет, мэм. — Она уверена, что он поцеловал ее в лицо, — сказала Харпер. — В таком случае мы бы что-то нашли. — Или же мы что-то упускаем из виду, — возразила Харпер. Лаборантка открыла файл. — Кожа ее лица несет на себе следы диметикона и ланолина. Яд? Наркотики? — Что это? — Ингредиенты, которые обычно входят в состав увлажняющего крема. — Лаборантка на миг умолкла. — И ничего больше. Харпер прокрутила в голове рассказ Анны. Он целовал ее. Он душил ее. — Никаких посторонних волокон? — Мы лишь приступили к изучению волокон. Один только спальный мешок похож на птичье гнездо. Но никаких следов биологических веществ. Никаких. Харпер медленно выдохнула. Ей хотелось врезать по воздуху кулаком. Закричать. Как она может вернуться туда и сказать Анне, что они ничего не нашли? Анна знала, что он будет предельно осторожен, чтобы не оставить улик, но Харпер была уверена, что она ошибается. — Как, черт возьми, такое вообще возможно? — Мы взяли соскоб из-под ногтей, пробы с лица, шеи и ушей. Проверили ее одежду на предмет налипших волос. И нашли лишь несколько кошачьих шерстинок. Двух разных типов. У меня уже есть по ним информация, и она соответствуют описаниям, которые дала потерпевшая. Харпер махнула рукой. — Меня не интересует кошачья шерсть… — В буквальном смысле нет ничего, что указывало бы на то, что с ней в том гараже был кто-то еще. Харпер отказывалась поверить, что нападавший не оставил никаких улик. Такое невозможно. Всегда что-то остается. Но они не всегда это нечто находили. Ей не хотелось думать, что этот случай может оказаться одним из таких. — Можете прислать мне копию вашего отчета? — Мы снимаем отпечатки. Я дам вам знать, если мы что-нибудь найдем. — И держите меня в курсе дела о волокнах, — добавила Харпер, молясь, чтобы это что-то дало им. Она собрала волю в кулак, чтобы поговорить с Анной. Но в этот момент в ее боковом кармане зазвенел телефон. Харпер взяла его, ожидая, что это Джед, но увидела номер Сан-Франциско. Инспектор Харрис. — Детектив Лейтон слушает. — Харпер? Это Хэл. — Привет. — Как она? — спросил Хэл. Харпер вспомнила, какой сломленной и хрупкой Анна показалась ей в гараже. — Уже лучше. — Ублюдок поцеловал ее, — сказал Хэл, повторяя то, что Шварцман сообщила ему в своей эсэмеске. В его голосе клокотал гнев. — То есть он в наших руках. — Нет. — Что значит «нет»? Харпер пересказала ему то, что узнала. Хэл издал сдавленный рык. Она представила, как он стиснул зубы от отчаяния. — Я еще не сказала ей. — Господи, — пробормотал он. — Что, по-вашему, произошло? Он поцеловал ее, а затем, когда она потеряла сознание, умыл ей лицо? — Секундная пауза. — Она сказала, что он был дотошным, что он никогда не допускал ошибок, но это чистое безумие. К горлу Харпер подкатился приступ тошноты. — В лаборатории обнаружили след от какого-то увлажняющего крема… — Она задумалась, что это может значить. — О боже… Думаете, когда она была без сознания, он умыл ее лицо, а потом нанес увлажняющий крем? Пока Харпер взвешивала эту идею, прошел еще один миг. Она представила, как Анна потеряла сознание, как нападавший любовно умывает и увлажняет ее лицо — этакая извращенная косметическая процедура… Хэл заговорил первым.