— Браслет дружбы не просто был у нее во рту, — говорит он. — Что вы хотите сказать? — Он был обвязан вокруг ее языка. Она Вторник 11.30 Прежде чем включить мотор, кутаюсь в пальто — теперь мне стало холодно. Я уже собираюсь ехать, когда вижу, что сзади останавливается белый фургон. Оттуда выходит маленькая худая женщина, на ней бейсболка и черная одежда, которая ей очень велика. Она молодая, но ее лицо выражает озабоченность, от которой на нем появилось несколько преждевременных морщин. Я наблюдаю за тем, как она несет большую коробку к входной двери моей матери, а затем оставляет ее на крыльце. Женщина не стучит и даже не пытается закрыть за собой калитку, когда уходит. Когда она проходит мимо меня, я опускаю стекло. — Привет, я… Слова срываются с моих губ будто случайно, и вместо ответа женщина бросает на меня странный взгляд и слегка отшатывается. Она ушла, не дав мне спросить, что находится в коробках. Это напомнило мне один случай из прошлого: как-то придя домой, я обнаружила там незнакомых людей, которые входили в нашу садовую калитку и выходили из нее. В тот день, когда директриса сказала, что за мою учебу не заплатили, я ушла из школы во время ланча. Просто взяла и ушла, не сказав ни слова. Мне казалось, что вся школа не сводит с меня глаз, и я больше не могла этого выдержать. Мы не были богатыми — отнюдь нет, мы жили в нашем старом маленьком доме с отсыревшими комнатами, продуваемыми насквозь окнами и самодельным всем, — но мои родители верили, что образование может преодолеть все что угодно. Я училась в частной школе с одиннадцати лет, и год, когда мне надо сдавать экзамены на аттестат зрелости, был не самым лучшим для ухода. Я спешила домой в надежде, что у мамы где-нибудь в секретном месте спрятаны наличные. Которых не было. Когда я вернулась домой, гораздо раньше, чем должна была, из нашего дома выходили странные мужчины с коробками. Я встала на лужайке в саду, уступая им дорожку для прохода, и начала паниковать только тогда, когда двое мужчин вышли из передней двери с нашим телевизором. В отличие от многих семей, в то время у нас по-прежнему был только один телевизор. Я вбежала внутрь и нашла свою мать, стоящую в пустой комнате. — Почему ты дома? — спросила она. — Ты заболела? — Почему они забирают все наши вещи? У меня всегда хорошо получалось отвечать вопросом на вопрос. Это один из многочисленных навыков, который я усвоила в детстве, он пригодился мне и когда я стала журналисткой. — У нас не очень хорошо с деньгами с тех пор, как твой отец… ушел. Мы многое покупали в кредит, и я не могу сама его выплачивать. — Потому что ты уборщица? Я возненавидела себя не только за сам вопрос, но и за то, каким тоном его задала. — Пожалуй, да. Я не так много зарабатываю, как зарабатывал твой отец. Я знала, что она начала убирать в домах других людей только потому, что нам были нужны деньги. У нее не было достаточной квалификации, чтобы делать что-то еще. Именно поэтому она хотела, чтобы я окончила школу, чего не сделала она сама. — А мы не можем позвонить папе и попросить его выслать нам немного денег? — Нет. — Почему? — Ты знаешь, почему. — Я только знаю с твоих слов, что он ушел и никогда не вернется и теперь мы не можем себе позволить иметь телевизор. — Мы купим новый, как только мне удастся накопить на него, обещаю. Сарафанное радио работает, и у меня будет все больше и больше заказов. Ждать осталось недолго. — А что с моей школой? Сегодня они вывели меня из класса и сказали, что обучение не оплачено. На меня все пялились. У нее был такой вид, будто она сейчас заплачет, и я не хотела этого видеть. Я хотела услышать от нее, что все будет хорошо, но и этого я тоже не услышала. — Мне очень жаль, — прошептала она и подошла ближе. Я сделала шаг назад. — Я пыталась сделать все, что только могла, но нам придется найти тебе новую школу. — Но там же все мои друзья… Мать не ответила, возможно, потому, что знала — на самом деле друзей у меня нет. — А как быть с экзаменами? — настаивала я. Она же не могла их отменить. — Мне жаль, но мы найдем что-нибудь подходящее. — Жаль, жаль, жаль! Ты только это и можешь сказать! Я промчалась мимо нее и побежала наверх в свою комнату. Я заметила, что это — единственная комната в доме, из которой ничего не взяли, но ничего не сказала по этому поводу. Зато крикнула достаточно громко, чтобы она слышала, прежде чем хлопнуть дверью: — Ты разрушаешь мою жизнь! И лишь спустя многие годы поняла, до какой степени ошибалась — она пыталась спасти ее. Я рассматриваю коробку, которую оставили на крыльце матери, затем беру телефон, захожу в Гугл и ищу название, написанное сбоку. Это компания по доставке дешевой еды низкого качества. От осознания того, что моя мать — женщина, которая годами ела только органическую пищу или то, что сама выращивала, — ест готовые блюда, хочется плакать. Но я не плачу. Когда я взяла в руку телефон, меня осенило — во мне зародилась идея, в которой, как я уже знаю, нет ничего хорошего, но иногда плохие идеи оказываются самыми лучшими. Мне становится понятно, что Джек назвал имя жертвы — Рейчел Хопкинс — не для того, чтобы я объявила об этом в эфире, но если я собираюсь спасти свою карьеру, надо вернуться на экран. И я звоню в отдел новостей. Затем набираю номер моего оператора, и Ричард моментально отвечает, словно наблюдал за мной и ждал моего звонка. Спустя пару часов связь с каналом установлена, и я готова выйти в прямой эфир с включением студии в программе, которую вела. У Рейчел в соцсетях были открытые аккаунты, где, что удивительно, она в больших количествах размещала свои фото. Я отобрала несколько и послала их продюсеру в студию, чтобы он построил график. Ричард сделал пару кадров рядом с ее домом, и мы взяли несколько коротких интервью с местными жителями — никто из них толком не знал ее, но они были более чем счастливы сказать что-то с умным видом. Мне всегда удавалось разговорить людей. У меня очень простые методы, но они работают. Первое правило: все любят, когда им льстят. Второе: внушить доверие. Всегда веди себя по-дружески, независимо от того, что на самом деле чувствуешь. Третье: начинай разговор так, словно у тебя с собеседником много общего. Четвертое: пусть быстро скажут то, что ты хочешь, чтобы не дать им времени передумать. Работает каждый раз. И, наконец, мы записали сюжет в лесу, где умерла Рейчел, как можно ближе к оцеплению, с полицейской лентой, развевающейся на заднем плане. Получилось очень впечатляюще. Вставив маленький эпизод из пресс-конференции Джека, мы сделали двухминутный репортаж с моими комментариями. Недурно для утренней работы. Грузовик со спутниковыми тарелками прибыл как раз вовремя, и теперь я стою в самом лучшем и близком месте, которое мы смогли найти на краю леса. Ничто не должно заслонять нам небо — чтобы вести прямой репортаж, надо видеть один из спутников. В нашем деле деревья и здания могут представлять проблему. Так же, как и бывшие мужья. Я подключилась к студии и готова начать, но тут вижу, как на стоянку заезжает кроссовер Джека. Он опоздал. Смотрю в объектив камеры и слышу в наушнике голос режиссера, а затем Кэт Джонс — она сидит на стуле ведущего, некогда моем, и читает вступление к сюжету. — Сегодня утром в лесу, принадлежащем Национальному фонду Суррея, было найдено тело молодой женщины. Сейчас полиция назвала имя жертвы — Рейчел Хопкинс, учредитель благотворительной организации для бездомных… Джек встречается со мной глазами. Если бы взглядом можно было убить, я бы уже была мертва. — …Наш корреспондент Анна Эндрюс присоединяется к нам с последними новостями. Я проговариваю свой заученный текст за двадцать секунд, изо всех сил стараясь игнорировать настойчивые взгляды Джека и его жесты. К тому моменту, когда я передаю слово обратно студии, он стоит так близко к камере, что легко мог бы ее выключить или сбить. К счастью, подоспел Ричард. Я жду, когда все закончится, и снимаю наушники. — Эта штука выключена? — спрашивает Джек. — Теперь да, — отвечает Ричард, снимая камеру со штатива и присоединяясь к техникам в грузовике. Его не надо просить оставить нас одних. — Ты что себе позволяешь, черт возьми? — спрашивает Джек. — Я делаю свою работу. — А что, если мы еще не оповестили ближайших родственников? — Ты назвал мне имя жертвы, и я его озвучила. — Ты прекрасно знаешь, что я сказал его тебе не для этого. — А почему тогда ты мне сказал? — спрашиваю я, но он не отвечает.