Козырнув, офицерик убежал обратно, а Лёшка, глядя на возвышающийся от него в версте холм, чесал голову. – Легко сказать – чтобы замолчали, а как к ним подобраться. Живан, что скажешь? – и он передал свою подзорную трубу поручику. Тот долго в неё смотрел и вернул обратно. – Делать нечего, Алексий Петрович, будем штурмовать эту высоту, приказ нужно исполнять. Россыпью пойдём, не такими большими потери будут. – Россыпью пойдём, россыпью, – шептал Алексей. – Эх, если бы не та кодла всадников, которая недавно только откатилась. Можно было бы теми кустиками у ручья пробежать по низине да потом с фланга и вообще чуть сзади этим пушкарям зайти. Но если сипахи нас там заметят, то враз всех стопчут. Им этот ручей, что для журавля лужа. Хм, а если их сковать, а если, допустим, у сипахов своя цель будет, и им не до какой-то там горстки егерей станет? Данилка! Подпоручика Бестужева ко мне быстро! – крикнул он вестовому, сам сосредоточенно осматривая подступы к холму справа. – Так, вот здесь укрыться перелесочком, а тут мы ныряем в ручей и бежим прямо по нему шагов триста. Потом он уходит западнее, а мы ещё забегаем за вот эти кусты и бежим резко влево на холм. Ну что же, стоит рискнуть! – Господин капитан, подпоручик Бестужев по вашему приказанию прибыл! – отрапортовал бывший гренадёр. – Алексей, позарез нужна твоя помощь! – Егоров пристально посмотрел в глаза офицеру. – Нам приказано взять во-он ту высоту с пушками. Если мы на неё вот так просто ринемся, то потеряем десятки людей, а приказ, возможно, что и не выполним. Я намерен атаковать батарею с правого фланга вон от того ручья, – и Лёшка протянул руку, показывая направление. – Но для того, чтобы туда пройти, необходимо сковать во-он тот конный отряд турок, иначе мы до холма не дойдём. Вот тебе мой кинжал! – и Лёшка снял с пояса каму. – Помнишь, среди гусар совсем недавно славно сидели? Командир моего приятеля поручика Белозёрского уж больно на него тогда облизывался. Передай, что это ему подарок, убеждай, проси, у тебя язык здорово подвешен. Но чтобы они отвлекли турок и дали нам минут пятнадцать времени. Давай, Лёша, давай, друг, я даже ждать результата не буду, у нас время поджимает. Сам понимаешь, скоро колонны подходить на картечный выстрел начнут. – Понял, Алексей, сделаю, – кивнул подпоручик и крикнул сопровождавших его солдат: – За мной, братцы, бегом! – Рота, в походную колонну становись! – Егоров оглядел егерей, занявших место в строю. – Братцы, впереди около версты бега. Потом топчу рвать будем. Вон они как приноровились из своих пушек по нашим палить! Не отставать! За мной! – и, увлекая за собой строй, кинулся к перелеску. – Эх, какой хлипкий лесок, не лесок, а так себе перелесочек, – тужил на бегу Лёшка. – Ну вот что ему чуть дальше, шагов бы на триста впереди не вырасти?! Проскочили его егеря на раз-два. – Ускоримся, братцы! – рявкнул капитан. Вот оно, то самое, рискованное место, шагов сто пятьдесят открытого пространства от перелеска и до ручья. Засветятся они на нём перед неприятельской конницей, и тогда поминай, как звали! Справа в низинке протрубил горн, и на поле выкатился гусарский эскадрон. Лёгкая конница русских шла с лихим посвистом, размахивая саблями. Турки были ошеломлены неожиданной атакой и загомонили, выстраиваясь для встречной рубки. Гусары, не доскакав до них шагов сто дали залп из своих коротеньких карабинов и, резко развернувшись, поскакали назад. – Спасибо, братцы, выручили! – пробормотал Егоров, ныряя в кусты у ручья, а за ним следом туда заскакивали и его егеря. – Бегом, бегом, бегом! Вспенивая и взбалтывая воду сотнями ног, рота пробежала такие нужные им триста шагов. А холм вот он! Дюжина орудий била ядрами по русской пехоте. – Рота, штыки надеть! Вдох – выдох! Вдох – выдох! Ещё, ещё, ещё! Идём молча! Ура перед самым броском! – крикнул командир. Густая цепь стрелков в зелёных доломанах вылетела из кустов ручья и молча бросилась вверх, к турецкой батарее. Бан! Бан! Бан! – били турецкие пушки ядрами. Хорошо работали турецкие топчу, из новых французских орудий, обученные лягушатниками и под командой советников. Дистанция до русских каре шесть сотен шагов, сейчас они зарядят дальнюю картечь, и она войдёт в плотный строй, разрывая тела. Топчу работали, словно проклятые. Каждый из них хорошо знал своё дело: банник, заряд, пыж, ядро, фитильная трубка! Всё внимание на шевалье и туда, куда направлен ствол орудия: «Быстрее заряжай, быстрее!» Двести шагов до батареи, сто пятьдесят, сто! – Русские! – вдруг выкрикнул кривоногий топчу, заметив какое-то движение боковым зрением. – Рота, в атаку! – Ура! Ура-а! – егеря с рёвом бросились в штыковую. Бах! – выстрел из штуцера в фигуру в чёрном плаще. Месье уже выбирал цель, подняв свой пистолет, но так и не успел спустить курок. Хэк! Штык вошёл с противным хрустом в грудь первого турка. Вперё-од! – Пригнись! – Лёшка на автомате пригнулся, и здоровенный банник с шелестом пролетел возле самого его уха. – На! В прыжке штуцер резко пошёл вперёд, к телу огромного топчу, клинок вспорол его плечо и тот, тонко взвизгнув, выпустил из рук своё грозное орудие припустившись прочь. – Спасибо, Воробей! Предупредил вовремя, чуть башку этот бугай мне своим банником не снёс! – крикнул Лёшка, пробегая вперёд. Егеря дрались остервенело, дорвавшись здесь до того привычного дела, которое они столько времени отрабатывали на своих полигонах. Пять минут, и батарея была очищена от всей своей прислуги. Часть её лежала переколотая у орудий, а большинство бежало сейчас с холма, да так, что аж сверкали пятки. – Ура! – крикнул Макарович, подняв над головой штуцер. – Ура-а-а-а! – раскатилось над отбитым холмом. – Развернуть орудия на левый фланг! Пионеры и оружейники за фейерверкеров, – скомандовал Егоров. – Наводи на противника! Курт, во-он ещё одна батарея бьёт по нашим. Выкатывай три орудия чуть в сторону и дай по ним огоньку! Ба-ах! Ба-ах! Ба-ах! – ударили пушки ядрами по дальней турецкой батарее. С визгом ушла дальняя картечь во фланг янычарского полка. Русские каре в это время приблизились на дистанцию ружейного выстрела и ударили по неприятелю залпами, намереваясь затем пойти в штыковую. Паника охватила янычар, а за ней и всю турецкую армию. Только что стойко сражавшиеся, они бросали оружие, пушки, припасы, обоз и рассыпа́лись по окрестным лесам. О дальнейшем преследовании их нельзя было и думать, физические силы после суточного марша и восьмичасового изнурительного боя у русских были уже на пределе. Суворов остановил свои войска южнее Козлуджи и здесь же дождался подхода Каменского. Вечером Александр Васильевич собрал у себя всех своих командиров. Вид он имел нездоровый, как сказали знающие люди, генерала мучила старая рана, и его сильно лихорадило. Но перед подчинёнными он старался выглядеть непринуждённо, как обычно, сыпал остротами, благодарил отличившихся в сражении. Только лишь хорошо знающие этого человека люди замечали красные от недосыпа и болезни глаза и бледное, осунувшееся, измождённое лицо. – Господа офицеры, собрал я вас здесь, дабы иметь возможность попрощаться с теми, кто с великой доблестью служил под моим началом! Сегодня мы с вами сделали зело великое дело. Восемь тысяч солдат нашей дивизии переломили хребет сорокатысячной армии Хаджи-Абдул-Резака. Дорога на Шумлу открыта, а там дальше лежит путь на Балканы и на сам Стамбул. Жаль вот только, не идти мне с вами дальше, – генерал печально развёл руками. – По болезни вынужден я нынче же покинуть армию. Если у кого-то есть ко мне какие вопросы, прошу вас остаться, приму непременно. Всем выражаю своё самое искреннее почтение. Прощайте, господа! Даст Бог, ещё свидимся! Лёшка вслед за остальными вышел из шатра полководца. Высокий гусар с майорским горжетом на доломане придержал его за локоть: – Это ваше, сударь! – протянул он ему кавказский кинжал – каму. – Нет-нет-нет, и даже не пытайтесь меня оскорбить! Одно дело мы, капитан, делали. Рады, что смогли вам помочь! А лихо вы ту батарею на штык взяли! – Спасибо, ваше высокоблагородие! – поблагодарил гусара Лёшка. – Огромное, искреннее спасибо от всех нас и от меня лично! А всё же подскажите, как мне вас можно отблагодарить? Вы ведь нам столько жизней тем своим отчаянным маневром сберегли! Не в уплату, господин майор, а так, просто по-человечески. – По-человечески, говоришь? – усмехнулся кавалерист. – Неужели не знаешь, голубчик, что настоящие гусары любят? – Ва-аше высокоблагородие! – развёл руками Алексей. – Дам-с я никак не обещаю, султанский гарем далеко от нас покамест, за Балканы за ним нужно идти. А вот в шампанском или в хорошем вине мы вас искупаем. Уж это я вам могу пообещать, дайте вот только время! Майор оглушительно расхохотался, держась за ляжки. – Ловлю на слове тебя капитан! – отдышавшись, протёр он выступившие на глазах слёзы. – А может, ну его, вино, а может, всё же за Балканы, к Стамбулу, а? У шатра стояли те несколько старших офицеров, у кого было личное дело к Суворову. Переминаясь, они вели меж собой неспешную беседу. – Неспроста генерал так резко засобирался. Поговаривают, что у них возникла жаркая ссора с Каменским, и тот в ней весьма грубо себя повёл, упирая на своё старшинство. А вот теперь он обещает довести дело до суда. И всё это за то, что Александр Васильевич его, дескать, дерзко ослушался и по своему личному почину повёл свои войска на Абдул-Резака. Реляцию командующему в ставку отправил, в которой сию решительную викторию за собой лично записал, а Суворова в самом дурном свете выставил. Вот и не стерпел такого наш генерал. – Нет, ну и болезнь у него тоже обострилась, видел, как он выглядит-то нынче худо? – вторил ему второй. – Похоже, вот всё это вместе и дало такой неожиданный оборот. – Да-а, невесело нам будет под Каменским воевать, самодур он и есть самодур, прости Господи! Наконец, адъютант пригласил в шатёр Егорова. – Что, голубчик, небось, протекция тебе нужна? Давай бумагу, передам её куда надо, сразу же, как только в Санкт-Петербург попаду и сам за тебя похлопочу! – генерал протянул руку к Егорову. – Никак нет, ваше превосходительство! – покачал тот головой. – Мне протекции без надобности, я хотел бы от вас последний приказ для себя получить. С завтрашнего дня, сказывают, вся наша вторая дивизия вливается в состав первой и будет потом вставать на долгий бивуак. Правда ведь? – Та-ак! – протянул, глядя с прищуром на стоявшего перед ним егеря, генерал. – И какой же ты от меня теперь самый последний для себя приказ ждёшь? – Ваше превосходительство, вы ведь сами когда-то говорили, что Русская армия стоит в предгорьях Балкан, – волнуясь, зачастил Лёшка. – Там горные проходы, а за ними Бургас и равнина до самого Стамбула. Самый прямой путь, и всего-то в три сотни вёрст! Ваше превосходительство, а вы бы остановились в шаге перед Балканами?! – Я бы, я бы, – покачал с грустью головой Суворов. – Не судьба мне, Егоров, нынче через них перешагнуть. Чего ты хочешь, говори прямо и чётко, как вот сам можешь, ну?! – Ваше превосходительство! Дайте мне письменный приказ вывести роту из лагеря. Потреплем турок на лесных дорогах под Шумлой, а потом оседлаем Ришский перевал! Глядишь, и у нашего командования духа всё ж таки хватит через горный хребет перешагнуть! – У этого-то? – усмехнулся Суворов и прошёл к столу. – Жди бумагу капитан, я тебя понял… Глава 8. Диверсионная война В два часа ночи рота егерей была поднята с места ночёвки и, бесшумно выйдя из лагеря, растворилась в ближайшем лесу. На её месте осталось только трое раненых и присматривающий за ними подлекарь. – Передний дозор идёт россыпью в двух сотнях шагах, боковые и заслон в ста! Рота, вперёд! Путь егерей шёл вдоль лесного просёлка. Правый боковой дозор двигался по самой её бровке, сама же рота передвигалась по лесу. То там, то здесь на самой дороге и в кустах встречалась брошенная военная амуниция, какое-то тряпьё, телеги и трупы турок. Несколько раз натыкались на раненых. Здесь только что недавно отступала в великой панике османская армия после учинённого ей разгрома. Под утро вышли на большак, тянущийся с востока на запад. – Шумла там, – кивнул Алексей, любуясь восходом солнца. – За спиной у нас Варна – если мне не изменяет память, от этой развилки до неё вёрст пятьдесят. А вот до Шумлы раза в два дальше путь, но нам нужно к ней. Судя по всему, турки там свои разбитые силы собирают. Ладно, заходим поглубже в лес, делаем большой привал, а потом не спеша двигаем дальше. Для постоянной стоянки роты выбрали глухое место чуть южнее Нови-Пазара. Поросшие густым лесом отроги подходили здесь к большаку ближе всего, да и до Шумлы было недалеко, какие-то десять вёрст. В заросшем распадке у ручья поставили полевые палатки, сверху заложили их ветками, а вокруг выставили парные секреты. Отдохнувшие после марша командиры получали приказы в штабном шатре. – Нас всего сто сорок один человек, откидываем в сторону тыловую группу, для которой и так в лагере будет множество дел. Очередной плутонг, который будет нести здесь караульную службу. И, грубо говоря, у нас останется сто десять человек, – подсчитывал вслух капитан. – Делим их на три части, и тогда в каждой будет примерно по тридцать семь человек. Эти отряды будут работать самостоятельно под командой своего офицера, с дозорными и пионерами. Назовём их условно: южный, восточный и западный. Завтра на рассвете они расходятся на свои участки и ведут наблюдение за той местностью, где им чуть позже придётся воевать. Восточный уходит вёрст на пятнадцать в сторону Варны, и старшим здесь назначается Живан Милорадович. Западный под руководством Гусева ведёт наблюдение за самой Шумлой. Близко к ней не подходит и работает в лесной пригородной зоне. На южном будет та дорога, которая идёт через горные перевалы на Бургас, и здесь буду уже я сам. А теперь давайте распределять роту… – Господин капитан, перед селом мост стоит, очень старинный, похоже, – докладывал командир дозора. – Береговые пролёты у него каменные, а вот сам центр из дерева, Рыжий его хорошо оценил, ощупал весь даже. – Борис, не Рыжий, а капрал Афанасьев, – поправил разведчика Егоров. – Дальше что? – Виноват, ваше благородие, – смутился докладчик. – Дальше, дальше, капрал, ты давай дальше докладывай, – поторопил его Алексей. – Село большое, вашбродь, дворов под сотню, пожалуй, в нём будет. Турок там видел, ехали верхами, спокойные такие, вальяжные. От моста до первых домов шагов сто, а вокруг место открытое, выгон же там сельский. Ну так, кустики, конечно, небольшие имеются, но днём весь отряд хорошо в них не укроешь. – Так, а сколько от опушки нашего леса и до того моста, – уточнил Егоров, рисуя прутиком на земле.