К судам потянулась вереница пленных. На самодельных носилках они несли своих раненых. — Все, договорились их превосходительства с туркой полюбовно, — пробормотал стоящий в строю Лужин. — Теперяча лишь бы они оружие назад свое не вынесли. Турки, кроме пленных, ничего больше не забрали. Русской стороне были принесены извинения с объяснением случившегося: Османский отряд высадился на русской территории по ошибке, заплутав. По русским солдатам он стрелял не нарочно, приняв их за разбойников. В качестве контрибуции за понесенный ущерб Российской империи будет выплачено двести пятьдесят тысяч пиастров золотом. — Пятьсот золотых монет заплатили, — сетовали егеря. — Это те, которые мы у Горной Топоницы в Сербии отбили когда-то, по пятьсот пиастров кажная. Помните, братцы? Вот ведь скупердяи! Да они проели тут, небось, больше, пока у нас в плену стояли! А их господин Михайло с госпожой Катариной еще ведь сколько тут лечили задаром! Полупудовый единорог был у роты изъят. Ибо не положено! Удалось оставить только лишь мелкую отбитую с турецких судов артиллерию да десятифунтовик. — Смотри, Алексей, будем считать, что я у вас его не заметил, — сказал Лешке Баранов. — Боеприпасы на него ты сам как-нибудь выменивай. Знаю же, что половину отбитого оружия вы с казаками у себя попрятали, так что, думаю, справишься. И это, давай уже поспокойнее, Егоров. Хватит нам тут волнений, у нас, вон, этого Крыма со всеми его заботами хватает. Там сейчас такая каша творится! — Есть поспокойнее, — вяло кивнул Егоров. Его эти три последних недели утомили сверх всякой меры. Был кроме «затрофеенного» оружия и еще один плюс в этом деле для роты волкодавов. Пока месяц на Буге стояли конные и пехотные полки, пушкари да егеря Мекноба, особая рота была полностью укомплектована. Оставалось только обучать ее новичков и шлифовать воинские навыки ветеранам. Таблица расширенной роты Глава 10. Волим! — Вы, Алексий, теперь будете приходить к нам, только чтобы проведать свой раненый солдат? — Катарина с улыбкой смотрела на переминающегося с ноги на ногу бравого русского офицера. — Нет, ну почему, я это, я и к вам тоже, — промямлил смущенно Егоров. Какой раз он уже с досадой замечал за собой косноязычие и странную неуверенность при виде этой девушки. — Я заметить, как вы тоже, — усмехнулась сербка. — Если бы не эти раненые, вы бы к нам точно не прийти. Тем более что наш Живан уехать в Руссия. Что я сделать не так, почему вы меня стали так сильно избегать? — При чем здесь вы, Катарина? — Алексей с удивлением посмотрел на девушку. — Да вы вообще здесь никаким боком. Я это, я сам просто не хотел вам мешать. — Что мешать? — Катарина непонимающе посмотрела на Лешку. — Вы такой странный. Объясните, пожалуйста, мне, я просто не понимать, как вы можете мне и чем помешать? — Ну-у, вам же нравится Бестужев Алексей? — Егоров, покраснев, опустил глаза в землю. — Он высокий, красиво поет, вы же сами это как-то сказали. Ходит за вами с влюбленными глазами, развлекает, шутит. Вот я и подумал: ну чего я здесь буду мешать, ну и то, что вам с ним очень хорошо, — вздохнув, объяснял Алексей. — А со мной вам совсем не интересно. Катарина смеялась от души, вытирая выступившие из глаз слезы. — Вы такой смешной, Алексий, — произнесла она, когда наконец-то смогла успокоиться. — Такой смелый, храбрый командир, который не боится османов, а они его, наоборот, очень боятся, и все вокруг, даже свои егеря, боятся и уважают такой грозный майор Егоров. А он сам, оказывается, просто боится спросить у девушки, с кем ей «интересно», — она с иронией выделила это последнее слово. — Да никого я не боюсь! — нахмурился Лешка и начал резко разворачиваться, чтобы уйти. — Простите меня, Алексий. Я не хотеть вас обидеть, я немножко неправильно сказать, — Катарина схватила его за руку. — Не уходить, подождите одна минута, мне нужно вам что-то сказать очень важное. Вы мне никак не можете мешать, более того, когда вы есть рядом, у меня на душе большой праздник. А Бестужев Алексей — он веселый, добрый, да, он красиво поет. Но-о он, — и девушка замолчала, подбирая правильные слова. — Он не есть праздник на моей душе и на мой сердце. Он как Хлебников Слава, как Курт, как Сергей, он есть только друг и товарищ, просто мой друг, и я ему это сто раз уже сказать. — Вот те раз, а я уже вас поженил ведь заочно! — удивленно проговорил Егоров. — А в Руссии решать командир, кому и как на ком жениться? — с улыбкой спросила Катарина. — Девушка в Сербии сама выбирать, за кого ей выходить замуж. И они выходят замуж только по любви. Запомните это, Алексий, — и она, бросив свой насмешливый и искристый взгляд, убежала в дом. «Вот ведь дурак, правда», — думал Егоров, шагая в свою избу. Сентябрьский день подходил к концу. Пропыленное и пропотевшее на учебном полигоне тело ждало отдыха. А на душе у Лешки была весна и «распускались цветы». Все в роте шло по установленному распорядку. Барабаны били положенные сигналы, выстраивая личный состав на утренний сбор, на завтраки, на убытие к месту учебных тренировок, на караулы, обеды, ужины, вечернюю поверку и отбой. Казачьи и егерские дозоры ходили вдоль берега беспрепятственно. Турок в прямой видимости нигде видно не было. По затвердевшей в конце осени земле в Николаевское прибыло два эскадрона дончаков из первого и третьего казачьего полка. Есаул Писоренко с Третьего донского прибыл с тремя сотнями своих людей. Рядом с ним ехал Каледин Платон, состоящий в сотниках. С ним же пришли и старые знакомые егерей — хорунжий Сечень со всей своей командой следопытов, а также подхорунжий Лутай. А в первом донском разглядели урядника Андрейченко с сыном и со знакомыми по Шумле казаками. — Ну все, коли дончаки здесь, то теперь они порядок наведут у бугских! — говорили ветераны, завидев среди всадников знакомые лица. — Добрые вояки, всю турецкую в седле и в сшибках с неприятелем провели. Случилось все, как и предсказывали солдаты. В Бугском полку у Касперова в руках была лишь номинальная власть, на самом же деле вся реальная была за приписными, урядниками, хорунжими и сотниками с Дона. Пара десятков непонятливых арнаутов лишились зубов, а трое пустились в бега. — Ну хоть шеи там никто ненароком себе не свернули, — ухмылялись егеря, провожая взглядом дозорную сотню. Взаимодействие с отдельной ротой у казачьего полка наладилось. В секреты и разъезды теперь выходили все вместе. Касперов получил подполковника и ходил гордо. На традиционный обмыв офицерского звания были приглашены все три офицера из егерей. Все прошло в духе добрососедства и взаимоуважения. Бестужев пел под гитару грустные песни о любви, а Лешке было как-то не по себе. Он знал, что его кто-то ждет и кто-то о нем сейчас думает. В середине декабря на Буге встал лед, и теперь дозорам приходилось тщательно осматривать речную поверхность. В Крыму назревали какие-то грозные события, и уже второй раз от Баранова приходила за этот месяц депеша — усилить контроль за всей пограничной чертой и не допустить прорыва турецких отрядов на русский берег, а потом и дальше к Днепру. В Крыму очень неспокойно! Семнадцатого к ротной избе подкатили сани, и из них вышел Живан. — Господин премьер-майор, капитан-поручик Милорадович из отпуска к месту постоянной службы прибыл, — доложился бравый офицер. Лешка выслушал представление и крепко обнял друга. — Ну, давай, присаживайся к столу, рассказывай, как ты там. Как устроил Радована? Что там у наших творится в поместье? — Все хорошо, командир, — довольно улыбался капитан-поручик. — Радован зачислен в кадетский корпус. Были некоторые вопросы по знанию языка и нескольких дисциплин, но все они очень быстро отпали. В поместье я был целых три недели, и вот тебе оттуда гостинец, — он выставил на стол пудовый мешок. — Чего это такое? — Лешка с интересом заглянул вовнутрь. — Никак мука? — Она самая, тонкого помола, пшеничная, — кивнул Живан. — Потап просил тебе передать, что мельницу они запустили в конце сентября. Как раз к этому времени наш Курт там все соединил и смонтировал. Все механизмы он самолично под эту мельницу на месте дорабатывал. Намололи к моему отъезду пять сотен пудов чистого, тонкого помола муки и еще три сотни грубого. Как только своя пшеница и рожь закончатся, говорят, что начнут принимать ее от соседей, у них там уже за этим самым делом целая очередь стоит. За мукой, кстати, тоже большая очередь. Скупают ее купцы не только из Козельска, но и из Калуги, и из Сухиничей. Перед самым моим отъездом был даже закупщик из Тулы. Но они его восвояси отправили, говорят, больно уж противный и нагло обманывает. Так, у Курта мастерская начинает работать, там, конечно, не все еще пока достроено, но он уже заказы на ремонт бричек набрал и возится со своими железками постоянно. Для маслобойки только лишь фундамент пока поставили. Но наши унтера просили тебя не беспокоиться, потому как весь строительный материал они почти что уже заготовили, и им осталось только лишь механизмы и жаровни там сладить. Семян подсолнечного цветка на следующий год наготовили в избытке. И если будущий урожай будет такой же добрый, как и этот, то его хватит и на масло, и на будущую посадку. Так, что еще они передали? Картофель уродился хороший, кукуруза и весь овощ тоже. Коровник, птичник и скотные сараи в усадьбе достроили, новую конюшню тоже запустили. Ну, в общем, все там у них хорошо. Ребятам теперь там вместе не скучно. Шутят, что один у них безногий, один безрукий, а третий вообще немец, упертый на всю голову. — Здорово! — порадовался новостям Алексей. — Ты это, муку давай себе забери, у тебя там хозяйки хорошие. Ну вот куда она мне? Я все равно ничего печь не умею, — пресек он попытки Живана возразить. — А мы тебя ждем сегодня на ужин. Приходи, Алексей, вот и попробуем, как из нее там и что у моих дам получится, — пригласил серб Лешку в гости. — Обязательно приду, — улыбнулся тот. — А пока давай я тебе все про нашу службу расскажу и про ту войну, которую мы здесь вели, пока ты там в этом отпуске прохлаждался. — …А Радован как топнет ногой: «Да, я серб, но моя душа и сердце с Россией. Пусть я не говорю так хорошо, как те, кто прожил здесь всю жизнь, но я видел, как русские солдаты защищают свою Родину и нас, сербов, даже не задумываясь, что мы родом из другой страны. И я говорю, что я, серб по рождению, горд быть еще и русским по духу. И я обязательно выучу великий русский язык не хуже всех, а еще выучусь, как мне защищать Россию, свою новую Родину!» Вот так именно, как я сейчас вам сказал, так и он все там произнес. Вельможи, заседавшие на совете, пошептались и вынесли свой вердикт: «Принять!». — Какой он славный и умный мальчик! Как мне его будет не хватать, — вытирала слезы Йована. — Мама, мама, ну не плачь, — сестренки, успокаивая, гладили ее по голове и сами же ревели. — Живан же сказал, что так будет лучше. Ему оттуда прямая дорога в офицеры. Он сам только об этом и мечтает. — Ну, все! — покачал укоризненно головой Живан. — Совсем скоро ваши слезы растопят на Буге лед, и он выйдет из берегов! Пойдемте, Алексей, дядя Михайло, давайте подышим воздухом, пока тут женщины не успокоятся. Была ясная морозная ночь, над головой сверкала россыпь звезд. Где-то в станице перебрехивались собаки. По улице протопала караульная тройка егерей. — Как тебе тут, дядя? Скучно, наверное, в этой глуши? — спросил у Михайло Живан. — Там, в Белграде, у тебя была такая большая врачебная практика, не то что вот здесь. Тот пожал плечами. — Везде людям нужна помощь, а тут помимо большого Николаевского еще пять сел и несколько малых хуторов. В сельской жизни есть свое очарование. Но, признаться, да, мне иногда хочется быть в городском обществе. Здесь у меня, к сожалению, нет никакой литературы, а ведь врачебная наука все время развивается, она не стоит на месте. Но ничего, главное, мы все живы, здоровы и все вместе. И у меня прекрасная помощница и ассистентка. Да, признаться, я очень удивлен, наша Катариночка делает успехи в медицинском деле. Я даже и не представляю теперь, как бы вообще работал без ее помощи. Особенно это проявилось в том месяце, когда у нас на попечении были десятки раненых турок и наших солдат. Вот ведь время тогда было. Присесть, даже немного отдохнуть возможности не было. Теперь-то все гораздо спокойнее. Редко когда и у кого тут серьезное бывает. Боев нет, а с мелкими травмами и ранами местные привыкли справляться сами. — Мужчины, заходите в дом, а то замерзнете! Мы уже под чай вам стол накрыли, — жена дяди Антония вышла на крыльцо, чтобы позвать сильную половину. — Алексей, мука у вас прекрасная, с нее хлеб и пита (пироги) — все такое сдобное и воздушное получилось. Давайте заходите скорее, пока еще все у нас горячее! Михаил пошел вслед за женой, а Живан с улыбкой посмотрел на Лешку. — Алексей, а ты не знаешь, чего это Катарина у нас такая счастливая? Аж светится, вон, вся девица! Лешка пожал плечами и заскочил в дверь, внутрь дома вслед за Михайло. До полуночи засиделся он, слушая истории про Сербию, про ее народ и про славную родословную Милорадовичей. — Вот так, Алексей, такой у нас древний род, считай, с Косова поля мы свою родословную ведем, — вздохнул Михайло. — Там, в далекой Сербии, мы старинным дворянским родом считаемся, от первых князей свою фамилию ведем. — Вот так, господин майор, — озорно щелкнула по носу Лешку Катарина. — Руки, руки! Держите себя в руках, офицер, вы все-таки рядом с княгиней стоите. Лешка схватил ее в охапку и прижал к себе. — Ну и хулиганка же ты, Катаринка! Их губы встретились, и они застыли в поцелуе. Вокруг были снежные сугробы, а на небе сверкала яркая россыпь звезд. — Все, Алексинька, мне уже пора, мама будет волноваться, — девушка чмокнула офицера в щеку и, вырвавшись из объятий, забежала на крыльцо. — Волим! (Люблю! — серб.) — и дверь дома захлопнулась. — Волим! Волим! Волим! — повторял Алексей, шагая к ротной избе. Глава 11. Война и любовь