– А чего ты хочешь, Саид? – хмыкнул невысокий крепыш. – У него ведь земляк комутану алая еду в шатер подает, безбедно живет, вот и Али тоже растет. Да ладно, забудь, сам ведь знаешь – военное счастье переменчиво. Думай, как бы добычу хорошую взять, говорят, в австрийском лагере много лежит добра, а войск там совсем мало стоит. Тот же Фатих мне рассказывал, что через пять дней мы уже переправляться на тот берег будем и одним разом раздавим всех неверных. – С таким-то войском запросто, – согласился молчавший до этого третий турок. – Больше ста тысяч у нас уже здесь собралось. И зачем только землю копали да лагерь так укрепляли? Вон, у Одоя и возле моста под Мартинешти только лишь одними рогатками все вокруг оградили. Русских-то все равно ведь рядом нет, австрийцев-то нам с чего бы бояться? – Ну, у нас здесь и лагерь самый главный, – немного подумав, ответил тот турок, которого, как понял Лужин, звали Саидом. – Все-таки и великий визирь здесь свой шатер держит, и основная артиллерия в нем же стоит. А в том лагере, что возле деревни Бокза, как бы главный припас для всего войска хранится. Вот потому-то, видать, и его укрепляют. Правда, там так себе, говорят, эти укрепления. По пояс лишь окопы нарыли да рогатки, опять же, выставили. Вот и все. – Эй, Саид, ты долго там прятаться в темени будешь?! – послышался голос от костров. – Пройдитесь немного, осмотритесь и сразу же обратно возвращайтесь. Мне что, тебя учить нужно? Сам ведь уже десятый год как саблю на поясе носишь! – Ах, чтоб тебя! – выругался высокий худой турок. – Я же вам говорил, что он так и будет меня теперь все время донимать. Упивается своей властью, гаденыш! Пошли, а то он субаши пожалуется, не хватало еще, чтобы у нас из жалованья вычли за небрежение. Двое пошли прочь, а крепыш подошел к тому кусту, за которым лежал Федор, и справил нужду. – Вот ведь зараза, чуть было меня не окатил, еле удержался, чтобы его прямо там же не прирезать, – шипел рассерженный егерь. – Ну ведь чуть же не окатил, а ежели чуть, то, значит, не считается, – хмыкнул сержант. – Да и если бы и того, так все равно ведь как миленький бы там лежал и молчал. Не хватало еще из-за какого-то вонючего турка весь наш отряд под клинки сипахов подставлять. Не переживай, тезка, рассчитаемся мы скоро с твоим обидчиком. Дай вот только нам задание до конца исполнить! Перед рассветом в овраге за кукурузным полем собрался весь отряд. Старшие десятков докладывали Лужину, кто и что разглядел или чего он слышал во время поиска. Все было понятно. В этой части местности за рекой стояли наиболее сильные подразделения османской армии, количество их подсчитать было невозможно, но их явно было больше, чем союзников, всех вместе взятых. Лагерь был защищен недавно построенными земляными укреплениями. Тут же были выставлены и полевые орудия новой французской системы. Десяток Леонтьева насчитал их ровно две дюжины, а вот ребята Огнена заметили десять. – И в центральной части две батареи по шесть штук, – подсчитывал вслух Лужин. – Итого сорок шесть пушек. Не сла-або! – Федор Евграфович, а может, мы и языка там скрадем? – предложил Михась. – Ну чего к своим да с пустыми руками возвращаться? – Мы уже не с пустыми! – покачал головой старший отряда. – Все, что нужно, у нас вот тут уже теперяча есть, – и он показал на мятый изрисованный и исписанный листок. – И вот тут еще вдобавок! – постукал он кулаком по лбу. Приказ от командира полка какой был? Себя не обнаруживать! Вспомните – мы тени, нас никому не видно и не слышно! А сейчас вскочили на ножки – и бегом к реке. Рассвет, вон, уже сереет, чуть замешкаемся с переправой и на воде как на ладони окажемся! Глава 8. Рымник – Братцы, там, за рекой, нас ждет огромная армия турок! – Суворов, стоя перед растянутым строем своих полков, вытянул руку в южном направлении. – Османы полностью уверены в своей силе! Они уверены, что их боятся, но не знают, что мы с вами уже здесь и совсем рядом с ними! Коли будем боязливы – так все тут поляжем, ударим дружно – значит, славной виктории быть! Знайте, братцы: «…Природа произвела Россию только одну. Она соперниц не имеет. Мы русские, мы все одолеем!.. Начинать будем малым лагерем, потом на большой… Построясь орденом баталии, вмиг перешед Рымну, идти храбро, атаковать при Тырго-Кукули или всех встречающихся варваров лагери. Один за другим… Поспешность, терпение, строй, храбрость, сильная дальняя погоня! И помните, что я вам уже сказал, – мы русские, мы всех одолеем!» Шесть часов утра, времени до рассвета оставалось совсем немного. Дозорная сотня сходу преодолела реку по разведанному ею ранее броду и, рассыпавшись в цепь, сразу же бросилась вперед. Стрелковые роты забегали в воду, подняв над головами ружья. – Вперед, вперед, братцы! Не останавливаться! – подгоняли солдат унтера и капралы. – Время дорого, пока турки не очухались, мы им как раз в самое подвздошье зайдем! – Куды ты?! Стоя-ять! – Карп подхватил оступившегося в воде Егора. – На совню, вон, опирайся, коли уж такой криволапый! – Хорошо тебе, эдакой оглобле-то, говорить, а мне, вона, вода по грудки достает! – пробурчал Коробов, доставая из-за спины копье. – Чуть было плечо не вывихнул, медведь ты тамбовский! Ла-адно, чего уж там, благодарствую, Карпуха! Вслед за егерями прошли бродом Ростовский и Апшеронский полки. Пехотинцы выстраивались на берегу в батальонные колонны и по команде своих штаб-офицеров начинали движение в сторону османского лагеря. Во вторую линию за ними выстраивались гренадерские батальоны, а вот на фланги выходила с переправы конница. Именно в это самое время войска и были замечены конным разъездом турок. «Бам! Бам! Бам!» – зачастили выстрелы из егерской цепи. Потеряв половину всадников, сипахи ускакали в сторону своего лагеря. Там тревожно взревели трубы и забили барабаны. Колонны русской пехоты скорым шагом двигались к османским позициям. Выметнувшуюся из лагеря кавалерию егеря встретили двумя залпами и потом отбежали под защиту пехотных каре. Выкаченные вперед единороги ударили по сипахам картечью, и, оставляя истерзанные тела на поле, они отошли к турецкому лагерю у леса Крынгу-Мейлор. Теперь русские орудия и егеря били по османским пушкам и по их прислуге. Подавив огонь артиллерии турок, батальонные колонны пошли в атаку. Стрелковые пары и тройки егерей теперь вели жалящий огонь по пехоте неприятеля. – Южак, у перевернутой пушки басурманин с бунчуком, бей, у меня ружжо пустое! – крикнул Лыков, загоняя в ствол шомполом овальную свинцовую пулю. – Вижу, Тишка! – отозвался Южаков, смещая прицел. – Сейчас! Вот он, голуба! На! Грохнул выстрел, и небольшое треугольное знамя с развевающимся конским хвостом упало на землю. – Заряжен! – крикнул Суконкин. – Бью туда же, в толстяка в чалме! Бам! Приклад толкнул стрелка в плечо, а он уже скусывал бумажный кончик патрона. – Заряжен! – крикнул Ваня Южаков, переводя ружье в боевое положение. – В тóпчу бью, они, вон, пушку пытаются перевернуть! Грохнул выстрел, и один из той пятерки турок, что с натугой пытались поставить на колеса орудие, широко раскинул руки и упал рядом с ним. За спиной послышался топот множества ног и громкие крики командиров. Батальонные колонны наконец-то достигли егерских цепей и вышли на дистанцию прямого броска. – Пригнуться, пригнуться, пригнуться! – пронеслось по цепи, и егеря присели на коленки. – Сейчас пяхота лупить начнет, не дай Бог под ее залп попасть! – пересиливая шум боя, крикнул капрал Кожухов. – Они ведь, заразы, порою даже и не видят, куда стреляют, им главное, чтобы в одно время со всеми и в ту сторону, куды и другие, палить! – Первая шеренга с колена, вторая и третья стоя! То-овсь! – послышались команды из подошедших колонн. – Це-елься! Ого-о-онь! Громыхнули первый, второй, третий громовые залпы. – За матушку-императрицу, в штыки, братцы! Ура! – Ура-а! – заревели тысячи глоток, и пехотные батальоны ринулись в атаку. Пройдя, словно нож по маслу, сквозь наспех сделанные полевые укрепления с их защитниками, войска Суворова ворвались в неприятельский лагерь. Турки в панике бросали оружие и разбегались по окрестностям. Их преследовала и вырубала легкая кавалерия. В это самое время, будучи с ними на одной линии, австрийцы у леса Крынгу-Мейлор отбивались от яростных атак турецкой конницы. Видя шаткое положение своих союзников, генерал-аншеф повелел провести «марш параллельный вдоль черты принца Кобурга». Русские войска развернулись и самым скорым шагом пошли для нанесения флангового удара по неприятелю. – Бегом, бегом, ребята! – поторапливал своих егерей Алексей. – Нужно замедлить турок, иначе, если они цесарцев сомнут, то быть тогда большой беде! Бегом, братцы! Егеря заскочили в лесные заросли и, продираясь через них, скоро вышли на опушку. Прямо перед ними австрийцы отбивались от большой массы османской кавалерии. Выстроенная в каре пехота союзников была сейчас скована в движении и не могла продолжить атаку. Это давало возможность тем силам турок, которые пока что не участвовали в сражении, прийти в себя и самим изготовиться к атаке. Время сейчас играло против союзников, ведь весь замысел сражения строился на решительном маневре и на резком, концентрированном ударе. – Внимание, полк! – крикнул Егоров. – Ведем стрельбу скорым боем, по своему собственному прицелу и сноровке. Дистанция до неприятеля – три с половиной, четыре сотни шагов. Огонь! Полторы сотни винтовальных и более чем тысячи гладких ружейных стволов ударили во фланг и в тыл османской коннице. Вся лесная опушка покрылась серым дымом от сгоревшего ружейного пороха. Дистанция стрельбы для фузей была запредельной, но «хитрая пуля» позволяла им уверенно поражать огромную групповую цель. Штуцеры же били всадников точно, на выбор. Прошло несколько минут, после чего командиры турок сообразили, откуда их разят стрелки. Два алая сипахов развернулись и бросились к лесу. – Кавалерия атакует! – крикнул Гусев. – Кто с совнями – вперед! – скомандовал Егоров. – Не допускать конницу вовнутрь порядков! Копьями держать на расстоянии! Стрелкам бить выше голов копейщиков! Вот они, сразу два всадника прут прямо на него. Суконкин, чуть сместившись, ударил напирающего на него коня наотмашь тяжелым клинком на древке. Тот дико заржал и, резко отпрянув, встал на дыбы. – На, на, на! – Лукьян продолжал орудовать своим копьем, стараясь не подпустить всадников близко. Дважды уже проходил турецкий клинок рядом с его головой, только лишь немного не доставая. Так же с левой и с правой стороны орудовали своими совнями Горшков и Лыков. – Пригнись, Лукьян! – раздалось за спиной. Егерь чуть присел, и прямо над его головой грохнул выстрел. – Вот так, паря, молодца! – похвалил его капрал, перезаряжая ружье. – Хорошо ты эдак сразу от двоих отбивался! – Назарович, там Тишку теснят! – крикнул копейщик и, сместившись влево, рубанул с размаху сипаха по плечу. Тот заорал от боли и, резко развернувшись, рубанул саблей по древку. И еще раз, пока опешивший егерь медленно пятился назад. В последний миг тот успел чуть отпрянуть, и клинок лишь просек его руку. «Бам!» – хлопнул выстрел из пистоля, и пуля ударила всадника промеж глаз. Он откинулся назад и потом сполз на землю. – Живой? – молодой прапорщик из первого батальона быстро осмотрел подрубленную руку. – Кость цела, жила просечена сильно. Перетягивайте руку выше раны, как и учили на занятиях, – кивнул он подбежавшему Горшкову и Лыкову. – Спиртусом ее пролейте и чистую повязку наложите! Ничего-о, солдат, мясо зарастет, и потом как новенький будешь! В это самое время русские колонны вышли из перелеска и ударили по коннице турок во фланг и в тыл. Оказавшись между союзниками, словно между молотом и наковальней, сипахи запаниковали, вышли из боя и припустились прочь. Полководцы перестраивали свои войска для новой атаки. Перед ними сейчас находился главный лагерь неприятеля. Там стояла наиболее боеспособная часть всего османского войска – турецкий корпус янычар численностью в пятнадцать тысяч человек. Его же поддерживало большое количество вспомогательной пехоты, артиллерия и конница. Интервалы между батальонными каре быстро заполнила кавалерия, орудия выкатили вперед и повели губительный огонь по недостроенному турецкому ретраншементу. Стрелки-егеря били прицельным огнем с дистанции в три сотни шагов. Суворов отметил неуверенность в действиях турок и решил силами своей конницы произвести атаку позиций неприятеля. «…Когда сия пространная страшная линия, мечущая непрерывно с ее крыл из кареев крестные смертоносные перуны, приблизившись к их пунктам сажен до четырех сот, пустилась быстро в атаку…» – описывал он позже эти события. Из интервалов приблизившихся вплотную к ретраншементам колонн вперед вдруг вырвалась кавалерия. Она наскоком преодолела неширокие здесь окопы и стала яростно рубить турок. Вслед за ней на позиции ворвалась и пехота союзников. Хресь! Егор боковым ударом приклада в голову сбил турка на землю, отбил штыком ятаган янычара и, запнувшись о поверженное тело, упал на землю. «Ну все, вот мне и конец!» – мелькнуло в голове. Сразу четверо набегали на него разом. «Хлоп!» – он разрядил единственный свой пистоль в живот ближнего и кинул его, словно бы камень. Жить осталось всего ничего! – А-а-а, зарублю-ю! – раздался вдруг рев и, толкнув лежащего ногой, мимо пронесся Чижов Карп. Он мастерски, словно бы на привычном сметывании стогов в родной деревне, орудовал совней как вилами. Клинок на ратовище, порхая, так и сверкал на ярком южном солнце. Удар наотмашь, еще один, еще! А теперь тычок! Боковой хлест! И турок с окровавленной головой, прихрамывая на подрубленную ногу, отступил назад. Второй раненый янычар выронил из подрезанной руки ятаган и тоже попятился прочь. Егорка, оправившись, подобрал лежащую рядом фузею и, вскочив на ноги, встал рядом с Карпом. – Раз, раз, раз! – слаженно орудовали два егеря. Удар штыком, удар совней – штыком, совней. – На! – Коробов выпрыгнул вперед и с размаху вогнал клинок штыка в грудь турка напротив. Двое остальных развернулись и дали деру. – Тамбовский, спасибо тебе, – отирая пот с лица, проговорил Егор. – Если бы не ты, брат… – Ничего-о, сочтемся, братишка, – тяжело дыша, пробасил тот. – Ты глянь, как басурмане-то резво побежали! Ну все, это уже для конницы теперяча будет работа. Штыковой удар подошедших пехотных батальонов опрокинул турок. Они в беспорядке бежали к переправе у Мартинешта. Визирь попытался было организовать оборону этой переправы, но не смог остановить свое отступающее, охваченное паникой войско. Огромная масса бегущих загромоздила мост и образовала большой затор. Конница пустилась вплавь через реку. Переправа затруднялась тем, что после прошедших недавно сильных ливней в Рымнике резко поднялся уровень воды. Позади, вызывая ужас, били барабаны врагов. – Спасайтесь! Суворов-паша рядом! Зеленые шайтаны показались! – проорал один, другой турок, и вся эта многотысячная масса, заколыхавшись и завопив, подалась к реке. «Великий визирь с передовыми сам переехал мост на правый берег и его поднял. Турецкая конница от трепета бросилась вплавь и тысячами тонула. Оставшаяся на левом берегу конница и пехота рассеялись во все стороны без остатку», – писал в своем донесении после сражения князю Потемкину Александр Васильевич. Турки более не стали оказывать никакого сопротивления союзникам и бросили свой лагерь у деревни Одоя. Их толпы бежали сейчас в сторону Дуная, к Браилову и Галацу.