В шатер зашли командиры карабинерных полков, и Суворов попросил всех присутствующих подойти к походному столику с разложенной на нем картой. – Господа, наша понтонная рота совсем скоро закончит сооружение переправы через речку Тротуш, правый приток Сирета. И тогда уже будет можно начинать марш в сторону османской армии. Диспозиция наших совместных с союзниками сил и неприятеля такова, поглядите на карте… Совещание закончилось примерно через час. По плану Суворова, объединенные силы русских и австрийских войск должны были выступать ночью, дабы успеть подойти к туркам неожиданно. Часа через три следовало поднимать солдат и готовиться к выходу. Алексей шел в сторону расположения полка. – Прошка, Прошка, зараза! – послышалось от штаба. – Ну вот где тебя опять, пьянь ты эдакая, носит?! Ты почто же это, оболдуй, цельного принца моею же водой окатил?! Ну вот никакого пардону в тебе нету! «Удивительный человек! – думал Алексей. – Странный и зачастую непонятный многим современникам из высшего сословия, но зато просто обожаемый своими солдатами». В полночь, когда переправа через Тротуш была закончена, принц Кобургский получил от Суворова лаконичную записку, написанную по-французски, с планом их ближайших действий: «Войска выступают в два часа ночи тремя колоннами; среднюю составляют Русские. Неприятеля атаковать всеми силами, не занимаясь мелкими поисками вправо и влево, чтобы на заре прибыть к реке Путне, которую и перейти, продолжая атаку. Говорят, что Турок перед нами тысяч пятьдесят, а другие пятьдесят – дальше; жаль, что они не все вместе, лучше бы было покончить с ними разом». Кобургский, формально находящийся в иерархии выше Суворова и имевший почти в три раза больше войск, счел за лучшее ему подчиниться. Приказ о начале отступления был им отменен, и восемнадцать тысяч австрийцев были подняты в полночь по тревоге. Форсировав Тротуш, войска союзников сразу же перестроились в две колонны. Правую составили цесарцы, а левую русские, которым были приданы гусары принца, двигавшиеся в авангарде. Это было сделано умышленно, чтобы до последнего скрыть от неприятеля, что к австрийцам пришло русское подкрепление. Сохраняя свое присутствие от турок в секрете, Суворов выбирал для своей колонны наиболее заросший растительностью и прикрытый рельефом местности маршрут. Перед авангардом его колонны в россыпном строю бежали стрелки в зеленых мундирах. На рассвете союзные войска подошли к реке Путна. Здесь при сооружаемой турками переправе стояло небольшое прикрытие из пары сотен сипахов. Сходу, не останавливаясь, егеря бросились в воду. Глубина реки была многим им по грудь. На противоположном берегу, заслышав шум, закричали турки. В сереющем рассветном сумраке ударил один, второй, третий выстрел, затем послышалась целая их россыпь. Передовые роты егерей, молча, не отвечая на огонь неприятеля, преодолели пять десятков шагов водного пространства и уже потом с леденящим душу ревом выбежали на берег. Хлестнул плотный ружейный залп в упор, и волкодавы бросились в штыковую. Турки не приняли ближнего боя и обратились в бегство. Вслед за первыми тремя ротами реку перешли и все остальные, заняв полукругом плацдарм на берегу. Сидя верхом на конях, по броду начали проскакивать казаки Второго донского полка, эскадроны арнаутов и австрийских гусар. Впереди показалась османская кавалерия. Дав по ней пару залпов, егеря чуть оттянулись назад к речке, и на неприятеля пошли в сшибку казаки. Вскоре их поддержала конница всей русской колонны, и опрокинутые сипахи бросились в сторону своего лагеря. На плечах у отступающих, воспользовавшись возникшей паникой у турок, кавалеристы союзников ворвались в лагерь Осман-паши. Только обрушившийся сильнейший ливень и подошедшие резервы неприятеля заставили конницу прекратить преследование противника. Турки отошли в сторону Фокшан, и союзники начали наводить переправу на вздувшейся от дождя реке. Конница еще могла здесь переправляться, для пехоты это уже было затруднительно, а вот артиллерии и вовсе требовалась надежная переправа. – Егоров, твоим егерям выдвинуться вперед и держать ухо востро! – приказал Алексею Суворов. – Ливень-то стих, да вот дождь все равно моросит немного. Глядите, чтобы под прикрытием непогоды и ночной темноты турки на нашу переправу не наскочили, а то будет нам всем тогда здесь наступление! Полк расположился полукольцом в версте от реки. Цепи егерей лежали в полном молчании на сырой траве, под накрапывающим на них сверху дождем. Шагах в ста впереди расположилась разбитая на пятерки дозорная рота. – Не елозь, да не елозь ты уже, вертун, – проворчал старший дозорного звена. – Коли не можешь спокойно лежать, так иди, вон, из-под парусины под куст, вот там и вошкайся, сколь твоей душе угодно. Из-за тебя за шиворот натекло, а я ведь только что согрелся! – и Игнат расправил натянутый сверху полог. – Да затекло уже все, Матвеевич, вот так вот на сыром да втихýю лежать, – оправдывался молодой разведчик. – Ну чего мы, словно бы мыши снулые, здесь тихаримся? Да кто к нам в такую-то погоду сунется? Турки, они ведь народ южный, любят по хорошей погоде воевать. – Ага, ты бы это еще тем рассказал, чьих дружков беслы в первую кампанию вырезали, – зло проговорил звеньевой. – Вот уж волки так волки были, не приведи господь нам с ними встретиться, много они нам тогда крови стоили. – А расскажи, дядька Игнат! – попросил молодой егерь. – Это же с них, с их шапок тогда пошло хвосты на наши каски срезать, а потом себе вешать? – Это сейчас на каску, а вот давеча на головах картузы у нас были, – усмехнулся ветеран. – Позже, как только с похода вернемся, расскажу все, Елизар. А пока мы дальше дозорим, вон, чуешь, Мартын за все время даже и словом не обмолвился. Слушает. Это вот мы с тобой словно бы две сороки трещим. И у Протаса с Ильей тоже под их пологом тихо. Ты замок лучше на фузее тихонько проверь. Затравка не засырела ли? Не мудрено это в такую-то хлябь, – и сам же осторожно сдвинул вощеную ткань с казенной части ружья. – Да не-ет, – пробормотал он чуть слышно, – сухая, я ее прямо нюхом чую, и смазка там не сбита. Ну сейчас, сейчас, моя голуба, – и он, словно мать малое дите, заботливо укутал в отрез парусины фузею. – Да тихо вы! – прошептал вдруг Мартын. – Слышите, впереди что-то чавкает? Али, может, мне показалось? Егеря замерли, вслушиваясь в доносящиеся сквозь шуршание дождя звуки. С каждым ударом сердца они становились все более явственными. Вот всхрапнула лошадь, и Игнат сдернул с ударного замка перевязь. – Турки идут, конница! Чтоб им пусто было! – зло выругался егерь. – Наших там впереди точно нет. Ну не сидится им в такую вот погоду в лагере, под шумок, видать, они к переправе подкрасться решили! Так, братцы, делаем по одному выстрелу и потом отбегаем к нашей цепи. Пологи опосля заберем. Товсь! – повысил он голос так, чтобы его услышала и соседняя пара. Щелкнули взводимые курки. – Огонь! «Бам! Бам! Бам!» – глухо грохнули в ночи первые пять выстрелов. – Бяжим! – Игнат резко выскочил из-под укрытия. Вслед за ним неслись трое егерей его звена. Елизар, чуть замешкавшись, выполз из-под парусины на четвереньках и, оглянувшись, бросился вслед за товарищами. Прямо на него со спины накатывали огромные тени. Нога молодого солдата попала в залитую водой яму, и он, оступившись, упал прямо в лужу. В подвернутой лодыжке резануло острой болью. Сжав зубы, егерь вскочил на ноги и, прихрамывая, начал медленно отступать. Мелькнула тень, и буквально чудом волосяной аркан не захлестнул шею солдата. Сбитая каска слетела в грязь. Падая на колени, Елизар выхватил из кобуры пистоль и разрядил его в самого близкого к нему всадника. – Onu canlı götür! Bu yeşil şeytan! Altını kim alırsa alsın! – донесся до егеря резкий выкрик на турецком. Сразу несколько сипахов спрыгнули с коней, желая хорошо заработать. – Давай, давай, подходи, кто тут торопится?! – прорычал русский, сыпанув весь порох из нового патрона на полку ударного замка. «Щелк! Щелк!» – кремень курка пистоля высек искру, и вспыхнувший огонь воспламенил укороченный фитиль у гренады. – Отче наш, еже еси на небеси, да святится имя твое!.. Взрыв отбросил в сторону несколько тел. – Игнат, позади гренада бахнула! – воскликнул Мартын, оглядываясь на звук недалекого взрыва. – Елизарки нет! Не дай Бог, с молодым чего! – Слышу я! – откликнулся ветеран. – Не останавливаться, братцы! Быстрее! Ротные цепи уже совсем рядом! Отобьемся, вот потом и проверим, что там с молодым! Накатывающую конницу турок встретили ружейные залпы. Грохнуло несколько гренадных разрывов. Егеря, прикрывая друг друга огнем, отбегали в сторону реки. Поднятые по тревоге казаки и австрийские гусары ударили встречной атакой и отбросили сипахов от плацдарма. Неожиданная атака у турок не задалась. Раза три за эту ночь наезжали они еще на плацдарм, но каждый раз откатывались под жалящим ружейным огнем и были сами атакованы кавалерией союзников. Наконец по выстроенному мосту прошла пехота с пушками, и неприятель отступил в сторону Фокшан. Утром Суворов отправил князю Репнину донесение следующего содержания: «Путна от дождей глубока. Тысячи две-три нам ее спорили часа три. Побитых оставили на месте в полях ста три, особливо убито у них много чиновников . Мы потеряли против того почти сотую долю. Легкие войска поступили очень храбро и Барковы гусары. Путню переходим по понтонам. С сим происшествием имею честь Ваше Светлость поздравить. Генерал Александр Суворов. Подробнее после: пленных за двадцать. Христос с Вами!» – Не мучился сердешный, сразу помер, – вздохнул Игнат, стягивая с головы каску. – Видать, живьем его эти вон хотели взять, – кивнул он на лежащие подле егеря четыре трупа в турецкой одежде. – Да, не дался им паря, – проговорил со вздохом Мартын и перекрестился. – А ты ведь, Игнат, про беслы ему обещал рассказать. Послышался глухой, низкий звук барабанного боя. Мимо пробегали парами и тройками егеря. – Колонна подходит, братцы, – кивнул в сторону реки Протас. – Наши все уже вперед побежали. – Пологом его прикройте и веток сверху положите, – сказал негромко командир звена. – Потом, после боя уже по-человечьи похороним. Полковые колонны союзников шли в сторону укрепленных турецких позиций. В первой линии следовали Ростовский и Апшеронский пехотные полки, сразу же за ними двигались два гренадерских батальона, а уже за пехотой в полной боевой готовности держались конные карабинеры. Фланги дивизии Суворова прикрывали казаки, гусары и арнауты. Перед всей первой линией пехоты бежали, разобравшись в цепи, егеря. Большие массы кавалерии турок навалились на фланги союзников, но были отражены ружейным огнем. Каре продолжили свое движение в прежнем боевом порядке. Обогнув с двух сторон встретившийся на своем пути густой лес, австрийцы и русские, только что прошедшие через густые заросли кустарника, выстраивались для атаки укрепленных позиций. Кавалерия неприятеля отступила на фланги, освобождая фронт для ведения ружейного и артиллерийского огня. – Уходят, уходят сипахи, – разглядывая в свою подзорную трубу перемещение главного врага егерей – конницы, громко прокомментировал Егоров. – Барабанщикам бить «атаку россыпным строем»! Пошли вперед, братцы! Проредим османских топчу! – Алексей, ты бы не выходил далеко вперед, ну чего ты все время сломя голову лезешь! – сетовал главный квартирмейстер. – Полковник ведь уже, полторы тысячи душ в подчинении! – Серега, а чем я Суворова хуже или всех прочих наших генералов? – ухмыльнулся Лешка. – Вон, хоть того же Вейсмана вспомни! Русский командир, он за спины подчиненных отродясь никогда не прятался! С солдатом вровень идет, а то и впереди, увлекая за собой! Не пришло еще время пулеметов! – Чего-о? – протянул непонимающе Гусев. «У-у-ух!» – прогудело первое ядро и, ударив в сырую землю, вошло в нее, словно бы в тесто. «Бам! Бам! Бам!» – били турецкие орудия в сторону подходящих колонн с той небольшой возвышенности, где виднелись полевые укрепления. Лешка бежал по наполненной влагой земле, проваливаясь в грязь по самую щиколотку. Двести шагов до неприятеля. Достаточно, самая удобная дистанция для его стрелков, а вот туркам по ним прицельно попасть просто нереально. – Ложись! – он упал на землю возле небольшого кустика и, раздвинув его ветки, высунул наружу ствол. «Бам!» – сверкнуло пламя, и вдали возле своего орудия рухнул в грязь османский канонир. Цепь егерей била по трем батареям, выбивая из них расчеты. Прошло всего несколько минут, и орудия турок сначала резко снизили темп стрельбы, а затем и вовсе замолчали. А от колонн союзников, напротив, послышались хлопки выстрелов из полевых пушек. Проносящиеся над головами залегших цепей ядра крушили впереди лафеты, переворачивали пушки, ломали фашины и корзины с камнями, перемешивали брустверы и земляные насыпи. Егеря перенесли огонь по мечущейся на своих позициях турецкой пехоте. Подавив огонь противника, колонны пошли на штурм. Под барабанный бой русские и австрийские пехотинцы быстрым шагом сначала сблизились с неприятелем, а потом по команде бросились в штыковую. Османы не выдержали такого решительного натиска. Их конница первой покинула поле боя, а вслед за ней ретировалась и пехота. Наиболее боеспособная ее часть, состоящая в основном из янычар, укрылась в расположенном неподалеку укрепленном православном монастыре св. Самуила. Что называется, «на плечах у отступающих» к нему прорвались первыми егеря и были вынуждены залечь прямо перед его стенами. По ним из узких бойниц вели огонь многочисленные защитники. – Васька, да задавите вы уже тех умельцев, что вон из той башни по нам лупят! – крикнул Егоров, плюхаясь возле лужи. Прямо перед ним тяжелая пуля выбила фонтанчик грязной воды. – У тебя там отборные стрелки или команда рекрутов?! Они уже двоих наших поранили! – Сейчас, сейчас, вышвысокблагородие! – отозвался Афанасьев, перебегая от одного к другому стрелку. – Прячутся хорошо басурмане, бойницы у них узкие, для боя весьма удобные. Ничего, сейчас подловим! Распределившись, полковые «снайперы» взяли каждую бойницу на прицел. Стоило только там мелькнуть стволу, и туда сразу же начинали бить по три штуцера. Прицельный огонь турок начал угасать, а затем и вовсе наступило затишье. Солдаты проверяли и перезаряжали оружие, оттаскивали подальше раненых, маскировали себя среди кустов и разбросанных валунов. Кто-то даже успел достать из гренадной сумки сухарь и теперь мял его, весь размокший от дождевой влаги, зубами. – Не зайти нам туда, Алексей Петрович. Никак нам без пушек вовнутрь не забраться, – покачал головой командир дозорной роты поручик Осокин. – По-всякому я уже думал, ну вот никак у нас не получится. Мои ребятки хоть и прыткие, да уж больно стены здесь высокие. Даже если гренадами защитников посечь и вовнутрь просочиться, все равно они не дадут нам вглубь заскочить. Всей массой янычары задавят. Тут надобно хорошую брешь пробивать, а потом уже колонной, словно обухом, все внутри перешибать. – Сейчас перешибут, – кивнул себе за спину Егоров. – Вон, слышишь, с двух сторон барабаны бьют? С левой это точно наши подходят, а вот оттуда, стало быть, уже и союзнички топают. Обе колонны прибыли к монастырю с полевыми пушками, и уже через короткое время первые ядра ударили в дубовые, обитые медью монастырские ворота. Несколько минут только понадобилось всего артиллеристам, чтобы их выбить, и в открытую брешь, смешавшись между собой, бросились разом и русские и австрийцы. В этот самый миг раздался страшный взрыв – это взлетел на воздух устроенный здесь пороховой погреб. В результате подрыва пострадало множество солдат и офицеров. Сам принц Кобургский едва не погиб под рухнувшей монастырской стеной. Еще больший урон понесли и сами засевшие в монастыре турки. Часть их смогла вырваться наружу через образовавшиеся провалы стен во главе с Осман-пашой. Они бежали в сторону Рымника, истребляемые легкой кавалерией союзников.