– Ого, вона как волкодавы рявуть-то! – пробормотал, стоя у пудового единорога с огромным банником, молодой канонир. – Ажно, канонаду своей песней перекрывают! – А че нет-то?! – буркнул усатый фейерверкер. – Сытые, тепло одетые, у всех, вон, морды красные, довольные. Не то что, вон, мы, все в копоти да с пустым брюхом. Хотя и нам, конечно, легчевее, чем многим, тут мы хоть у раскаленных пушек греемся. Порцион артиллерийский повышенный, да и бочки могем на дрова разбирать, а уже потом ими землянки отапливать. А вот пяхоте, подумать даже страшно, каково им в бумажных летних мундирах да на лютом морозе с лопатою или киркой ковыряться? Ванька, а ну не зевай, давай быстро заряд в жерло закладывай! – крикнул он заряжающему. – Вона, Прошка ужо орудийный ствол весь вычистил, а ты все на егерей, дурак, таращишься! В ночь на одиннадцатое ноября боевое охранение левого фланга линии было решено усилить. Турки проявляли непонятную пока что суету. Они несколько раз выскакивали днем из своих укреплений, подбегали к русским валам и потом отходили обратно, словно бы проверяя оборону осаждавших на прочность. – Тимофей Захарович, дели-ка ты свою полуроту на три части и выставляй ее при старших унтерах посменно передовыми секретами, – ставил задачу своему главному разведчику Егоров. – Как только заметите что-нибудь серьезное, то сразу же оповестите меня и постарайтесь до последнего шум не поднимать, чтобы дать нам время изготовиться к бою. Не иначе турки к большой вылазке готовятся. Не зря же они несколько десятков людей тут днем потеряли, наскакивая по-дурному. Видать, разведывают, ищут у нас слабое место. – Понял, господин подполковник, – козырнул Осокин. – Я секреты прямо к самым их валам приближу, чтобы, если что, сразу услышать, коли они на нас полезут. Снежок немного нападал, так что в беленой материи мы там совсем даже не будем видны. – Тихо пока, Федор Евграфович, – прошептал Ваня Соловей, вслушиваясь в ночные звуки. – Как обычно, часовые чевой-то промеж себя бормочут, да и командиры османские изредка покрикивают, а так-то ничего необычного там покамест нет. – Да слышу, слышу я, – приглушенно ответил ему Лужин. – Ты, главное, чего-нибудь необычное, ну-у чего-нибудь особенное там, на валах, отслеживай. У тебя же слух лучше, чем у собаки. Вот ты и старайся. – Да я стараюсь, Федор Евграфович, слушаю, – вздохнул Ваня. – Аж ухи, вона, замерзли. Может, и в нашу смену они не полезут? Еще ведь маненько, и уже плутонг Быкова сюда подойдет, а там, глядишь, и рассветать станет. – Поле-езут, – покачал головой сержант. – Даже не сомневайся, Ванька. У командира ведь нюх на такое дело. А может, то, что он умом дюже силен, это дает ему такое понимание всего того, что должно случиться. Не зря же он за каждую малейшую мелочь цепляется, когда ему о разведке докладываешь. И все-то он в своей голове обмозговывает. Я уже и сам начал такое примечать, на что раньше бы и внимание свое не обратил. – Тише, Евграфович, тише! – вдруг прошептал Соловей. – Чего ты? – Цыган замер и начал тоже напряженно прислушиваться, но так и не смог разобрать ничего нового в ночи. – Ну-у, чего ты услыхал, Ванька? Говори уже давай, не томи! – Разговоров никаких нет, и крики стихли у османов, – прошептал тот. – Всегда ведь у них на валу и на стенах шумно было, а тут вот как вымерли все разом. – Ну, а может, утомились басурмане? – предположил Лужин. – Самый ведь глухой час в ночи, а еще и морозит, зараза. – Вот то-то и оно, что морозно, – покачал головой егерь. – Тихо стоять туркам ну никак невозможно сейчас, крикливый и гоношистый этот южный народ. Да ведь как отрезало там с этим шумом. Только что они орали, а тут вдруг раз – и тишина! – и Соловей, привстав из-за валуна, стянул с головы меховую шапку. – Кажись, чего-то слышу! Как будто бы шум дождя тихонький такой, еле-еле слышный доносится, а вот теперяча и позвякивание раздалось. Да это же топот множества ног, Федор Евграфович! – округлил он глаза в волнении. – Толпа огромная в нашу сторону идет! Точно вам говорю. Люди идут, много людей, а слышно словно бы шум дождя! Так зима же сейчас, снег ведь кругом, какой же может быть дождь?! – Матвей, бегом к командиру батальона! – крикнул лежащему позади вестовому Лужин. – Передай их высокоблагородию, что турки втихую из своих укреплений выходят! Много их! – и, проводив взглядом метнувшегося в сторону русских укреплений солдата, выдохнул: – Ну, Соловей, ежели ты вдруг сейчас ошибся, то я самолично все перья из твоего хвоста выдеру! По сигналу сержанта цепь егерей начала быстро отбегать назад к валам русских ретраншементов. А с турецких уже начали спускаться первые сотни янычар. В ночь на 11 ноября Гассан-паша предпринял попытку сбить осаждающих со своих позиций. Помимо нанесения удара по живой силе русских войск, основной целью для этой атаки была артиллерия. Туркам во что бы то ни стало нужно было ее уничтожить. Без пушек дальнейшая осада сразу же теряла всякий смысл. В бой были брошены лучшие силы гарнизона – султанская гвардия. – Быстрее, быстрее! – торопил роты Алексей. – Если турки на наших ребят резко навалятся, то не удержат они оборону! Три сотни шагов оставалось еще до валов, когда с них прогремел первый жиденький ружейный залп. – Бего-о-ом! – заорал Алексей, выхватывая из-за спины свой штуцер. – Штыки надеть! – Гренады вниз метайте, – кричал в это время Лужин, стоя у ската. – Все сразу кидайте и из пистолей бейте! – он закинул один за другим свои ручные снаряды. «Бам! Бам! Бам!» – гремели разрывы у подножия вала. В густую толпу турок ударили сотни мелких осколков. Дежурная рота Полоцкого пехотного полка разрядила вниз свои фузеи и надела на них штыки. Турки отхлынули было от вала, но, подгоняемые своими командирами, оправившись, они опять полезли наверх. Над русским лагерем тревожно били барабаны, выбегающих из землянок и палаток солдат капралы и унтера строили в колонны. Батальон егерей забежал на вал в тот момент, когда толпа янычар, потеснив жиденькую шеренгу пехотинцев, уже переваливала через гребень. – Ура-а! – заревели разом пять сотен глоток, вылетая с ружьями наперевес. Удар егерей был неожиданным, и турки, потеряв разом несколько десятков человек на своем правом крыле, начали откатываться назад. А вслед им все били частые ружейные залпы. Только лишь в двух местах всей осадной линии неприятелю удалось занять русские ретраншементы, но и оттуда он был вскоре выбит подоспевшими колоннами пехоты. Тем не менее около двух десятков орудий турки все же успели подорвать или же серьезно попортить. В ходе этой вылазки погибли генерал-майор Максимов, три офицера и несколько десятков солдат. Утром нашли около сотни турецких трупов, но это мало утешило светлейшего – стало понятно, что противник даже и не помышляет о сдаче крепости. Теперь генерал-фельдмаршал был вынужден согласиться на штурм, ведь зимовать под стенами Очакова в открытой степи означало потерять большую часть армии от холода и болезней. Потемкин писал Екатерине: «…не осталось никакого иного средства по взятию города, кроме генерального приступа…» Глава 9. Березань Пятнадцатого ноября в ставке главнокомандующего русской армией состоялся большой совет. На него помимо генералитета были приглашены все командиры полков и отдельных батальонов, находящихся сейчас под стенами Очакова. – Иван Иванович, поясняйте для всех присутствующих здесь командиров наш план предстоящего штурма, – Потемкин милостиво кивнул и уселся на установленное для него резное кресло. Все собравшиеся в огромном шатре светлейшего офицеры внимательно слушали генерал-аншефа Меллера. – Итак, господа, штурму быть! – главный квартирмейстер подошел к установленному на деревянной раме большому бумажному плану крепости. – Наша артиллерия, выставленная на валах, за три месяца непрерывного обстрела проделала множество брешей в крепостных стенах. Она подавила треть от всех установленных в турецких укреплениях орудий, подожгла во множестве мест сам город и нанесла большие потери оборонявшимся. Время проведения сего штурма светлейшим князем, генералом-фельдмаршалом Потемкиным Григорием Александровичем назначено на утро 6 декабря. Войска наши делятся на шесть атакующих колонн. Первая колонна генерала-майора Палена, состоящая из Тамбовского пехотного полка, батальона спешенных конных егерей, тысячи пеших казаков, двух сотен казаков Платова, отряда Армянских волонтеров майора Аврамова, команды Верных казаков Запорожских и всех прочих приданных сил, заходит туркам с правого фланга и захватывает те османские земляные укрепления, которые расположены между Очаковом и замком Гассан-паши. После чего она разделяется, одна половина ее атакует замок, а вторая бьет неприятеля вдоль всего земляного ретраншемента. Генерал-аншеф указал место наступления для всех перечисленных войск на общем плане. – Вторая колонна Бригадира Львова, состоящая из Екатеринославского и Таврического гренадерских полков, а также из стрелков Екатеринославского егерского корпуса, поддерживает и развивает успех атаки первой колонны. Третья колонна князя Волконского, состоящая из Херсонского гренадерского полка и Лифляндского егерского корпуса, атакует центральные земляные укрепления и выходит к центральным воротам крепости… Алексей, стоя в толпе старших офицеров, внимательно слушал начальника штаба армии и вглядывался в план предстоящего штурма. Замысел командования ему был понятен – решительная атака противника со всех направлений, то есть «раздергивание» его по всей линии обороны и потом введение в месте прорыва дополнительных резервов. «А вот и до нас очередь дошла», – наконец-то услышал он название частей левого фланга армии. – Шестая колонна под командой бригадира Горича в составе Фанагорийского гренадерского и Полоцкого пехотного полков, Херсонского легкоконного полка, Бугских казаков и отдельного егерского батальона прорывается к бастионам неприятеля с левого фланга, вдоль лимана и даже по его льду. Всем колоннам будут приданы большие партии солдат из работных и пионерских рот, в задачу которых будет входить заваливание рвов и наведение по ним мостов, подрыв стен зарядами и расширение проходов в крепость. Все конные полки спешиваются и составляют резерв для введения их в бой на удобных участках. До дня штурма есть еще три недели, и у нас осталось еще одно нерешенное дело – это захват острова Березань. Вот он, господа, посмотрите на план-карту, – главный квартирмейстер положил ладонь на небольшой островок, расположенный в Лимане к югу от Очакова. – Установленные на тамошней крепости батареи ведут обстрел всех прилегающих к гавани вод и надежно прикрывают крепость со стороны моря. Если сии батареи не уничтожить, то они не дадут нам штурмовать крепость по льду Лимана, да и фланги атакующей у побережья колонны будут у нас под ударом. Мы уже несколько раз силами флота пытались эту крепость разрушить и высадить туда десант, но каждый раз орудийный огонь турок причинял нашим кораблям большие повреждения, принуждая их отходить в море. Да и сильная османская эскадра, стоявшая на рейде Очакова, вела по русским судам свой губительный огонь. Теперь же, с уходом турецкого флота в Стамбул, задача по захвату крепости Березань значительно упростилась. Приказом его светлости для десанта на остров определяются запорожские казаки из Верного войска под командованием войскового судьи и кошевого атамана запорожцев Антона Головатого. В помощь им по просьбе самих казаков определяется сборная команда от отдельного батальона егерей подполковника Егорова. Взоры всех присутствующих обратились на Лешку. «Да елки ж палки, – выругался он про себя. – Ну мы же не морская пехота, в конце-то концов, чтобы по морю да в такую холодину десантом ходить!» Вероятно, вся гамма чувств отразилась на его лице, и князь махнул рукой. – Подполковник, что-то, я погляжу, ты не рад такой чести, чтобы показать перед всей нашей армией искусство своих егерей в таком важном деле? Сказывали мне, что при Суворове вы гораздо веселее за Буг десантировались? «Ага, вон в чем тут дело, да здесь самая обычная ревность, – подумал с досадой Алексей. – Видать, нашептали наушники уже князюшке и про мою любовь к генералу, и про его доброе отношение ко мне. А я ведь, грешен, и правда высказывался нелестно про столь бездарно ведущуюся осаду. Плохо! Очень плохо иметь столь сильного недоброжелателя в лице самого князя! – Ваша светлость, рад буду оказанной вами такой высокой чести! – гаркнул он, глядя преданно на Потемкина. – Постараюсь не осрамиться и показать все, на что способны мои егеря! – Ну, вот и покажи, покажи, подполковник, – улыбнулся тот. – А то чать засиделся уже в своем-то нынешнем звании? Дорожи вниманием! Я ведь преданных мне офицеров никогда не забываю, – и, хмыкнув, покачал головой. – Продолжайте, Иван Иванович, – махнул он рукой, и главный квартирмейстер подошел опять к плану крепости. – Алексей Петрович, мой план штурма Березани и находящихся на ней укреплений совершенно прост, – пояснял Егорову кошевой атаман. – У меня тут под стенами Очакова двадцать три большие куренные лодки и почти девять сотен казаков. Под прикрытием огня флотилии канонерских лодок бригадира Осипа Дерибаса мы пересекаем пролив по наикратчайшей прямой и высаживаемся на северной стороне острова. Тамошние места нам хорошо знакомы, так что выведем суда на самое мелководье так, что вы даже и мундиры свои не сможете замочить. Ты уж прости меня, подполковник, это ведь я перед князем настоял, чтобы твоих стрелков мне в помощь придали. Для атаки бастионов мои запорожцы хороши, они быстро на них заскочат, а вот твои егеря, как я сам знаю, отменные стрелки. Наслышан я о них уже от бугских казаков. Пока мы будем крепостные стены штурмовать, вы, главное, не дайте османам из них высовываться. Загоните их вовнутрь, подполковник! Ну, без обид? – Да без обид, Антон Андреевич, – пожал плечами Егоров. – Одно же общее дело с вами делаем. – Братцы, в каждую лодку садитесь десятком! – пояснял задачу всем выстроенным на берегу егерям Алексей. – Начинаете вести огонь из кончебасов при подходе к острову еще за несколько сотен шагов. Бейте так часто, как только сможете. Нужно сбить прицел османским канонирам и не дать им потопить наши лодки до подхода к берегу. За казаками никто на штурм не бросается, наше дело – это точная и уверенная стрельба на расстоянии, потому и идут в десант самые лучшие наши стрелки. Все, отряд, по лодкам! Бегом марш! – Чого так довго, стрилки? Чи пан фицер вам голову заморочував? Ми вже втомилися сидяти! – проворчал здоровенный куренной старшина, сдвигаясь в сторону. – Замерзли вси! – А ну посторонись-ка, дядя! – Лужин запрыгнул на палубу кончебаса и подвинул своим плечом казака. – Сейчас на веслах поработаете и согреетесь. Быстрее, быстрее запрыгиваем, братцы! Один за другим в большую лодку запрыгнули все десять егерей. – Ваше высокоблагородие, а вы разве тоже в десант с нами? – отшатнулся сержант от кормы. – А ты что, без меня хотел, Федька, уйти? – усмехнулся Алексей. – Забыл, чертяка, как мы с тобой когда-то славно по Дунаю ходили? Сам хотел себе всю славу заграбастать? – Евграфович у нас такой, ваше высокоблагородие, – хохотнул Соловей. – Шибко он до славы жадный. Говорит, что без медали от Очакова не уйдет в эту зиму. – Ну, ты бы помолчал, Ванька, – нахмурился Лужин. – Мал больно при начальстве да над командиром подшучивать! – Все, молчу, молчу я, Федор Евграфович! – поднял вверх руки егерь. – Навались! – крикнул старшина, и лодку оттолкнули с отмели. Казаки-гребцы взялись за весла, и она стремительно пошла на юг, в сторону видневшегося в отдалении острова. Вместе с ней шло еще двадцать два гребных кончебаса. До десантников донесся один, второй, третий пушечный выстрел, а затем они слились в сплошную канонаду. – Канонерки наши бьют, – успокоил егерей Алексей. – На себя внимание от нас турок отвлекают. Первое ядро неприятельской береговой батареи ударило в воду далеко от гребной флотилии. Раздался всплеск, и вот второе, третье вздыбили фонтаны воды. – Штуцера, огонь! – скомандовал Алексей, сам совмещая прицел на мечущихся вдалеке фигурках. Хлопали выстрелы нарезных стволов, попаданий пока видно не было, да это и было-то невозможно, учитывая такую дальнюю стрельбу и волнение на море. – Осторонься! – рявкнули два казачьих канонира, потеснив егерей на носу. Один из них, подбив клин, чуть поправил прицел, а второй раздул тлеющий на пруте фитиль. – Богдан, бережись! – крикнул тот, что был с прутом, и прислонил дымящийся пальник к затравочному отверстию. «Бах!» – рявкнул фальконет, выпуская дальнюю картечь в сторону острова. Канонерки флотилии Рибаса подошли ближе и тоже повели обстрел береговой батареи. Кончебасы приставали на северной отмели, и в ледяную воду, подняв вверх оружие, спрыгнули с бортов запорожцы. Дав залп из ружей, они бросились к береговой батарее. Вырезав на ней топчу, казаки развернули орудия против крепости. Куренные атаманы подняли своих людей и под прикрытием плотного огня егерей бросились на штурм стен. Турки не стали испытывать судьбу и вывесили белый флаг. Согласно отправленному в столицу донесению Потемкина, общие потери казаков составили: один полковой старшина, четыре куренных атамана и двадцать четыре казака. Согласно тому же рапорту, из четырех сотен защитников Березанской крепости триста двадцать сдалось в плен, а восемь десятков было убито. Плененного коменданта Келеджи Осман-пашу на следующий день принял в своем шатре сам Григорий Александрович. Он был показательно одарен бриллиантовым перстнем, а всем остальным пленным была выплачена компенсация за «потерянные вещи». Колонну добровольно сдавшихся на островной крепости защитников провели во главе с комендантом и со всеми командирами перед очаковскими стенами. А уже через три недели в Ольвиополе их и вовсе отпустили в Турцию. Позже Келеджи Осман-паша на Родине был возвышен до трехбунчужного паши. Одновременно с десантом на Березань, другой отряд казаков, посланный в Гаджибей (будущую Одессу), сжег там склады с продовольствием, боевым припасом и со снаряжением для Очакова. 12 декабря 1788 года Екатерина II наградила Антона Головатого и Захария Чепегу Георгиевскими крестами IV степени с формулировкой «За отличие». В это же самое время указом генерала-фельдмаршала Потемкина казацкое войско было названо Черноморским, а все его старшины получили армейские офицерские чины. Именно во вторую турецкую кампанию казаки, совсем недавно считавшиеся чуть ли не бунтовщиками, становятся той уникальной ударной силой, о которой через четверть века сам Наполеон скажет: «Если бы у меня были казаки, то я бы покорил весь мир!» Прошлые обиды за уничтожение Сечи были забыты, и с формальным принятием запорожцев в войсковое управление началось их долгое служение России.