— Что мне там делать? — То, что делала раньше, полагаю. Я издаю невеселый смешок. — Я была раздавлена раньше. — Я знаю. Я смотрю на него. — Откуда ты знаешь? Он отчасти поворачивается, глядя мимо меня. — Я говорил, что прибыл на Фесмофорию ради тебя. Я киваю, сердце колотится. — Фурии не единственные ощутили тебя, — говорит он. К моему шоку, он краснеет, две розовые точки появляются на его щеках. — Летом. Сначала ничего, а потом… Ты, — он делает паузу, кашляет. Цвет на его коже угасает. — И я решил прибыть на фестиваль, найти тебя. Но ты не была готова быть найденной, и я оставил тебя. Но сначала позволил себе один танец. Поцелуй, который не должен был стать украденным. — Он не был украден, — говорю я. — Он был дан свободно. Я даже не пила тогда вино. Он улыбается, в этот раз улыбка задевает его глаза. — Я рад знать. — А теперь? — спрашиваю я. — Я готова быть найденной? — Это не мне решать, — его ладонь прижимается к моей щеке. Я слышу шаги, Аид отпускает меня и кивает кому-то. Я вижу, что Лодочник идет к нам, тень юноши следует за ним. Тень смотрит на меня большими глазами, потом замечает Аида и сжимается. — Иди, — говорит ему Аид, и он пробегает мимо нас. — Харон доставит тебя на Остров. — Все будет в порядке? — спрашиваю я. Я не хочу переживать, но с болью понимаю, что мы оставили Бри в саду с тремя разъяренными Фуриями, и я переживаю и из-за них. Из-за всех. Они не заслуживают этого, но любовь так не выключить. Я хотела бы. — Им не навредят, — говорит он, но мы оба знаем, что это не ответ. — Прощай, Кори, — Аид склоняется и целует меня в щеку. Я ощущаю его холод, хочу прильнуть к ней и остаться навеки. Он поворачивается и уходит, его тени спешат за ним, как придворные. Лодочник тихий, пока мы идем вдоль пустой пристани, и я благодарна. У меня даже нет энергии на небольшую беседу. Когда мы доходим до одинокой лодки в конце, он протягивает руку, чтобы помочь мне забраться, и я понимаю, когда сажусь на носу лодки, что старая я отпрянула бы от его пальцев или заставила бы себя принять ладонь из вежливости, а потом дрожала бы от ощущения его бумажной холодной кожи. Но было бы лицемерием теперь отшатываться от нечеловеческого. Кончики пальцев еще болят тем, где их пробили когти — мои когти. Ран нет, кожа даже не красная, но, когда я сжимаю пальцы, боль яркая и горячая. Мои плечи тоже болят, и я повожу ими, чтобы прогнать боль, которая не ощущается так, будто я криво спала. Я провожу языком по зубам, потом по их следам на губе. Делаю это снова, там, где был палец Аида. — Готова, Леди? — спрашивает Лодочник, голос шуршит, как ветер среди влажных листьев. Да. Нет. Я сжимаю край скамьи, боль пронзает ладони. Я киваю. Я готова. Лодочник веслом отталкивается от пристани. Впереди врата мертвых раскрываются на тихих петлях, посылая волны, которые бьют по нашей лодке, и я понимаю, слабо вздрагивая, что, кроме Лодочника, я первая в истории, кого увозят из Подземного мира. Это не радует. Я не ощущаю триумфа из-за возвращения. Только тупую боль, похожую на разбитое сердце. Мы плывем под башнями, я слышу низкий рокот рычания и поворачиваюсь и вижу шесть красных сияющих глаз высоко над нами в тенях, следящими за нами. Я знаю, что это. Это затихает, когда я ловлю его взгляд, и я смотрю, как глаза опускаются, представляю три головы, опущенные на большие лапы. Глаза следят за нами, пока мы не уплываем. Я отрываю взгляд. Мы минуем врата, и я разглядываю их. Сердце колотится в груди, когда что-то движется в одном из окон башни слева, привлекая мое внимание. Я вижу бледную щеку и лоб, обрамленные тенями, темный глаз. Я не поднимаю ладонь, это не делает и он, но я не отвожу взгляда, пока он не пропадает. Потом я поворачиваюсь вперед, смотрю на горизонт. Мы плывем по Ахерон между горами, и я думаю об Эребусе, жалею, что мы не плывем мимо, хотя это глупо: Фурии не сидели бы на кусочке земли, не махали бы нам, желая мне безопасного пути. Я представляю, как они пикируют с неба и забирают меня из лодки домой, в наш узел из перьев, чешуи и когтей. Я позволила бы им. Даже после всего. Из-за них я в прямом смысле увидела монстра в себе, и ему нравилась компания. Нам нравилась их компания. Мы минуем горы, река выбрасывает нас в море, и я смотрю, как вода вокруг лодки из коричневой воды Ахерона становится серой водой Стикс вокруг Подземного мира. А потом вода становится темно-синей. Почти в тот же миг мурашки бегут по моему телу. Не от страха, а от холода. Дыхание застревает в груди. Мне холодно, и там краски. Значит… Мы не прошли туман или барьер, но миновали невидимую линию между миром мертвых и землей живых. Когда я оглядываюсь, Подземного мира нет, только темный океан вокруг, словно его там и не было. Я обвиваю руками дрожащее тело, смотрю вверх и вижу звезды. Я отклоняю голову, смотрю на безлунное небо. Сотни тысяч белых огоньков усеивают небо, бледная лента Млечного Пути между ними. Пояс Ориона. Большая Медведица. Каллиопа. Персей. Этих я знаю, всегда могу найти, и я делаю это, ищу их, обвожу взглядом, надежные старые звезды на знакомых местах. Ком появляется в горле, ведь это так красиво, и я не ценила этого раньше. На Острове перестаешь любоваться звездами и Млечным Путем, потому что, если облако нет, их видно каждую ночь, они всегда там, всегда ждут. К красоте можно привыкнуть, перестать смотреть — не из-за неблагодарности, а потому что насмотрелся. То, что всегда там, принимается как должное. Только когда теряешь это, понимаешь, как сильно ты этого хотел. — Вы в порядке, Леди? — спрашивает Лодочник, его голос легко разносится над водой. — Да. Думаю, да, — я опускаю голову, чтобы посмотреть на него, и понимаю, что я плачу, но не знаю, почему. Я вытираю слезы ладонью, сжимаю зубы. Он опускает весла и снимает плащ, протягивает мне. — Возьмите. На этой стороне холодно для вас. — Тебе это не нужно? — спрашиваю я. — Нет, Леди. Прошу, — он протягивает мне плащ. Я беру его и накидываю на себя. От этого не становится теплее, ведь он не был теплым, но холодный воздух уже не задевает мою кожу. Ком в горле возвращается, я сглатываю его. — Мы почти там. Пока он говорит это, яркий свет падает на море, и я поворачиваюсь и вижу маяк отца, высоко на камнях, луч проходит по темной воде, движется дальше. — Он не увидит нас? — спрашиваю я неуверенно. — Мой отец. Он — один из хранителей маяка. — Нас видят только те, кто должны. Я рада лишь на миг, потом понимаю скрытый смысл его слов. В стиле богов было бы позволить мне вернуться, но в обмен на того, кого я любила. В их стиле было бы дать мне спуститься и смотреть, как моего отца или Мерри, или кого-то еще важного, садят на мое место в лодке. Он читает мои мысли. — Спокойнее, Леди. Этой ночью я никого не забираю, — голос Лодочника серьезный, но его красные глаза добрые, когда смотрят в мои. Я слабо улыбаюсь ему, он кивает. Мы огибаем Точку Фетиды, и я вижу серую голову, появившуюся из воды в паре метров оттуда, человеческие черные глаза следят за лодкой. Тюлень. Может, тот, которого видели Бри и Али… Я замираю, понимая, что нее знаю, как долго меня не было. — Какой месяц? — спрашиваю я у Лодочника. — Какой год? — Не знаю, Леди. Я не слежу за смертным временем. Дрожь пробегает от моей шеи по спине. Время в Подземном мире могло идти как в мире фейри: день там был месяцем тут, неделя была годом. Может, я обнаружу на Острове, что все, кого я любила и знала, уже в Подземном мире, и так было десятки лет, и я летала над ними с Фуриями, не зная этого. Тюлень пропадает тихо под водой, а потом я вижу гавань и старые рыбацкие лодки, которые я знала с детства: «Элизабет», «Кахана» и «Наш Общий Друг», — мы с Бри много раз мучили уставших рыбаков, спрашивая, видели ли они русалок или сирен. Если они еще там, еще работают, судя по ящикам лобстеров, то я отсутствовала не так долго. Это капля надежды. Лодочник подплывает к пристани рядом с лодкой Коннора, опускает весла и встает, плавно подходит ко мне, протянув руку. Я снова сжимаю его ладонь, и он помогает мне выбраться из лодки на твердую пристань. Я вернулась из мира мертвых. — До встречи, Леди, — Лодочник возвращается на свою скамейку, берет весла. — Я… — я запинаюсь, вдруг не хочу, чтобы он уплывал. Я пытаюсь придумать, как его задержать, но не получается. — Твой плащ. Он тебе нужен? — Оставьте его, — говорит он, когда я начинаю его снимать. — Уверен? — я медлю, не зная, почему. — Если хочешь подождать, я сбегаю за курткой и верну плащ? — Вы будете в порядке, Леди, — тихо говорит он. — Я уверен. Я рада, что один из нас уверен. Я остаюсь на пристани, смотрю, как он отплывает из гавани туда, куда ему нужно дальше. Я выдыхаю, тихий всхлип, который я прятала в горле, вылетает. Я закрываю глаза и стою, слушая звук океана, крики чаек неподалеку. Остров. Я вернулась. Тут мне место, говорю я себе, пытаясь игнорировать то, как это звенит пустотой лжи. Мои ноги дрожат, я поворачиваюсь и иду по пустой гавани, поднимаюсь мимо амбаров с лодками к началу Главной улицы. Даже в темноте все слишком яркое, оранжевое сияние фонарей, красный почтовый ящик в конце дороги, зеленая краска вокруг подоконников и дверей паба, белизна зданий. Это ранит мои глаза после тусклости Подземного мира. Я поворачиваю на Хай-стрит и замираю, глядя на нее, любуясь. Там «Спар», снаружи припаркована древняя серебряная Фиеста Кэлли Мартин. В центре дороги все еще яма, одинокий светофор на Острове на перекрестке напротив врача, все еще примятый там, где старший брат Астрид врезался машиной своего папы туда на уроке вождения три года назад. Знакомый потрепанный черный велосипед прикован цепью у лавки мясника, я подхожу и вижу записку, прицепленную к нему. Я открываю ее, вижу напечатанное предупреждение полиции, подписанное Мортайдом, просьба переместить велосипед, иначе будет штраф. Деклан добавил от руки Тому Крофтеру, что это последнее предупреждение, и с него точно снимут штраф, в этот раз Деклан говорил серьезно. Ничто не изменилось.