– Джун… – Брант колеблется, стоя у распахнутой двери и глядя на меня через плечо. Он перебирает пальцами в кармане, позвякивая ключами. Он колеблется. И потом говорит: – Лучше бы ты мне солгала. Он выходит и закрывает дверь, а я со слезами на глазах падаю на злосчастный диван. * * * – Поехали со мной в Нью-Йорк. Пожалуйста? Я сижу напротив Селесты в кафе-мороженом, поедая мороженое в рожке за одним из уличных столиков. Ее слова превращает теплый летний ветерок в лед. – Ты же знаешь, я не могу. Это последний день пребывания Селесты в городе – после этого она улетит обратно в свою новую блестящую жизнь в Нью-Йорке. Мы хотели встретиться в последний раз перед тем, как снова вернемся к общению через сообщения и Facetime. – Почему нет? – Она перекидывает косу через плечо, нахмурившись. – Я знаю, что тебе нужно было время после всего, что… случилось в прошлом году… – Она смотрит на меня с сочувствием. – Но я думаю, что время пришло, Джун. У танцев есть срок годности, и меня бы убило видеть, как истекают твои мечты. Я смотрю вниз на маленькие лужицы подтаявшего клубничного мороженого, капающего на деревянный столик. – Я больше не та девушка. Я не знаю, что я хочу делать. – Это чушь, – возражает она, откинувшись на спинку пластикового стула. – Ты была рождена для этого. Ты была самой талантливой в нашем классе, и все это знали. Камилла написала тебе блестящее рекомендательное письмо. – Да, но Камилла не похоронила своего брата, а потом не влюбилась в… – Я осеклась, подбирая слова. – В того, в кого не должна была. Селеста прикусывает губу, прищуриваясь. Она знает о Бранте. Она видела тот развратный поцелуй на выпускном своими собственными глазами, как и Женевьева. С тех пор мы почти не говорили об этом, но они обе без остановки допрашивали меня в ту ночь. Но я отмалчивалась. Я не знала, что думать. И очевидно, до сих пор не знаю. – Это из-за Бранта, да? – заключает Селеста, облизывая мороженое. – У тебя есть к нему чувства? Мои щеки вспыхивают. – Можно и так сказать. – Это взаимно? Я колеблюсь. А так ли оно? Это точно было взаимно в четверг вечером, когда он сделал из меня женщину и довел до двух оргазмов, а затем в его же любящих объятиях я провалилась в блаженный сон. Но сейчас воскресенье, и мы почти не разговаривали после того напряженного утреннего разговора. Брант постоянно работает на двух работах, и в те моменты, когда мы пересекались, между нами проносились лишь формальные любезности, граничащие с избеганием. Вчера я работала в закусочной, разнося заказы вместе с моим удрученным настроением. Я сделала самый минимум по чаевым, потому что улыбки трудно удаются, когда кажется, что весь твой мир погряз в меланхолии. – Там неразбериха, – говорю я. – Полная неразбериха. Я люблю его, Селеста… Я люблю его так сильно, но не знаю, как любить того, с кем мне нельзя быть. Она смотрит на меня с сочувствием: – Никто не знает, девочка. Для такого не пишут пособий и не предлагают курсы в колледже. Из меня вырывается грустная усмешка. – Тебя совсем не ужасает эта новость. – О, я тебя умоляю. Я весь последний год спасала Жен от нервного срыва после того, как она сошлась со своим сводным братом Колтоном. Ее семья практически отказалась от нее, а Колтона отправили на военную службу. У меня кровь стынет в жилах. Я знала об их отношениях, но была не в курсе реакции семьи. Когда я бледнею, она добавляет: – Не то чтобы ваша ситуация точно такая же. Я уверена, что твои родители спокойно это воспримут… если только они еще не знают. – Нет, они не знают. Я уверена, что реакция будет какой угодно, но не «спокойной». Все стало развиваться всего несколько дней назад, так что я сама едва еще что-то поняла. – Развиваться? Селеста ерзает на стуле, из-за чего в ее блондинистых волосах отражаются отблески света; засмотревшись на них, я на мгновение уношусь в свои мысли, а затем качаю головой, краснея. – Ну, эм… мы вроде как… Она поднимает идеально очерченную бровь. – Мы переспали, – с трудом говорю я. – В четверг. Селеста приоткрывает рот, произнося неслышимое «о». – Это получилось совершенно неожиданно. Шокирующе, согласна. Он чувствует себя ужасно, а я чувствую себя… ну, точно так же, потому что не могу видеть его таким, и я полагаю… – Было хорошо? Ее слова обрывают мою речь. Я, моргая, смотрю на нее какое-то время, после чего облизываю губы, опуская голову: – Это было невероятно. На ее красивом лице расплывается улыбка. – Моя девочка. Я не могу удержаться от смеха, но в то же время умираю от смущения. – Послушай, Джун… Мы дружим бо́льшую часть жизни, и верь мне, когда я говорю, что Брант – один на миллион. Он защищает тебя, он верный и добрый. Он готов буквально на все ради тебя. К тому же он чертовски горячий. – Она отправляет последний кусочек рожка в рот, делая паузу, чтобы прожевать, и только потом заканчивает: – Честно? Самое умное, что я когда-либо сделала, – это загадала тебе то «действие». – Я никогда не прощу тебя за это, – вспыхиваю я. – Ты не только меня простила, но и благодаришь каждый день. – Она подмигивает, а затем придвигается к столику и упирается на локти. – Будь осторожна. Внимательна. Жен сказала, что ее родители застукали их, когда они занимались сексом, и это как бы было неудачным началом для объявления отношений. Не рекомендую этот путь. Я морщусь: – Уверяю тебя, это не входит в планы. Неожиданно телефон, лежащий рядом со мной на столе, начинает вибрировать, словно мама знала, что я о ней думаю. Колдовство. Мама: Дай мне знать, в какие дни ты работаешь на этой неделе. Я бы с удовольствием запланировала денек для шопинга и похода в кафе! Xoxo[40], мама. Желудок сводит от ужаса, когда я смахиваю сообщение. – Брант? – спрашивает Селеста. – Мама. Она морщит нос. – Ну, хотела бы я дать тебе совет получше. Все, что я могу сказать, – следуй за своим сердцем, но знай, что во время пути придется чем-то жертвовать. Ты должна взвесить все хорошее и плохое, – говорит она мне. – Ни одни отношения не приходят без борьбы, но они должны стоить того, чтобы за них бороться. Они должны стоить всех тех жертв, на которые тебе неизбежно придется пойти. Мороженое капает мне на руку, и я понимаю, что оно уже превратилось в растаявшее месиво. Я бросаю его в мусорное ведро и, слизывая липкие капельки, размышляю над словами Селесты.