– Понял. Хорошо, мы запускаем процесс восстановления при помощи рожка мороженого, которое купим на набережной. Ты же сможешь его съесть, да? – Он тычет мне в живот указательным пальцем. – Я знаю, что слово «сахар» иногда считается легким правонарушением среди девочек-подростков. Отмахнувшись от его руки, я продвигаюсь к выходу: – Да, Тео, я его еще как съем. Я возьму два, чтобы побыть бунтаркой. – Вот и умница. Мы выходим на улицу под сентябрьское солнце и садимся в полицейскую машину Тео. Нам удается быстро добраться до набережной в центре города, вдоль которой расположились пиццерии, милейшие магазинчики и кафе-мороженое. Я распустила волосы, и теперь они развеваются в открытом окне, пока мы паркуемся вдоль оживленной улицы. Выпрыгнув из машины, я надеваю солнцезащитные очки. – Я думала, у тебя сегодня выходной, – задумчиво говорю я, идя по тротуару. – Тебя вызвали? Тео поправляет кобуру и присоединяется ко мне возле нашего любимого кафе, где продают мороженое. Он вздыхает, снимая солнцезащитные очки. – Конечно, всегда есть плохие парни, которых нужно победить, и люди, которых нужно спасти. – Он ухмыляется и легонько хлопает меня по плечу. – Я изображаю это гораздо круче, чем есть на самом деле. В основном это нарушения правил дорожного движения и мелкие штрафы. Я улыбаюсь в ответ: – Ну, я рада, что ты все же смог меня втиснуть в свое расписание. – Все ради тебя, Пич. И все ради мороженого с печеньем. Маленький колокольчик звенит над головой, когда мы заходим в магазин, аромат малинового крема и теплого ванильного сахара витает вокруг нас. Я покупаю шоколадные ириски для мамы с папой и пакетик жевательных конфет для Бранта. Он всегда был сладкоежкой, однажды он сказал мне, что сладости напоминают ему о его умершей матери. Пока работница зачерпывает конфеты в пакет, я говорю ей: – Только без фиолетовых, пожалуйста. Она смотрит на меня: – Простите? – Только не кладите фиолетовые, все остальные – можно. Очевидно, это странная просьба, потому что она долго и озадаченно на меня смотрит, а потом кропотливо вынимает фиолетовые конфеты, возвращая их в емкость. Я забираю сладости с широкой улыбкой. – Большое спасибо. Мы с Тео заказываем мороженое в рожке, и Тео в конечном счете оплачивает всю покупку. Я несколько раз благодарю его, потому что зарабатываю всего лишь десять долларов в час в танцевальной студии, ассистируя преподавателям с маленькими балеринами. С деньгами туго: в основном все уходит на счета за сотовую связь и на бензин, когда мама дает мне ездить на минивэне. Пока мы ждем наше мороженое, молодая девушка, которая нас обслуживает, внимательно смотрит на меня, ее темные глаза блестят от любопытства. Протянув мне мой рожок, она закусывает губу и наконец говорит: – Я видела вас в «Бистро Марино». – О! Да, я заходила несколько раз, – говорю я ей, кивая и облизывая тающее мороженое, стекающее по рожку. – Хорошая память. – Ваш парень такой классный. Он такой талантливый. Я замираю, чуть не подавившись мороженым. Я удивленно смотрю на нее, приподняв брови: – Что? – Я работаю там хостес по совместительству. По вторникам и четвергам. Я видела, как вы заглядываете туда время от времени, приносите ему ланч или что-то… В общем, я не хотела показаться излишне любопытной, просто хотела сказать, чтобы вы знали, как вам повезло. Мой парень не может даже разогреть в микроволновке полуфабрикаты, ничего не испортив. – Она смеется, наклоняясь, чтобы сделать Тео рожок. – Вы отлично смотритесь вместе. Я теряю дар речи на какое-то время, с трудом отваживаясь взглянуть на Тео, у которого взлетела бровь в замешательстве. – Простите, вы, должно быть, подумали о ком-то другом… Она снова поднимает голову, высокий хвост покачивается за ее спиной. – Брант. Шеф-повар. – Брант – мой брат. Он не мой парень. Повисает тишина. Ужасно неловкий момент. – О боже, мне так жаль. – Девушка вручает Тео его заказ, проводя руками по фартуку. – Просто то, как вы двое общались друг с другом, я просто подумала… оу, хорошо. Простите. Она краснеет, смутившись. Я делаю то же самое, потому что мне ужасно неловко. Сотрудница прочищает горло, почесывает шею и уже обращается к Тео: – Вы, должно быть, ее парень. Прошу прощения за недоразумение. – Я тоже ее брат. Она таращит глаза. – Вау. Здорово, это… здорово. – Она машет нам рукой на прощание и поспешно удаляется. – Пойду-ка я умру от стыда. Мы отходим от прилавка, Тео идет следом. Мы открываем стеклянную дверь – маленький колокольчик сигнализирует о нашем уходе и звучит уже не так бодро. Когда я откусываю мороженое, то понимаю, что у него вкус стыда. – Это было, мягко говоря, стремно. – Тео идет рядом со мной, когда мы сворачиваем на набережную, где по воде плавают утки, рассчитывая на угощения от прохожих. – Твое лицо такое же розовое, как и твой купальник, Пич. – Тс-с. Я чувствую, что он наблюдает за мной, пока мы идем, и я непроизвольно ускоряю шаг, как будто пытаясь исчезнуть из его поля зрения. – О чем она вообще? – Я откуда знаю? – Я вздрагиваю, когда мое внутреннее раздражение вырывается наружу – это не похоже на меня. Я превратилась из грубого подростка в вежливую красноречивую девушку по большей части благодаря тому единственному случаю, когда моя мама записала меня на видео в разгар моего гормонального урагана – мне было пятнадцать. Она показала мне видео, когда я успокоилась, и мне было так стыдно за мое поведение, что я быстро изменила свое отношение. Это помогло мне понять, как другие люди меня воспринимают, поэтому теперь я прилагаю немало усилий, чтобы всегда выставлять себя с лучшей стороны. Быстро придя в себя, я улыбаюсь Тео: – Прости. Мой брат, кажется, и не обиделся, но это неудивительно. С годами я обнаружила, что только две вещи в этом мире по-настоящему его могут задеть: одна из них – это люди, которых обижают. Вторая – люди, которые потенциально могут поставить меня под удар. В основном это представители мужского пола, которые смотрят на меня, говорят со мной и, боже упаси, прикасаются ко мне, а иногда и дышат со мной одним воздухом. Вероятно, последнее зависит от его типа: если он похож на человека, который может быть замешан в вышеперечисленном списке преступлений, то ему конец. Тео не отвечает какое-то время, облизывая мороженое. Затем задумчиво произносит: – Интересно, почему она так подумала? У меня снова пылают щеки, и даже холодное мороженое не в силах помешать этому. – Странно, да? – Определенно странно. Она сказала что-то о том, как вы двое общались друг с другом… что, черт возьми, это значит? – Понятия не имею. Ей явно нужен урок по социальным сигналам. – Тоже так думаю. – Он снова замолчал, и я полагаю, что этот унизительный разговор наконец-то закончен. – А как вы взаимодействуете? Типа обнимаетесь или еще какая-то фигня в этом роде? Или ты… – Тео, это неловкий разговор. Он мой брат, и мы ведем себя друг с другом, как и всегда. Может, поговорим о чем-нибудь другом? Я снова чувствую на себе взгляд Тео. Стальной взгляд голубых глаз. Он вздыхает, когда мы прогуливаемся по берегу реки, и когда я поднимаю на него взгляд, он уже доедает мороженое. Теперь его внимание приковано к воде. – Сегодня подходящий денек, чтобы кого-нибудь спасти, – говорит он. Я смеюсь. Он всегда так говорил, когда еще жил с нами, прямо перед тем, как уходил на смену. Сегодня подходящий денек, чтобы кого-нибудь спасти. – Я спасаю гораздо меньше людей, чем думал, когда шел на эту работу. Где все эти дамы в беде? Принцессы, запертые в замках с привидениями? – Рыжеватые волосы Тео развеваются на ветру, а когда он улыбается, веснушек словно становится больше. – На прошлой неделе я спас из канализации котят. Я рассмеялась. – Это точно считается, – говорю я, облизывая растаявшее мороженое, капающее мне на руку. – Но если серьезно, я знаю, что однажды ты обязательно спасешь кому-нибудь жизнь. Ты был рожден для этого, Тео. Он притягивает меня к себе и обнимает, пока мы прогуливаемся по набережной. Слегка сжимая в объятиях, он произносит: – Пока ты веришь в меня, Пич. * * *