– Как там дела в Канаде? – Перестань. Пожалуйста. – Не знаю, что и сказать. Не знаю, что и сказать. Я просто… попросту говоря… я в гневе. – Она встала; её лицо не выражало никакого конкретного намерения. – Я ухожу. С таким видом, будто высказанные вслух слова натолкнули её на нужную мысль, она поспешно прошла через прихожую и вышла на улицу, хлопнув руками по рулю велосипеда, который припарковала у входа, и носком ботинка выбив из-под него откидную ножку-опору. – Кэти, стой, подожди! – окликнул Шкип, но не двинулся следом. Кэти сказала, что она в гневе. Вряд ли она часто бывала в каком-либо ином расположении духа. Он уселся на диван, склонился вперёд, облокотившись на колени, и стал разглядывать журналы на столике – «Тайм» и «Ньюсвик» с фотографией на обложке: два американских негра-олимпийца стоят, вскинув сжатый кулак – приветствие движения «Власть чернокожим». В Мехико, наверно, подумал он, но точно не знал, потому что давно уже не читал их. И вот она вернулась. – От тебя не было никаких вестей. Он дождался, пока она не взялась за большой стул, стоящий напротив него, не оттащила его на небольшое расстояние, демонстрируя несогласие, и не опустилась на скрипучее ротанговое сиденье. – Ну? – Ну, я прислал пару открыток. – Я накатала целую гору писем. Несколько из них даже отправила почтой. Знаешь, почему я разрываю наше общение? – Надеюсь, ты мне расскажешь. – Потому что, когда умер отец Кариньян – ты же знал, что он умер? Конечно же знал – так вот, до нас дошла новость, что священник из окрестностей Кармена утонул в реке, а новости в нашу епархию приносил именно ты, и мы были вместе и предавались любви три недели, а ты об этом ни словечком не обмолвился! – Разве не получал я письма от тебя где-то год назад? Намного позже всей этой истории со священником и с утоплением. – Это случилось не сразу, но в конечном итоге я поняла: не стоит общаться с лжецами. – Может, и не стоит, – сказал он. – Но письма твои я оценил. Эта реплика, похоже, заставила её помедлить. – Ты мне так по-настоящему и не ответил. Открытки – не в счёт. – Может, мне не хотелось лгать. – Это было правдой, но не подлинной причиной его молчания. Он не отвечал, поскольку полагал её письма безумным бредом. – Или нет, ладно, писать письма – это трудно. Вот это ближе к истине. – Липовый канадец рассказывает мне что-то об истине! К слову, ты под каким именем-то работаешь? – Шкип. – А фамилия? – Бене. Но в основном просто Шкип. По-прежнему Шкип. – Некто, известный под псевдонимом Бене, желает поговорить об истине! – Не всегда мы можем изложить свою историю полностью. Ты ведь сама мне как-то раз так сказала. – Не припомню, чтобы я хоть раз так говорила, но это, несомненно, правда, когда речь заходит о ком-нибудь вроде тебя; в твоём случае это определённо так. – Так что же – останешься тут ненадолго? Она злобно зыркнула на него увлажнившимися глазами. Гнев её вышел из тела вместе с порывистым вздохом, и стало видно, что она всё же рада встрече. Что до «шпиона», то от этого слова Шкипа бросило в дрожь, а руки у него затряслись от счастья. Он разыскал госпожу Зю, велел организовать чай, фрукты и хлеб, вернулся к гостье, сказал: «Всего две минуты» и ушёл обратно болтаться без дела на кухне, ибо не хотелось попадаться Кэти на глаза без еды и питья, пока госпожа Зю их не приготовит. Сам поспешил в гостиную с подносом. Она тоже, видимо, неожиданно застеснялась. – Этот пёс, – заметила она, – всё бродит тут и бродит. – Это доктор Буке. Когда-то был хозяином этой виллы. – Ведёт себя так, будто до сих пор тут главный. – Он реинкарнировал в собаку. – Правда? Он определённо выбрал неподходящую страну для перерождения в собачьем облике. – Зато, я бы сказал, самый подходящий дом. – Он кончит жизнь под чьими-нибудь палочками для еды. – Думаю, сейчас он уже слишком стар. Шкип стал чесать собаку и осознал, что это выпачкает ему пальцы. – Слушай, – сказал он, – я, по правде сказать, не могу просить тебя остаться. Не в том я положении, чтобы тебя развлекать. Вот совсем. Не в ближайшие дни. Работы по горло. – Что? – Что ж, это безумие. – Ага. Безумие. Я к тому, что… – Я уже, было, думал, будто смиряюсь со всем этим понемногу, но, по-моему, я здесь теряю голову. – Мне уйти или остаться? – Останься. Он сделал неосторожное движение и уронил кусок багета на пол, а доктор Буке умчался с ним в зубах. Шкип проводил пса взглядом – человек, лишённый отточенности рефлексов. – Я прозвал его «доктором Буке», но, по-моему, следовало бы обращаться к нему «месье». Научная степень же не сохраняется после перерождения в новом теле?.. А что ты делаешь здесь, в Каокуене? – Что я здесь делаю? – Да. Так, в целом, без подробностей. – Я теперь состою в ВПС. Больше не в МФПД. – ВПС? – Всемирная попечительская служба – это сеть из почти шестидесяти агентств, разбросанных по всему земному шару и с 1934 года предлагающих социальную поддержку детям и их семьям. – Охотно верю. – Основной услугой ВПС является оказание материальной помощи при усыновлении. В некоторых уездах, включая этот, мы делаем всё возможное, чтобы скоординировать действия детей, ищущих семью, и бездетных родителей. – Даже не сомневаюсь. – Перестань. Так вот, я навещала чету миссионеров в Бакше, вот они-то и рассказали мне о тебе. Томасы. – Не знаком. Даже не слыхал. – Они слышали о тебе от одного священника. – От Тхонг Нята – père Патриса. – Без понятия. Я знаю лишь, что свернула с намеченного пути, чтобы проведать земляка из Канады, а вместо него нашла тебя. Тихого американца. – Ну что ж, – вздохнул он, – спасибо, что не Гадкого. – Тебя бы всё равно не проняло. Вы глухи. Мы теперь все про вас это знаем, все, кроме вас самих – американцев. – А на секунду показалось, будто общение между нами идёт на лад. – Прости. Она исчерпала запасы красноречия и теперь только жалобно пожирала его глазами. – Qué pasa?[109] – «Qué pasa?». Ты выражаешься как военный. – Знаю. Ну так qué pasa?