– Я испытываю к этому чисто академический интерес. Когда я учился в колледже, – на подготовительных медицинских курсах, – борьба с заболеваниями была моей страстью. Потом я выпустился, вступил в мир нашей непростой службы – и никогда не думал, будто что-нибудь из той, медицинской сферы окажется применимо и в нашей сфере, сфере разведки. – Это же просто черновик. Он никогда не доведёт его до ума. – Чего нам не хватает – так это доказательств существования этого самого «командного авторитета». Что нам нужно – так это изолировать все эти различные каналы, идущие по командной цепочке, случайным образом вбросить какую-нибудь информацию среди этих каналов и посмотреть, насколько сильно она исказится. Как можно, так сказать, «прочистить» канал? Понадобятся каналы, на которые будет оказано влияние, и каналы, которые останутся нетронутыми. Это не новость. Опять жёлтая лихорадка, полиомиелит и так далее. Что здесь действительно будет нужно, так это две или больше несвязанных друг с другом разведывательных организаций – возьмите для участия в эксперименте кого-нибудь из наших союзников. Может получиться весьма занимательно. Может, даже что-то даст. Может, спровоцирует настоящую революцию. Но надо ли нам затевать революцию, пока у нас нет нужды затевать революцию? – Не уверен, что я вас понял. – Просто замечательно то, что он вообще поднял этот вопрос. Полковник то есть. Это я вот к чему: возможно ли создать такие своего рода маркёры, разведывательные маячки – и проследить за ними вдоль всей командной цепочки и вне её по линиям связи да сделать выводы о нашем способе ведения дел? Мысль довольно безумная, приятель. Ваш дядя – радикальный революционер. – Вы его когда-нибудь видели? – Раз или два. Мне полковник нравится. Масштабная личность. Серьёзно, вот Каофук этому наглядный пример. Насколько мы можем проследить течение событий, он уговорил кого-то – какого-то пьяного командира вертолётной десантной группы, чтобы тот в шестьдесят четвёртом обеспечил ему на этой горе посадочную зону, затем, когда прибыла Двадцать пятая пехотная дивизия, он вроде как занял для себя взвод и держал его там два года – двадцать четыре месяца! – то под одним, то под другим предлогом, а Двадцать пятая дивизия обслуживала эту ПЗ, точно какую-то базу. Затем он пропихнул идею, что тамошняя деревня – лучшее в мире место для эвакуационного лагеря. На пике развития проекта вниз-вверх по горе у него с полдюжины взводов бегало, плюс личный вертолёт. Впечатляюще масштабная личность, приятель. К сожалению, во время всей этой Тетской истории он понёс потери в личном составе и утратил целый взвод, остаётся лишь надеяться, что ребята сейчас в плену, и тогда начались вопросы: что, дескать, за чертовщина творится в Каофуке? Если бы не прошлый Тет, к сегодняшнему дню он бы, вероятно, заимел себе отдельную бригаду. А ведь полковник никоим образом не связан с армией – помимо того, что координирует её действия с действиями отдела «Пси», из которого едва ли кто-то хоть раз виделся с ним лично! Он всего добился своим личным авторитетом. Не, я серьёзно, приятель, он всего добился своими стальными яйцами и хорошо подвешенным языком. Можно ли в это поверить? – Вы, похоже, знаете о нём куда больше моего. – Многое в нём достойно восхищения. Он – воин… – Самый настоящий герой войны, Терри. – Разумеется, допустим, что и герой в медалях по самую задницу, ладно – но не спецслужбист, не его это типаж. Он подозревает, что все развернулись против него, но действует так, словно во всём мире у него нет ни единого врага. Знаете, что́ как-то раз сказал мне один парень насчёт полковника? «Его враги – это всего лишь друзья, которых он ещё не обыграл». – Джон Брюстер, верно? – Кто? – Вы всё слышали. – Вообще-то говоря, мог быть и Джон. Не помню. Вот смотрите. Давайте. Глядите-ка… вот ваш дядя всё твердит нам: доверяйте местным. Он никогда не мыслил себя отдельно от них. Он с ними работает, он с ними заодно. Но ведь, действуя таким образом, он отделяет себя от нас, от своего народа. Шкип сказал: – По-моему, вы неверно толкуете факты, а затем придаёте своему неверному толкованию чересчур большое значение. Или, по меньшей мере, позволяете этой своей интерпретации разрастаться вширь. – Читали «Тихого американца»? Шкип ответил: – Мерси боку – отсоси быку. Фосс сказал: – Что-то вы, ребятки, быстро. Я-то думал, вы ещё немного потреплетесь. – Ага-ага. – Кродель моргнул. Больше никакой реакции не последовало. – Он, кстати, жил в «Континентале», когда писал эту книгу. – Вы про Грэма Грина? Ну да, в соседнем с полковником номере. – Шкип… ученик со временем превосходит учителя. Это неизбежно. – Слушайте, – сказал Шкип, – до меня дошло. – Тогда объясните. – Сами объясните. – Так я и объясняю! Если полковник хочет извлечь из своих теорий какой-то эмпирический смысл, тогда пусть выдвинет идею исследования на основе случайной выборки с использованием двух систем – контрольной и такой, в которую он введёт проводник или катализатор, чьё воздействие можно будет измерить относительно контрольной системы без катализатора. Напрягите память: вспомните старые догадки о причинах и лечении полиомиелита, вспомните дни, когда эпидемиологи лихорадочно хватались за любую мысль, какая ни приходила в головы, – за собачьи фекалии, господи помилуй, за инъекцию пациентам с полиомиелитом их же собственной мочи! Вот чего хочет полковник, приятель. Впрыснуть ссаки в аппарат разведки. Я серьёзно, – сказал Кродель, – ещё в Вашингтоне ходили легенды о его пирах с возлияниями, что длились по три часа. Сэндс повернулся к Фоссу: – Ты тоже иди на хер, Фосс. – Он встал. – Раз уж речь зашла о моче. Надо бы и мне посикать. – Растопи там себе ледку, – посоветовал Фосс. – Что? – Увидишь. Шкип вышел, а Кродель следил за ним, пока тот не скрылся в недрах ресторана. – Ё-моё, Терри! Чего так долго-то? – Рик? Знаешь свою задачу? Фосс не ответил. Он молча глядел, как Кродель прихлёбывает из стакана мартини. – А нет ли там окна? – Ну он же через него не полезет! – Откуда тебе знать? – Его всё это слишком забавляет. – А тебя? Фосс подумал заказать себе ещё напитка, но почувствовал, что после брошенного Кроделем замечания о «пирах с возлияниями» такое решение будет выглядеть несколько опрометчивым. – Если он надавит, я надавлю в ответ. Просто чтобы сохранить баланс в мою пользу, понятно? А ещё неплохо бы ускорить всё это дело. – Это точно. – Со мной-то всё ясно. А у тебя тоже есть задача. Когда равновесие уж слишком пошатнётся, запрыгивай и ты на качели – в данном случае, на мою сторону. – Да это-то само собой. – Я тут по пути сюда прихватил кое-что в местной лавке. – Какой лавке? Кродель вздрогнул и словно снова ожил. – Вот, посмотри, хочешь? – Он вынул из нагрудного кармана нечто, напоминающее крупную зажигалку. Держа её на ладони, нажал большим пальцем на боковую сторону. – Открываешь её и – бздынц! – Внутри обнаружилось две крохотных кассеты. – Вот плёнка – видишь? Вот этот проводочек? Одна тысячная дюйма в диаметре, приятель. В городе регулярно объявлялись люди из манильского Регионального центра обеспечения безопасности, и Фосс думал, что знает их всех; Кродель к их числу не принадлежал. Они открыли в подвале Языковой школы магазинчик, а Внутреннему отделу велели выдавать им всё, что понадобится, – и вот сегодня им понадобилось записывающее устройство прямиком из двадцать первого века. – У вас, парни, всё по последнему слову науки и техники. – Эти штуки уже лет двенадцать как в ходу. Сэндс вернулся. Сел, и Кродель протянул ему диктофон с всё ещё открытой крышкой: – Полюбуйтесь! – А где плёнка? – Надо, чтобы свет падал нужным образом. Видишь? – Одна тысячная дюйма, – вставил Фосс. – Включено? – А с чего бы ему быть выключенным? – сказал Кродель, захлопнул крышку и положил устройство между ними на зелёную льняную скатерть. – Давайте-ка испытаем эту штуковину… Итак, мы находимся в бальном зале «Арагон» и беседуем с непревзойдённым капельмейстером Шкипером Сэндсом… Сэндс. Немец? Англичанин. – Да нет. Ирландец. – Ирландец? – Мой прадед происходил из рода Шонесси. А Сэндсом назвался, по-видимому, на палубе корабля. – Попахивает изменой. – Никогда не был с ним знаком. Почём я знаю? – У него были какие-то проблемы? – Нет. А могу я кое-что спросить у вас? – Разумеется.