– Хорошо, – пробормотал Мазарини, садясь в кресло, – побеседуем. Королева проводила глазами выходивших. Когда дверь за последним из них затворилась, она обернулась. Было видно, что она делает невероятные усилия, чтобы преодолеть свой гнев; она обмахивалась веером, подносила к носу коробочку с душистой смолой, ходила взад и вперед. Мазарини сидел в кресле и, казалось, глубоко задумался. Гонди, который начал тревожиться, пытливо осматривался, ощупывал кольчугу под своей рясой и время от времени пробовал под мантией, легко ли вынимается из ножен короткий испанский нож. – Теперь, – сказала наконец королева, становясь перед коадъютором, – теперь, когда мы одни, повторите ваш совет, господин коадъютор. – Вот он, ваше величество: сделать вид, что вы хорошо все обдумали, признать свою ошибку (не это ли признак сильной власти?), выпустить Бруселя из тюрьмы и вернуть его народу. – О! – воскликнула Анна Австрийская. – Так унизиться? Королева я или нет? И этот сброд, который кричит там, не толпа ли моих подданных? Разве у меня нет друзей и верных слуг? Клянусь святой девой, как говорила королева Екатерина, – продолжала она, взвинчивая себя все больше и больше, – чем возвратить им этого проклятого Бруселя, я лучше задушу его собственными руками. С этими словами королева, сжав кулаки, бросилась к Гонди, которого в эту минуту она ненавидела, конечно, не менее, чем Бруселя. Гонди остался недвижим. Ни один мускул на его лице не дрогнул; только его ледяной взгляд, как клинок, скрестился с яростным взором королевы. – Этого человека можно было бы исключить из списка живых, если бы при дворе нашелся новый Витри и в эту минуту вошел в комнату, – прошептал д’Артаньян. – Но прежде, чем он напал бы на этого славного прелата, я убил бы такого Витри. Господин кардинал был бы мне за это только бесконечно благодарен. – Тише, – шепнул Портос, – слушайте. – Ваше величество! – воскликнул кардинал, хватая Анну Австрийскую за руки и отводя ее назад. – Что вы делаете! – Затем прибавил по-испански: – Анна, вы с ума сошли. Вы ссоритесь, как мещанка, вы, королева. Да разве вы не видите, что в лице этого священника перед вами стоит весь парижский народ, которому опасно наносить в такую минуту оскорбление? Ведь если он захочет, то через час вы лишитесь короны. Позже, при лучших обстоятельствах, вы будете тверды и непоколебимы, а теперь не время. Сейчас вы должны льстить и быть ласковой, иначе вы покажете себя самой обыкновенной женщиной. При первых словах, произнесенных кардиналом по-испански, д’Артаньян схватил Портоса за руку и сильно сжал ее; потом, когда Мазарини умолк, тихо прибавил: – Портос, никогда не говорите кардиналу, что я понимаю по-испански, иначе я пропал и вы тоже. – Хорошо, – ответил Портос. Этот суровый выговор, сделанный с тем красноречием, каким отличался Мазарини, когда говорил по-итальянски или по-испански (он совершенно терял его, когда говорил по-французски), кардинал произнес с таким непроницаемым лицом, что даже Гонди, каким он ни был искусным физиономистом, не заподозрил в нем ничего, кроме просьбы быть более сдержанной. Королева сразу смягчилась: огонь погас в ее глазах, краска сбежала с лица, и губы перестали дышать гневом. Она села и, опустив руки, произнесла голосом, в котором слышались слезы: – Простите меня, господин коадъютор, я так страдаю, что вспышка моя понятна. Как женщина, подверженная слабостям своего пола, я страшусь междоусобной войны; как королева, привыкшая к всеобщему повиновению, я теряю самообладание, едва только замечаю сопротивление моей воле. – Ваше величество, – ответил Гонди с поклоном, – вы ошибаетесь, называя мой искренний совет сопротивлением. У вашего величества есть только почтительные и преданные вам подданные. Не против королевы настроен народ, он только просит вернуть Бруселя, вот и все, возвратите ему Бруселя, он будет счастливо жить под защитой ваших законов, – прибавил коадъютор с улыбкой. Мазарини, который при словах «не против королевы настроен народ» навострил слух, опасаясь, что Гонди заговорит на тему «Долой Мазарини», был очень благодарен коадъютору за его сдержанность и поспешил прибавить самым вкрадчивым тоном: – Ваше величество, поверьте в этом господину коадъютору, который у нас один из самых искусных политиков; первая же вакантная кардинальская шляпа будет, конечно, предложена ему. «Ага, видно, ты здорово нуждаешься во мне, хитрая лиса», – подумал Гонди. – Что же он пообещает нам, – сказал тихо д’Артаньян, – в тот день, когда его жизни будет угрожать опасность? Черт возьми! Если он так легко раздает кардинальские шляпы, то будем наготове, Портос, и завтра же потребуем себе по полку. Если гражданская война продлится еще год, я заказываю себе золоченую шпагу коннетабля. – А я? – спросил Портос. – Ты, ты потребуешь себе жезл маршала де Ла Мельере, который сейчас, кажется, не особенно в фаворе. – Итак, – сказала королева, – вы серьезно опасаетесь народного восстания? – Серьезно, ваше величество, – отвечал Гонди, удивленный тем, что они все еще топчутся на одном месте. – Поток прорвал плотину, и я боюсь, как бы он не произвел великих разрушений. – А я нахожу, – возразила королева, – что в таком случае надо создать новую плотину. Хорошо, я подумаю. Гонди удивленно посмотрел на Мазарини, который подошел к королеве, чтобы поговорить с нею. В эту минуту на площади Пале-Рояля послышался шум. Гонди улыбнулся. Взор королевы воспламенился. Мазарини сильно побледнел. – Что еще там? – воскликнул он. В эту минуту в залу вбежал Коменж. – Простите, ваше величество, – произнес он, – но народ прижал караульных к ограде и сейчас ломает ворота. Что прикажете делать? – Слышите, ваше величество? – сказал Гонди. Рев волн, раскаты грома, извержение вулкана даже сравнить нельзя с разразившейся в этот момент бурей криков. – Что я прикажу? – произнесла королева. – Да, время дорого. – Сколько человек приблизительно у нас в Пале-Рояле? – Шестьсот. – Приставьте сто человек к королю, а остальными разгоните этот сброд. – Ваше величество, – воскликнул Мазарини, – что вы делаете? – Идите и исполняйте, – сказала королева. Коменж, привыкший, как солдат, повиноваться без рассуждений, вышел. В это мгновение послышался сильный треск; одни ворота начали подаваться. – Ваше величество, – снова воскликнул Мазарини, – вы губите короля, себя и меня! Услышав этот крик, вырвавшийся из трусливой души кардинала, Анна Австрийская тоже испугалась. Она вернула Коменжа. – Слишком поздно, – сказал Мазарини, хватаясь за голову, – слишком поздно. В это мгновение ворота уступили натиску толпы, и во дворе послышались радостные крики. Д’Артаньян схватился за шпагу и знаком велел Портосу сделать то же самое. – Спасайте королеву! – воскликнул кардинал, бросаясь к коадъютору. Гонди подошел к окну и открыл его. На дворе была уже громадная толпа народа с Лувьером во главе. – Ни шагу дальше, – крикнул коадъютор, – королева подписывает приказ! – Что вы говорите? – воскликнула королева. – Правду, – произнес кардинал, подавая королеве перо и бумагу. – Так надо. – Затем прибавил тихо: – Пишите, Анна, я вас прошу, я требую. Королева упала в кресло и взяла перо… Сдерживаемый Лувьером, народ не двигался с места, но продолжал гневно роптать. Королева написала: «Начальнику Сен-Жерменской тюрьмы приказ выпустить на свободу советника Бруселя». Потом подписала. Коадъютор, следивший за каждым движением королевы, схватил бумагу и, потрясая ею в воздухе, подошел к окну. – Вот приказ! – крикнул он. Казалось, весь Париж испустил радостный крик. Затем послышались крики: «Да здравствует Брусель! Да здравствует коадъютор!» – Да здравствует королева! – крикнул Гонди. Несколько голосов подхватили его возглас, но голоса эти были слабые и редкие. Может быть, коадъютор нарочно крикнул это, чтобы показать Анне Австрийской всю ее слабость. – Теперь, когда вы добились того, чего хотели, – сказала она, – вы можете идти, господин Гонди. – Если я понадоблюсь вашему величеству, – произнес коадъютор с поклоном, – то знайте, я всегда к вашим услугам. Королева кивнула головой, и коадъютор вышел. – Ах, проклятый священник! – воскликнула Анна Австрийская, протягивая руки к только что затворившейся двери. – Я отплачу тебе за сегодняшнее унижение! Мазарини хотел подойти к ней. – Оставьте меня! – воскликнула она. – Вы не мужчина. С этими словами она вышла. – Это вы не женщина, – пробормотал Мазарини. Затем, после минутной задумчивости, он вспомнил, что д’Артаньян и Портос находятся в соседней комнате и, следовательно, все слышали. Мазарини нахмурил брови и подошел к портьере. Но когда он ее поднял, то увидел, что в кабинете никого нет. При последних словах королевы д’Артаньян схватил Портоса за руку и увлек его за собой в галерею.