– Ого! – произнес он. – Что это значит? Маршал де Ла Мельере возвращается без шляпы. У Фонтраля рука на перевязи, несколько солдат ранено, лошади в крови. Однако… Что это делают караульные? Они прицеливаются и сейчас дадут залп! – Им дан приказ стрелять в толпу, если она приблизится к Пале-Роялю. – Если они выстрелят, все погибло! – воскликнул д’Артаньян. – А решетки? – Решетки! Они не продержатся и пяти минут. Их сорвут, изломают, исковеркают. Не стреляйте, черт возьми! – крикнул д’Артаньян, быстро распахивая окно. Но было уже поздно: д’Артаньяна за шумом не услышали. Раздалось три-четыре мушкетных выстрела, и поднялась перестрелка. Слышно было, как пули щелкали о стены дворца. Одна просвистела мимо д’Артаньяна и разбила зеркало, у которого Портос в эту минуту любовался собой. – О! О! – воскликнул кардинал. – Венецианское зеркало! – Ах, монсеньор, – сказал на это д’Артаньян, спокойно закрывая окно, – не плачьте, пока еще не стоит, вот через час во всем дворце не останется, надо думать, ни одного зеркала, ни венецианского, ни парижского. – Что же делать, как вы думаете? – Да возвратить им Бруселя, раз они его требуют. На что он вам, в самом деле? Какой прок от парламентского советника? – А вы как полагаете, господин дю Валлон? Что бы вы сделали? – Я бы вернул Бруселя. – Пойдемте, господа, я поговорю об этом с королевой. В конце коридора он остановился. – Я могу на вас рассчитывать, не правда ли, господа? – Мы не меняем хозяев, – сказал д’Артаньян. – Мы у вас на службе: приказывайте, мы повинуемся. – Подождите меня здесь, – сказал Мазарини и, обойдя кругом, вошел в гостиную через другую дверь. Глава IV Бунт переходит в восстание Кабинет, куда вошли д’Артаньян и Портос, отделялся от гостиной королевы только портьерой, через которую можно было слышать то, что рядом говорилось, а щелка между двумя половинками портьеры, как ни была она узка, позволяла видеть все, что там происходило. Королева стояла в гостиной, бледная от гнева; однако она так хорошо владела собой, что можно было подумать, будто она не испытывает никакого волнения. Позади нее стояли Коменж, Вилькье и Гито, а дальше – придворные, мужчины и дамы. Королева слушала канцлера Сегье, того самого, который двадцать лет тому назад столь жестоко ее преследовал. Он рассказывал, как его карету разбили и как он сам, спасаясь от преследователей, бросился в дом господина О., в который тотчас же ворвались бунтовщики и принялись там все громить и грабить. К счастью, ему удалось пробраться в маленькую каморку, дверь которой была скрыта под обоями, и какая-то старая женщина заперла его там вместе с его братом, епископом Мо. Опасность была велика, из каморки он слышал угрозы приближающихся бунтовщиков, и, думая, что пробил его последний час, он стал исповедоваться перед братом, готовясь к смерти, на случай, если их убежище откроют. Но к счастью, этого не случилось: толпа, думая, что он выбежал через другую дверь на улицу, покинула дом, и ему удалось свободно выйти. Тогда он переоделся в платье маркиза О. и вышел из дома, перешагнув через трупы полицейского офицера и двух гвардейцев, защищавших входную дверь. В середине рассказа вошел Мазарини и, неслышно подойдя к королеве, стал слушать вместе с другими. – Ну, – сказала королева, когда канцлер кончил свой рассказ, – что вы думаете об этом? – Я думаю, ваше величество, что дело очень серьезно. – Какой вы мне дали бы совет? – Я дал бы вам совет, ваше величество, только не осмеливаюсь. – Осмельтесь, – возразила королева с горькой усмешкой. – Когда-то, при других обстоятельствах, вы были гораздо смелее. Канцлер покраснел и пробормотал что-то. – Оставим прошлое и вернемся к настоящему, – добавила королева. – Какой совет вы хотели мне дать? – Мой совет, – отвечал канцлер нерешительно, – выпустить Бруселя. Королева побледнела еще больше, и лицо ее исказилось. – Выпустить Бруселя? – воскликнула она. – Никогда! В эту минуту в соседней зале раздались шаги, и на пороге гостиной, без доклада, появился маршал де Ла Мельере. – А, маршал! – радостно воскликнула Анна Австрийская. – Надеюсь, вы образумили этот сброд? – Ваше величество, – отвечал маршал, – я потерял троих людей у Нового моста, четверых у Рынка, шестерых на углу улицы Сухого Дерева и двоих у дверей вашего дворца, итого пятнадцать. Кроме того, я привел с собой десять – двенадцать человек ранеными. Моя шляпа осталась бог весть где, сорванная пулей; по всей вероятности, я остался бы там же, где моя шляпа, если бы господин коадъютор не подоспел ко мне на выручку. – Да, – промолвила королева, – я бы очень удивилась, если бы эта кривоногая такса не оказалась во всем этом замешана. – Ваше величество, – возразил де Ла Мельере с улыбкой, – не говорите при мне о нем плохо; я слишком хорошо помню услугу, которую он мне оказал. – Отлично, – сказала королева, – будьте ему благодарны, сколько вам угодно, но меня это ни к чему не обязывает. Вы целы и невредимы, а это все, что мне надо; вы вернулись, и теперь вы тем более желанный гость. – Это так, ваше величество, но я вернулся под тем условием, что передам вам требования народа. – Требования! – сказала Анна Австрийская, нахмурив брови. – О господин маршал, вы, вероятно, находились в очень большой опасности, если взяли на себя такое странное поручение! Эти слова были сказаны с иронией, которая не ускользнула от маршала. – Простите, ваше величество, – отвечал он, – я не адвокат, а человек военный, и потому, быть может, выбираю не те выражения; я должен был сказать: «желание» народа, а не «требования». Что же касается замечания, которым вы удостоили меня, то, по-видимому, вы желали сказать, что я испугался? Королева улыбнулась. – Да, признаюсь, ваше величество, я боялся, и это случилось со мной лишь третий раз в жизни, а между тем я участвовал в двенадцати больших боях и не помню уж в скольких схватках и стычках. Да, я испытал страх, и мне не так страшно даже в присутствии вашего величества, невзирая на вашу грозную улыбку, как перед всеми этими чертями, которые проводили меня до самых дверей и которые бог весть откуда взялись. – Браво, – прошептал д’Артаньян на ухо Портосу, – хорошо сказано. – Итак, – сказала королева, кусая губы, между тем как окружающие с удивлением переглядывались, – в чем же состоит желание моего народа? – Чтобы ему возвратили Бруселя, ваше величество, – ответил маршал. – Ни за что! – воскликнула королева. – Ни за что! – Как угодно вашему величеству, – сказал маршал, кланяясь и делая шаг назад. – Куда вы, маршал? – удивленно спросила королева. – Я иду передать ваш ответ тем, кто его ждет, ваше величество. – Останьтесь. Я не хочу, это будет иметь вид переговоров с бунтовщиками. – Ваше величество, я дал слово, – возразил маршал. – И это значит?.. – Что, если вы меня не арестуете, я должен буду вернуться к народу. В глазах Анны Австрийской сверкнула молния. – О, за этим дело не станет! – сказала она. – Мне случалось арестовывать особ и более высоких, чем вы. Гито! При этих словах Мазарини поспешно подошел к королеве. – Ваше величество, – сказал он, – если мне позволительно тоже дать вам совет… – Отпустить Бруселя? Если так, вы можете оставить свой совет при себе. – Нет, – отвечал Мазарини, – хотя этот совет, может быть, не хуже других. – Что же вы посоветуете? – Позвать коадъютора. – Коадъютора? – воскликнула королева. – Этого интригана и бунтовщика? Ведь он и устроил все это! – Тем более, ваше величество. Если он устроил этот бунт, он же сумеет и усмирить его. – Поглядите, ваше величество, – сказал Коменж, стоявший у окна. – Случай как раз благоприятствует вам. Сейчас коадъютор благословляет народ на площади Пале-Рояля.