– Это я, – сказал Атос. – А как зовут этого человека? – Гримо. Атос побледнел. – Уже вернулся! – произнес он. – Что же могло случиться с Бражелоном? – Пусть он войдет, – сказал д’Артаньян, – пусть войдет. Гримо уже поднялся по лестнице и ждал у дверей. Он вбежал в комнату и сделал трактирщику знак удалиться. Тот вышел и закрыл за собой дверь. Четыре друга ждали, что скажет Гримо. Его волнение, бледность, потное лицо и запыленная одежда показали, что он привез какое-то важное и ужасное известие. – Господа, – произнес он наконец, – у этой женщины был ребенок, и этот ребенок стал мужчиной. У тигрицы был детеныш, тигр вырвался и идет на вас. Берегитесь. Атос с меланхолической улыбкой взглянул на своих друзей. Портос стал искать у себя на боку шпагу, которая висела на стене. Арамис схватился за нож. Д’Артаньян поднялся с места. – Что ты хочешь сказать, Гримо? – воскликнул д’Артаньян. – Что сын миледи покинул Англию, что он во Франции и едет в Париж, если еще не приехал. – Черт возьми! – вскричал Портос. – Ты уверен в этом? – Уверен, – отвечал Гримо. Воцарилось долгое молчание. Гримо, едва державшийся на ногах, в изнеможении опустился на стул. Атос налил стакан шампанского и дал ему выпить. – Что же, – в конце концов сказал д’Артаньян, – пусть себе живет, пусть едет в Париж, мы не таких еще видывали. Пусть является. – Да, конечно, – произнес Портос, любовно поглядев на свою шпагу, – мы ждем его, пусть пожалует. – К тому же это всего-навсего ребенок, – сказал Арамис. – Ребенок! – воскликнул Гримо. – Знаете ли вы, что сделал этот ребенок? Переодетый монахом, он выведал всю историю, исповедуя бетюнского палача, а затем, после исповеди, узнав все, он вместо отпущения грехов вонзил палачу в сердце вот этот кинжал. Смотрите, на нем еще не обсохла кровь – еще двух суток не прошло, как он вынут из раны. С этими словами Гримо положил на стол кинжал, оставленный монахом в груди палача. Д’Артаньян, Портос и Арамис сразу вскочили и бросились к своим шпагам. Один только Атос продолжал спокойно и задумчиво сидеть на месте. – Ты говоришь, что он одет монахом, Гримо? – Да, августинским монахом. – Как он выглядит? – По словам трактирщика, он моего роста, худой, бледный, с светло-голубыми глазами и светловолосый. – И… он не видел Рауля? – спросил Атос. – Напротив, они встретились, и виконт сам привел его к постели умирающего. Атос встал и, не говоря ни слова, снял со стены свою шпагу. – Однако, господа, – воскликнул д’Артаньян с деланным смехом, – мы, кажется, начинаем походить на девчонок. Мы, четыре взрослых человека, которые не моргнув глазом шли против целых армий, мы дрожим теперь перед ребенком! – Да, – сказал Атос, – но этот ребенок послан самою судьбою. И они все вместе поспешно покинули гостиницу. Глава XXXIX Письмо Карла Первого Теперь попросим читателя переправиться через Сену и последовать за нами в монастырь кармелиток на улице Святого Якова. Утро. Часы бьют одиннадцать. Благочестивые сестры только что отслужили мессу за успех оружия Карла I. Из церкви вышли женщина и молодая девушка, обе одетые в черное, одна – как вдова, другая – как сирота, и направились в свою келью. Войдя туда, женщина преклонила колени на деревянную крашеную скамеечку перед распятием, а молодая девушка стала поодаль, опершись на стул, и заплакала. Женщина, видно, была когда-то хороша собой, но слезы преждевременно ее состарили. Молодая девушка была прелестна, и слезы делали ее еще прекраснее. Женщине можно было дать лет сорок, а молодой девушке не более четырнадцати. – Господи, – молилась женщина, – спаси моего мужа, спаси моего сына и возьми мою печальную и жалкую жизнь. – Боже мой, – прошептала молодая девушка, – спаси мою мать. – Ваша мать ничего не может для вас сделать в этом мире, Генриетта, – сказала, обратясь к ней, молившаяся женщина. – У вашей матери нет более ни трона, ни мужа, ни сына, ни средств, ни друзей. Ваша мать, бедное дитя мое, покинута всеми. С этими словами женщина упала в объятия быстро подбежавшей дочери и сама разразилась рыданиями. – Матушка, будьте тверды! – успокаивала ее девушка. – Ах, королям приходится тяжело в эту годину, – произнесла мать, опустив голову на плечо своей дочери. – И никому нет до нас дела в этой стране, каждый думает только о своих делах. Пока ваш брат был здесь, он еще поддерживал меня, но он уехал и не может даже подать вести о себе ни мне, ни отцу. Я заложила последние драгоценности, продала все свои вещи и ваши платья, чтобы заплатить жалованье слугам, которые иначе отказывались сопровождать его. Теперь мы вынуждены жить за счет монахинь. Мы нищие, о которых заботится бог. – Но почему вы не обратитесь к вашей сестре, королеве? – спросила молодая девушка. – Увы, моя сестра-королева более не королева. Ее именем правит другой. Когда-нибудь вы поймете это. – Тогда обратитесь к вашему племяннику, королю. Хотите, я поговорю с ним? Вы ведь знаете, как он меня любит, матушка. – Увы, мой племянник пока только называется королем, и, как вы знаете, – Ла Порт много раз говорил нам это, – он сам терпит лишения во всем. – Тогда обратимся к богу, – сказала молодая девушка, опускаясь на колени возле матери. Эти две молящиеся рядом женщины были дочь и внучка Генриха IV, жена и дочь Карла I Английского. Они уже кончали свою молитву, когда в дверь кельи тихонько постучала монахиня. – Войдите, сестра, – сказала старшая из женщин, вставая с колен и отирая слезы. Монахиня осторожно приотворила дверь. – Ваше величество благоволит простить меня, если я помешала ее молитве, – сказала она, – в приемной ждет иностранец; он прибыл из Англии и просит разрешения вручить письмо вашему величеству. – Письмо? Может быть, от короля! Известия о вашем отце, без сомнения! Слышите, Генриетта? – Да, матушка, слышу и надеюсь. – Кто же этот господин? – Дворянин лет сорока или пятидесяти. – Как его зовут? Он сказал свое имя? – Лорд Винтер. – Лорд Винтер! – воскликнула королева. – Друг моего мужа! Впустите его, впустите. Королева бросилась навстречу посланному и с жаром схватила его за руку. Лорд Винтер, войдя в келью, преклонил колено и вручил королеве письмо, вложенное в золотой футляр. – Ах милорд! – воскликнула королева. – Вы приносите нам три вещи, которых мы давно уже не видали: золото, преданность друга и письмо от короля, нашего супруга и повелителя. Лорд Винтер в ответ только поклонился; волнение не давало ему произнести ни слова. – Милорд, – сказала королева, указывая на письмо, – вы понимаете, что я спешу узнать содержание этого письма. – Я удаляюсь, ваше величество, – отвечал лорд Винтер.