– Откуда вы это знаете?.. Палач приподнялся на локте и испуганными глазами поглядел на смертельно побледневшего монаха. – И вы убили ее! – сказал монах. – Вы послужили оружием для этих низких трусов, которые не осмелились убить ее сами! Вы не сжалились над ее молодостью, ее красотой, ее слабостью! Вы убили эту женщину? – Увы! – ответил палач. – Я говорил вам, отец мой, что в этой женщине под ангельской наружностью скрывался адский дух, и когда я увидел ее, когда я вспомнил все зло, которое она мне сделала… – Вам! Что же такое она могла вам сделать? – Она соблазнила и погубила моего брата, священника. Он бежал с нею из монастыря. – Твой брат бежал с ней? – Да. Мой брат был ее первым любовником. Она была виновна в смерти моего брата. Не глядите на меня так, отец мой. Неужели я так тяжко согрешил и вы не простите меня? Монах с трудом справился со своим волнением. – Да, да, – сказал он, – я прощу вас, если вы мне скажете всю правду. – Все, все! – воскликнул палач. – Тогда говорите. Если она соблазнила вашего брата… вы говорите, она соблазнила его… если она была виновна, да, вы так сказали, она была виновна в его смерти, тогда, – закончил монах, – вы должны знать ее девичье имя. – О боже мой, боже мой, – стонал палач, – мне кажется, что я умираю! Дайте скорее отпущение, отец мой, отпущение! – Скажи ее имя, – крикнул монах, – и я отпущу тебе твои грехи! – Ее звали… господи, сжалься надо мной, – шептал палач, падая на подушку, бледный, в смертельном трепете. – Ее имя, – повторял монах, наклоняясь над ним, словно желая силой вырвать у него это имя, если бы тот отказался назвать его, – ее имя, или ты не получишь отпущения! Умирающий, казалось, собрал все свои силы. Глаза монаха сверкали. – Анна де Бейль, – прошептал раненый. – Анна де Бейль? – воскликнул монах, выпрямляясь и вздымая руки. – Ты сказал: Анна де Бейль, не так ли? – Да, да, так, так ее звали… а теперь дайте мне отпущение, ибо я умираю. – Мне дать тебе отпущение? – вскричал монах со смехом, от которого волосы на голове умирающего стали дыбом. – Мне дать тебе отпущение? Я не священник! – Вы не священник! Так кто же вы? – вскричал палач. – Я это сейчас скажу тебе, несчастный! – О господи! Боже мой! – Я Джон Френсис Винтер! – Я вас не знаю, – сказал палач. – Погоди, ты узнаешь меня. Я Джон Френсис Винтер, – повторил он, – и эта женщина была… – Кто же? – Моя мать! Палач испустил тот первый, страшный, крик, который все слышали. – О, простите меня, простите, – шептал он, – если не от имени божьего, то от своего; если не как священник, то как сын простите меня. – Тебя простить! – воскликнул мнимый монах. – Бог, может быть, тебя простит, но я – никогда! – Сжальтесь, – сказал палач, простирая к нему руки. – Нет жалости к тому, кто сам не имел сострадания. Умри в отчаянии, без покаяния, умри и будь проклят. И, выхватив из-под рясы кинжал, он вонзил его в грудь несчастного. – Вот тебе мое отпущение грехов! – воскликнул он. Тогда-то послышался второй крик, слабее первого, за которым последовали стоны. Палач, приподнявшийся было, упал навзничь. А монах, оставив кинжал в ране, подбежал к окну, открыл его, спрыгнул на цветочную клумбу, пробрался в конюшню, взял мула, вывел его через заднюю калитку, доехал до первой рощи, сбросил там свое монашеское одеяние, достал из мешка костюм всадника, переоделся, дошел пешком до первой почтовой станции, взял лошадь и вскачь помчался в Париж. Глава XXXVI Гримо заговорил Гримо остался наедине с палачом; трактирщик побежал за лекарем, а жена его молилась у себя. Через минуту раненый открыл глаза. – Помогите! – прошептал он. – Помогите! Боже мой! Боже мой! Неужели на этом свете не найти мне друга, который помог бы мне жить или умереть? И он с усилием положил руку себе на грудь. Рука наткнулась на рукоятку кинжала. – А! – сказал он, словно припомнив что-то, и опустил руку. – Не падайте духом, – сказал Гримо. – Послали за лекарем. – Кто вы? – спросил раненый, широко раскрытыми глазами смотря на Гримо. – Старый знакомый, – сказал Гримо. – Вы? Раненый пытался припомнить черты говорившего с ним. – При каких обстоятельствах мы с вами встречались? – спросил он. – Двадцать лет тому назад однажды ночью мой господин явился за вами в Бетюн и повез вас в Армантьер. – Я узнал вас, – сказал палач, – вы один из четырех слуг… – Да. – Как вы здесь очутились? – Проезжая мимо, я остановился в гостинице, чтобы дать передохнуть лошади. Мне сказали, что бетюнский палач лежит здесь раненый, и вдруг вы закричали. Мы прибежали на первый крик, а после второго выломали дверь. – А монах? – спросил палач. – Вы видели монаха? – Какого монаха? – Который был здесь со мной? – Нет, его уже не было здесь. Должно быть, он выскочил в окно. Неужели это он нанес вам удар? – Да, – сказал палач. Гримо приподнялся, чтобы выйти. – Что вы хотите сделать? – Догнать его. – Не надо, прошу вас. – Почему? – Он отомстил мне, и хорошо сделал. Теперь, надеюсь, бог помилует меня… ведь я искупил свою вину…