Д’Артаньян улыбнулся. – А вы разве не будете переодеваться? – спросил Портос. – Нет, я поеду так, как есть. – Но ведь вы весь в поту и пыли, и ваши башмаки забрызганы грязью! – Ничего, этот дорожный костюм только докажет кардиналу, как я спешил явиться к нему. В эту минуту Мушкетон вернулся с тремя оседланными лошадьми. Д’Артаньян вскочил в седло легко, точно после недельного отдыха. – Эй! – крикнул он Планше. – Мою боевую шпагу! – А я взял придворную, – сказал Портос, показывая свою короткую, с золоченым эфесом шпагу. – Возьмите лучше рапиру, любезный друг. – Зачем? – Так, на всякий случай. Поверьте мне, возьмите ее. – Рапиру, Мустон! – сказал Портос. – Вы словно на войну собираетесь, сударь! – воскликнул Мушкетон. – Если нам предстоит поход, пожалуйста, не скрывайте этого от меня. Я по крайней мере хоть приготовлюсь. – Вы знаете, Мустон, – сказал д’Артаньян, – что с нами всегда лучше быть готовым ко всему. У вас плохая память, вы забыли, что мы не имеем обыкновения проводить ночи за серенадами и танцами? – Увы, это истинная правда! – проговорил Мушкетон, вооружаясь с головы до ног. – Я действительно забыл. Они поехали крупной рысью и в четверть восьмого были около кардинальского дворца. По случаю троицына дня на улицах было очень много народу, и прохожие с удивлением смотрели на двух всадников, из которых один казался таким чистеньким, точно его только что вынули из коробки, а другой был весь покрыт пылью и грязью, словно сейчас прискакал с поля битвы. Зеваки глазели и на Мушкетона. В те времена роман «Дон Кихот» был в большой славе, и прохожие уверяли, что это Санчо, потерявший своего господина, но нашедший взамен его двух других. Войдя в приемную, д’Артаньян очутился среди знакомых: во дворце на карауле стояли как раз мушкетеры его роты. Он показал служителю письмо Мазарини и попросил немедленно доложить о себе. Служитель поклонился и прошел к его преосвященству. Д’Артаньян обернулся к Портосу, и ему показалось, что тот вздрогнул. Он улыбнулся и шепнул ему: – Смелее, любезный друг, не смущайтесь! Поверьте, орел уж давно закрыл свои глаза, и мы будем иметь дело с простым ястребом. Советую вам держаться так прямо, как на бастионе Сен-Жерве, и не особенно низко кланяться этому итальянцу, чтобы не уронить себя в его мнении. – Хорошо, хорошо, – ответил Портос. Возвратился служитель. – Пожалуйте, господа, – сказал он. – Его преосвященство ожидает вас. Мазарини сидел у себя в кабинете, просматривая список лиц, получающих пенсии и бенефиции, и старался сократить его, вычеркивая побольше имен. Он искоса взглянул на д’Артаньяна и Портоса. Глаза его радостно блеснули, но он притворился совершенно равнодушным. – А, это вы, господин лентенант! – сказал он. – Вы отлично сделали, что поспешили. Добро пожаловать. – Благодарю вас, монсеньор. Я весь к вашим услугам, так же как господин дю Валлон, мой старый друг, тот самый, который некогда, желая скрыть свое знатное происхождение, служил под именем Портоса. Портос поклонился кардиналу. – Великолепный воин! – сказал Мазарини. Портос повернул голову направо, потом налево и с большим достоинством расправил плечи. – Лучший боец во всем королевстве, монсеньор, – сказал д’Артаньян. – Многие подтвердили бы вам это, если бы только они могли еще говорить. Портос поклонился д’Артаньяну. Мазарини любил рослых солдат почти так же, как позднее любил их Фридрих, король прусский. Он с восхищением оглядел мускулистые руки, широкие плечи и внимательные глаза Портоса. Ему казалось, что он видит перед собой во плоти и крови спасение своего поста и умиротворение государства. Это напомнило ему, что прежде содружество мушкетеров состояло из четырех человек. – А что же ваши два других товарища? – спросил он. Портос открыл рот, полагая, что пора наконец и ему вставить словечко. Но д’Артаньян взглядом остановил его. – Наши друзья не могли приехать сейчас, – сказал он. – Они присоединятся к нам позже. Мазарини слегка кашлянул. – А господин дю Валлон не так занят, как они, и согласен вернуться на службу? – Да, монсеньор, и из одной только преданности к вам, ибо господин де Брасье богат. – Богат? – повторил Мазарини. Это было единственное слово, имевшее привилегию всегда внушать ему уважение. – Пятьдесят тысяч ливров годового дохода, – сказал Портос. Это была первая произнесенная им фраза. – Так, значит, из одной только преданности ко мне? – проговорил Мазарини со своей лукавой улыбкой. – Из одной только преданности? – Ваше преосвященство как будто не совсем верит в это слово? – спросил д’Артаньян. – А вы, господии гасконец? – сказал Мазарини, облокотясь на стол и опершись подбородком на руки. – Я? Я верю в преданность, ну, например, как верят имени, данному при святом крещении, которого еще недостаточно одного, без названия поместья. Конечно, бывают люди, более или менее преданные, но я предпочитаю, чтобы в глубине их преданности скрывалось еще кое-что другое. – А что хотел бы скрывать в глубине своей преданности ваш друг? – Мой друг, ваше преосвященство, владеет тремя великолепными поместьями: дю Валлон в Корбее, де Брасье в Суассоне и де Пьерфон в Валуа. Так вот ему бы хотелось, чтобы одному из поместий было присвоено наименование баронства. – Только и всего? – сказал Мазарини и весь сощурился от радости, что можно будет вознаградить преданность Портоса, не развязывая кошелька. – Ну, мы устроим это. – И я буду бароном? – воскликнул Портос, делая шаг вперед. – Я уже говорил, что будете, – сказал д’Артаньян, удерживая его на месте, – и его преосвященство подтверждает вам это. – А чего желаете вы, господин д’Артаньян? – спросил Мазарини. – В будущем сентябре, монсеньор, исполнится двадцать лет с тех пор, как кардинал Ришелье произвел меня в лейтенанты. – Да. И вам хочется, чтобы кардинал Мазарини произвел вас в капитаны? Д’Артаньян поклонился. – Ну что же, в этом нет ничего невозможного. Посмотрим, посмотрим, господа! А теперь, какую службу предпочитаете вы, господин дю Валлон? В городе или в деревне? Портос раскрыл рот, но д’Артаньян снова перебил его: – Господин дю Валлон, так же как и я, больше всего любит что-нибудь из ряда вон выходящее, какие-нибудь предприятия, которые считаются безумными и невозможными. Эта хвастливая речь пришлась Мазарини по вкусу. Он задумался. – А я, откровенно говоря, рассчитывал дать вам своего рода поручение, связанное с пребыванием на одном месте, – наконец сказал он. – У меня есть кое-какие опасения… Но что это? В приемной послышался какой-то шум и громкий говор, и в ту же минуту дверь в кабинет распахнулась. Вбежал покрытый пылью и грязью офицер. – Господин кардинал! Где господин кардинал? – кричал он. Мазарини подумал, что его хотят убить, и подался назад вместе со своим креслом. Д’Артаньян и Портос выступили вперед и заслонили кардинала от вошедшего. – Послушайте, сударь, – сказал Мазарини, – что это вы врываетесь ко мне, точно в трактир? – Только два слова, монсеньор! – сказал тот, к кому относилось это замечание. – Мне необходимо немедленно и с глазу на глаз переговорить с вами. Я де Пуэн, караульный офицер Венсенского замка. По бледному, расстроенному лицу офицера Мазарини понял, что тот привез какое-то важное известие, и знаком велел д’Артаньяну и Портосу отойти в сторону. Они ушли в глубь кабинета. – Говорите, говорите скорей! – сказал Мазарини. – Что случилось? – Случилось, ваше преосвященство, то, что герцог де Бофор убежал из Венсенской крепости. Мазарини вскрикнул и, побледнев еще больше, чем офицер, привезший эту весть, откинулся без сил на спинку кресла.