Между тем герцог усмотрел среди своих сторожей человека с довольно добродушным лицом и принялся его задабривать, тем более что Гримо он ненавидел с каждым днем все больше. Однажды поутру герцог, случайно оставшись наедине с этим сторожем, начал разговаривать с ним, как вдруг вошел Гримо, поглядел на собеседников, затем почтительно подошел к ним и взял сторожа за руку. – Что вам от меня нужно? – резко спросил герцог. Гримо отвел сторожа в сторону и указал ему на дверь. – Ступайте! – сказал он. Сторож повиновался. – Вы несносны! – воскликнул герцог. – Я вас проучу! Гримо почтительно поклонился. – Господин шпион, я переломаю вам все кости! – закричал разгневанный герцог. Гримо снова наклонился и отступил на несколько шагов. – Господин шпион! Я задушу вас собственными руками! Гримо с новым поклоном сделал еще несколько шагов назад. – И сейчас же… сию же минуту! – воскликнул герцог, находя, что лучше покончить разом. Он бросился, сжав кулаки, к Гримо, который поспешно вытолкнул сторожа и запер за ним дверь. В ту же минуту руки герцога тяжело опустились на его плечи и сжали их, как тиски. Но Гримо, вместо того чтобы сопротивляться или позвать на помощь, неторопливо приложил палец к губам и с самой приятной улыбкой произнес вполголоса: – Тсс! Улыбка, жест и слово были такой редкостью у Гримо, что его высочество от изумления замер на месте. Гримо поспешил воспользоваться этим. Он вытащил из-за подкладки своей куртки изящный конверт с печатью, который даже после долгого пребывания под одеждой г-на Гримо не окончательно утратил свой первоначальный аромат, и, не произнеся ни слова, подал его герцогу. Пораженный еще более, герцог выпустил Гримо и взял письмо. – От госпожи де Монбазон! – вскричал он, узнав знакомый почерк. Гримо кивнул головою. Герцог, совершенно ошеломленный, провел рукой по глазам, поспешно разорвал конверт и прочитал письмо: «Дорогой герцог! Вы можете вполне довериться честному человеку, который передаст вам мое письмо. Это слуга одного из наших сторонников, который ручается за него, так как испытал его верность в течение двадцатилетней службы. Он согласился поступить помощником к надзирателю, приставленному к вам, для того, чтобы подготовить и облегчить ваш побег из Венсенской крепости, который мы затеваем. Час вашего освобождения близится. Ободритесь же и будьте терпеливы. Знайте, что друзья ваши, несмотря на долгую разлуку, сохранили к вам прежние чувства. Ваша неизменно преданная вам Мария де Монбазон. Подписываюсь полным именем. Было бы слишком самоуверенно с моей стороны думать, что вы разгадаете после пятилетней разлуки мои инициалы». Герцог с минуту стоял совершенно потрясенный. Пять лет тщетно искал он друга и помощника, и наконец, в ту минуту, когда он меньше всего ожидал этого, помощник свалился к нему точно с неба. Он с удивлением взглянул на Гримо и еще раз перечел письмо. – Милая Мария! – прошептал он. – Значит, я не ошибся, это действительно она проезжала в карете. И она не забыла меня после пятилетней разлуки! Черт возьми! Такое постоянство встречаешь только на страницах «Aстреи». Итак, ты согласен помочь мне, мой милый? – прибавил он, обращаясь к Гримо. Тот кивнул головою. – И для этого ты и поступил сюда? Гримо кивнул еще раз. – А я-то хотел задушить тебя! – воскликнул герцог. Гримо улыбнулся. – Но погоди-ка! – сказал герцог. И он сунул руку в карман. – Погоди! – повторял он, тщетно шаря по всем карманам. – Такая преданность внуку Генриха Четвертого не должна остаться без награды. У герцога Бофора было, очевидно, прекрасное намерение, но в Венсене у заключенных предусмотрительно отбирались все деньги. Видя смущение герцога, Гримо вынул из кармана набитый золотом кошелек и подал ему. – Вот что вы ищете, – сказал он. Герцог открыл кошелек и хотел было высыпать все золото в руки Гримо, но тот остановил его. – Благодарю вас, монсеньор, – сказал он, – мне уже заплачено. Герцогу оставалось только еще более изумиться. Он протянул Гримо руку. Тот подошел и почтительно поцеловал ее. Аристократические манеры Атоса отчасти перешли к Гримо. – А теперь что мы будем делать? – спросил герцог. – С чего начнем? – Сейчас одиннадцать часов утра, – сказал Гримо. – В два часа пополудни ваше высочество выразит желание сыграть партию в мяч с господином Ла Раме и забросит два-три мяча через вал. – Хорошо. А дальше? – Дальше ваше высочество подойдет к крепостной стене и крикнет человеку, который будет работать во рву, чтобы он бросил вам мяч обратно. – Понимаю, – сказал герцог. Лицо Гримо просияло. С непривычки ему было трудно говорить. Он двинулся к двери. – Постой! – сказал герцог. – Так ты ничего не хочешь? – Я бы попросил ваше высочество дать мне одно обещание. – Какое? Говори. – Когда мы будем спасаться бегством, я везде и всегда буду идти впереди. Если поймают вас, монсеньор, то дело ограничится только тем, что вас снова посадят в крепость; если же попадусь я, меня самое меньшее повесят. – Ты прав, – сказал герцог. – Будет по-твоему – слово дворянина! – А теперь я попрошу вас, монсеньор, только об одном: сделайте мне честь ненавидеть меня по-прежнему. – Постараюсь, – ответил герцог. В дверь постучались. Герцог положил письмо и кошелек в карман и бросился на постель: все знали, что он делал это, когда на него нападала тоска. Гримо отпер дверь. Вошел Ла Раме, только что вернувшийся от кардинала после описанного нами разговора. Бросив вокруг себя пытливый взгляд, Ла Раме удовлетворенно улыбнулся: отношения между заключенным и его сторожем, по-видимому, нисколько не изменились к лучшему. – Прекрасно, прекрасно, – сказал Ла Раме, обращаясь к Гримо. – А я только что говорил о вас в одном месте. Надеюсь, что вы скоро получите известия, которые не будут вам неприятны. Гримо поклонился, стараясь выразить благодарность, и вышел из комнаты, что делал всегда, когда являлся его начальник. – Вы, кажется, все еще сердитесь на бедного парня, монсеньор? – спросил Ла Раме с громким смехом. – Ах, это вы, Ла Раме? – воскликнул герцог. – Давно пора! Я уже лег на кровать и повернулся носом к стене, чтобы не поддаться искушению выполнить свое обещание и не свернуть шею этому негодяю Гримо. – Не думаю, однако, чтобы он сказал что-нибудь неприятное вашему высочеству? – спросил Ла Раме, тонко намекая на молчаливость своего помощника. – Еще бы, черт возьми! Немой эфиоп! Ей-богу, вы вернулись как раз вовремя, Ла Раме. Мне не терпелось вас увидеть! – Вы слишком добры ко мне, монсеньор, – сказал Ла Раме, польщенный его словами. – Нисколько. Кстати, я сегодня чувствую себя очень неловким, что, конечно, будет вам на руку.