Я готов жизнь положить ради этого Моника Паркер не успокаивается. И в правительстве многие уже давно точат на нее зубы. Сам президент помянул Паркер недобрым словом в своей воскресной программе. А приспешники Чавеса прямым текстом велели ей замолчать и предупредили, что она должна прекратить клеветать на “нашего президента” и его революцию. Лучше пусть покажет все то хорошее, что произошло в Венесуэле за последние восемь лет благодаря Уго. Журналистка часто обсуждала свои дела с Эвой Лопес. Моника по-прежнему ходила на занятия йогой в “Черное дерево”, стараясь и таким тоже способом бороться с отравлявшей ей жизнь тревогой. Она призналась Эве, что постоянно испытывает страх. Однако чем сложнее становилась обстановка вокруг, тем больше у нее было причин продолжать свою работу. Моника чувствовала себя лучше уже только оттого, что Эва с готовностью выслушивала ее. Сложившаяся между ними с годами близкая дружба обеим помогала в трудные минуты собраться с силами. Например, Эва, которой так нужна была дружеская улыбка, наконец решилась открыть Монике душу и рассказать хотя бы малую часть правды – о том, что ее связывают долгие тайные отношения с женатым мужчиной. Правда, Эва тотчас предупредила, что будет благодарна подруге, если та ни о чем не станет ее расспрашивать. Между тем Моника целиком отдавала себя работе, чтобы заполнить пустоту, которая образовалась у нее внутри, после того как Маурисио исчез из ее жизни. Она уже семь месяцев не видела его и все еще не могла до конца поверить, что он оставил ее вот так, безо всяких объяснений, и тот их последний утренний кофе больше никогда-никогда не повторится. – Мне кажется, тебе пора притормозить, сама ведь говоришь, что есть тайные силы, которые хотят заткнуть тебе рот, – советовала ей Эва. – А я и приторможу… как только закончу эту тему про экспроприации, сразу и приторможу, – отвечала Моника. Упоминая “тему про экспроприации”, Моника имела в виду репортаж, над которым уже давно работала. Он был посвящен жизни Франклина Брито, биолога сорока девяти лет. Он поставил свою подпись под требованием созвать референдум, и его уволили из школы, где он работал учителем, а потом отняли и надел земли. Не потому, что Брито был помещиком. Просто Закон о земле, которым руководствовалось правительство, проводя экспроприации, позволял отнимать также и совсем небольшие участки – такие как у Брито и его семьи. Моника пару раз съездила в тот район с плодородными почвами в венесуэльской части бассейна Амазонки, где находился надел Брито, о котором шла речь. Она знала, что последние пятнадцать лет он вкладывал в эту землю деньги и вполне успешно ее обрабатывал. Благодаря его усилиям хозяйство стало образцовым, он по интенсивным технологиям выращивал, кроме прочего, рис и кофе, а также занимался рыбоводством. А еще Брито устраивал там лагеря для школьников, где они могли проводить каникулы, и давал практические уроки тем, кто решил заняться сельским хозяйством. Все в его жизни шло отлично – пока однажды ближе к вечеру не явилась группа крестьян в сопровождении роты солдат и не захватила его ферму. Правда, сами они не называли себя захватчиками, поскольку были уверены, что пришли “восстановить справедливость”. Хозяина они считали латифундистом, а значит, отнимая “частную собственность”, лишь реализовали свое право иметь кусок земли, чтобы обрабатывать его или продать. Их действия застали Брито врасплох, и поначалу он не оказал никакого сопротивления этому грабежу, но по прошествии нескольких дней решил искать помощи у закона. Он без устали ходил по судам и редакциям газет. Говорил, что ему обещали заплатить за экспроприированную землю, но так ничего и не заплатили. Обвинял правительство в том, что оно разорило его семью. Обивая пороги разных учреждений в Каракасе, Брито познакомился с Моникой Паркер, и она решила рассказать его историю телезрителям. Журналистка сопровождала его, когда он решил вернуться домой и продолжать жить на захваченной ферме, хотя новые обитатели смотели на него как на врага. Многих крестьян привезли сюда из разных дальних деревень. Он никогда раньше не видел этих людей, но они обращались с ним с мстительной жестокостью – по-революционному. Понятно, что захват был хорошо организован человеком, близким к правительству. Но тяжелее всего для Брито было наблюдать, как шли прахом годы его работы. Решив воспринимать все стоически, он попытался сделать так, чтобы новые владельцы поддерживали ферму в должном состоянии, но им, как оказалось, это не было нужно. Они довольствовались тем, что теперь у них есть пристанище, а правительство оказывает им помощь живыми деньгами. Полученные боливары они пропивали. Моника Паркер снимала, как крестьяне режут молочный скот и устраивают веселые пирушки на свежем воздухе – под пиво и музыку. Постепенно все коровы были уничтожены, поля заросли сорняками, а пруды, прежде полные телапий и хариусов, порождали лишь тучи комаров. Возвратясь в Каракас, Моника под впечатлением от увиденного выпустила в эфир первый репортаж, посвященный делу Брито. Несколько месяцев спустя биолог снова привлек к себе всеобщее внимание. Отчаявшись добиться справедливости, он снова приехал в Каракас – на сей раз чтобы объявить голодовку, приковав себя цепью к воротам здания Организации американских государств (ОАГ). Он требовал, чтобы правительство Чавеса заплатило ему столько, сколько стоит земля, которую он сделал плодородной. Заявлял, что стал жертвой насильственных действий. Но достучаться до президента было невозможно, так как тот твердо следовал своему собственному лозунгу: “Мы должны покончить с латифундиями, и я готов жизнь положить ради этого”. У Моники сердце разрывалось на части, когда она видела, как менялся Брито, объявлявший одну за другой девять голодовок. Последние недели своей жизни он провел в военном госпитале, куда политическая полиция доставила его насильно. Он уже не мог ни двигаться, ни говорить, с трудом дышал, у него развились пневмония, гипотермия, были поражены печень и почки. Перед смертью он обвинил в том, что с ним случилось, президента. Иными словами, попытка Чавеса победить латифундистов стоила жизни не ему самому, а Франклину Брито. Мы восстанавливаем справедливость Ни водители автобусов, ни машины национальной гвардии, сопровождавшие эти автобусы, не обращали внимания на надпись “Проезд запрещен. Частные владения”. Они воспринимали это как шутку – нет здесь больше никаких частных владений, теперь земля принадлежит государству, а значит, проезд свободен. Раннее утро. Проехав через два гектара необработанной земли, заросшей высокими сорняками, караван остановился. Из трех старых-престарых автобусов выгрузились сто восемьдесят крестьян – мужчины, женщины, подростки, старики и дети. А еще собаки и кошки. Прибывшие были похожи на муравьев – каждый что-то с собой тащил: чемодан, инструменты, кастрюли, пластмассовую утварь. До захода солнца надо было разбить лагерь. Они прибыли сюда, чтобы отвоевать земли, отнятые у них в незапамятные времена. И все в один голос твердили: “Мы не захватчики, мы хотим восстановить справедливость. Да здравствует боливарианская революция!” Они приехали сюда, чтобы остаться навсегда. Этого дня крестьяне ждали несколько месяцев, с тех пор как президент объявил, что земли будут экспроприированы у помещиков, которые утверждали, что используют их по назначению, но на самом деле в большинстве случаев этого не делали. Чавес кипел от негодования: – На самом деле они использовали своих работников, бедняков, превратив их в рабов. Те трудились, не получая достойной платы, без отдыха, под кнутом надсмотрщиков. Как только был опубликован новый закон об экспроприации земель, явился “крестьянский лидер” и сообщил, что он, если они о том не знают, представляет их интересы перед правительством и приехал, чтобы помочь им организоваться – и тогда они отправятся захватывать земли, на которые, по их убеждению, имеют все права. Воодушевленные крестьяне объединились в социалистический кооператив, нарядились в красные футболки, чтобы засвидетельствовать, что все они поддерживают Уго Чавеса, изучили Конституцию, разобрались наконец в своих стародавних правах и двинулись совершать революцию. Национальная гвардия сопровождала их до нужного места, поскольку с этими латифундистами надо было держать ухо востро – у них ведь, как правило, имелось оружие, и они на все были готовы ради защиты того, что украли у народа. Военные зарядили свои винтовки, руководствуясь приказом президента и главнокомандующего: “Если помещики начнут стрелять, мы ответим им тем же”. К счастью, в этом случае никто сопротивления им не оказал. Земли стояли пустые, здесь повсюду царили отчаяние и безразличие. Прежде чем поставить палатки, в которых им предстояло провести сотни ночей, новоприбывшие сели в круг. Присланный к ним революцией “крестьянский лидер” и его помощник разложили на земле карту и объяснили: – Эти земли принадлежали нашим предкам, нашим прадедам, нашим дедам и отцам. Но вдруг явились грабители и отняли у них земли, обнеся их ночью изгородями, и каждый вел себя так, словно он сам Господь Бог. Но теперь восторжествовала справедливость, товарищи, она восторжествовала благодаря нашему президенту Уго Чавесу. Социализм, родина или смерть! Товарищи в один голос подхватили лозунг. У них не было воды, не было электричества, они еще не посадили ничего, что могло бы дать урожай. Им не из чего будет готовить себе еду. Зато теперь у них есть земля. А уж крестьяне-то знают, что значит иметь свою землю. Кто-то спросил, как же они будут ее обрабатывать, если нигде поблизости не видно воды. Но “крестьянский лидер” уверенно ответил: революция знает, что делает. Они должны верить в революцию. Главное – не терять надежды. Что ж, крестьяне прожили долгую жизнь, прежде чем президент их услышал, он с ними, он объяснил им, что при социализме возможно равенство. Поэтому они с гордостью поднимали боливарианское знамя и аплодировали “крестьянскому лидеру”, когда он говорил: – Мы должны быть последовательными в своей борьбе. У нас появятся хорошо обработанные поля, мы будем продавать продукты тем, кто в них нуждается, чтобы обеспечить продовольственную независимость нашей Венесуэлы. Я не хочу, чтобы мы, приехавшие сюда, превратились в мелких помещиков. Нам надо мыслить шире, потому что нынешняя наша борьба – это борьба бедного против богатого. Год спустя, разделившись на не знающие усталости бригады, крестьяне до неузнаваемости преобразили эти места. Они работали с рассвета до темноты, не имея никаких машин, “изматываясь вусмерть”, – и сумели построить двадцать хилых жилищ. Они копали, пока не отыскали воду для семи колодцев, и проложили три дороги, соединившие разные участки. Они правильно распорядились семенами и всем тем, что доставил им первый – и единственный – грузовик с помощью. А он привез удобрения, продукты питания, инструменты и ядохимикаты. Они вырастили бананы, а потом еще и маниок, красный перец и тыквы. Немного помидоров, лука и маиса. У них появились птичник с курами, загоны для коз и свиней. Именно так и делается революция! И хотя ни национальная гвардия, ни правительственные чиновники больше ни разу не заглянули сюда, хотя у крестьян не было ни одного телевизора, чтобы любоваться на Уго во время его воскресной передачи, как не было и телефонов, чтобы связаться с ним, они назвали собственную общину именем своего президента и не уставали благословлять его и воздавать ему хвалы словно щедрому и доброму отцу, который заботится о них, как никогда прежде не заботился ни один политический деятель. Жизнь у здешних крестьян тяжелая. Но дела идут хорошо. И это очевидный успех Уго Чавеса и его революции. Бизнес на продуктах питания Он на собственном опыте знает, что значит рыться в помойных баках, отыскивая еду – остатки гамбургеров или пиццы, бутылки с недопитой газировкой… Но с этим покончено. С этим давным-давно покончено. Теперь он стал считай что королем, и такого рода детские воспоминания – часть далекого прошлого. В “Ла Куэву” для Прана каждый день доставляют самые лучшие блюда – от свежеиспеченных кукурузных лепешек и пабельона по-креольски[32] до самых разнообразных гастрономических изысков, изобретенных в других странах. Одно из правил, которым он неуклонно следует, – питаться хорошо, но не забывать при этом и о здоровье. Его мощный мозг – это работающая без перебоев машина. Пран вечно занят обдумыванием новых амбициозных проектов и постепенно вытравил из памяти первые нищие годы своей жизни. Он не желает знать, что там, снаружи, на улицах и мусорных свалках миллионы людей, чтобы выжить, должны искать подпорченные продукты и спорить из-за них с бродячими псами. Пран не знаком с доном Сегундо, крестьянином, который потерял все, что имел, несколько месяцев назад, когда правительство национализировало “Агрикола Канариас”. И дон Сегундо тоже не знаком с Праном. Но истории их жизней сходятся в одной точке, и эта точка – просроченные продукты. Стараясь добыть хоть что-нибудь съестное для своей больной жены, дон Сегундо, не пожелавший просить подаяние на улице, начал наведываться на одну из муниципальных свалок, расположенных за чертой города Пуэрто-Кабельо в штате Карабобо. Там, кстати, находится самый важный порт страны. Как-то раз – этот день завсегдатаи свалки вполне могли бы счесть для себя праздником – они сделали довольно неприятно пахнущую находку – целый ряд полузарытых в землю грузовых контейнеров, в которых содержались мясо домашней птицы, говядина, сухое молоко и так далее, но все это сильно подпорченное. Дон Сегундо находке порадовался и принес домой целый большой пакет еды, рассудив, что кое-что из содержимого контейнеров все-таки еще годится в пищу. Другие “счастливчики” стали распродавать свои трофеи знакомым. Результаты праздничной трапезы были печальны. Многих, включая сюда и жену дона Сегундо, пришлось срочно доставлять в местные больницы. Несколько человек вскоре от отравления умерли. Но эти трагические истории не достигли ушей Прана, хотя именно ему, справедливости ради, следовало бы первым узнать о том, какие результаты имела его последняя великая затея – государственная компания Petroalimentos, которая была основана под покровительством Чавеса для распределения продовольствия по низким ценам среди самых бедных. Новая компания стала под громкие лозунги о продуктовой независимости страны импортировать огромное количество продуктов, купленных на полученную от продажи нефти валюту. – Не должно быть ни одного голодного венесуэльца! – кричал Уго в своей программе, а присутствующие в студии зрители, все до одного в красных футболках, дружно вставали и горячо ему аплодировали. Одновременно президент отдал распоряжение установить железный контроль за тем, какое количество долларов и другой иностранной валюты может обменять с разрешения правительства каждый гражданин страны и каждое частное предприятие или государственное учреждение, а также разработал механизмы распределения продуктов – бесплатно или по сниженным ценам. Отныне не только частный сектор будет производить, хранить и продавать их. Отныне правительство будет импортировать продукты питания и открывать тысячи складов по всей стране. Между тем частные фирмы начинают запаздывать с поставками и снижают их объемы, так как правительство задерживает или вовсе не дает им доллары, необходимые для оплаты того, что приходится закупать за границей – начиная с упаковочного картона и кончая пшеницей для выпечки хлеба, а также запасными частями для оборудования. И снова оппозиция заявляет: “Стратегия президента стране ничего хорошего не принесет: он национализирует крупные агропромышленные предприятия и доводит до банкротства частных производителей”. Уго отвечает: – Самое мощное оружие массового уничтожения из всех существующих на планете – это голод. А почему в мире существует голод? Из-за вас, капиталистов, из-за того, что вы эксплуатируете других. Из-за того, что сильные мира сего стали врагами народов планеты. Один из ближайших друзей министра Вилли Гарсиа занял теперь высокий пост в PDVSA и руководит закупкой продовольствия для компании, получившей название Petroalimentos. Друг выполняет прямые указания чиновника, назначенного тем же Вилли Гарсиа, а значит, и самим Праном. Все дело сводится к широкомасштабной противозаконной операции, на которую правительство выделяет валюту, устанавливая льготный обменный курс доллара – гораздо ниже рыночного. На эти дешевые доллары закупается и завозится в страну огромное количество продуктов питания, чтобы восполнить падение их местного производства. Эти продукты, купленные на дешевые доллары, следует продавать тоже по очень низким ценам или, что предпочтительнее, раздавать даром тем, кто в них больше всего нуждается. Но еще предпочтительнее – раздавать их тем беднякам, которые доказали свою преданность Чавесу и его правительству. Проблема заключается в том, что люди, получающие дешевые доллары, не являются настоящими импортерами продовольствия, иными словами, в их планы не входит завозить его в страну в соответствующих объемах и соответствующего качества. В реальности многие из них импортируют уже испорченные продукты, выдавая их за годные к потреблению. Таким образом на руках у них оседают миллионы полученных по дешевке долларов – полученных от правительства. “От продуктового бизнеса – к бизнесу обменному” – так определил суть этой хитроумной операции Пран. В ней участвовали также судовладельцы, подчиненные Аугусто Клементи. Тому самому Клементи, который не так давно помог Чавесу справиться с забастовкой нефтяников, а теперь действовал под покровительством купленных им высокопоставленных военных. И главным среди них был талантливый, амбициозный и с каждым днем все более влиятельный генерал Гонсало Хирон. “Импортеры” ни в малой степени не были заинтересованы в том, чтобы продавать потребителям ввозимые продукты. Мало того, стараясь замести следы, они отправляли десятки контейнеров с приобретенным продовольствием прямо из порта прибытия на устроенные ими тайные мусорные свалки. Но тайными эти свалки оставались до поры до времени, поскольку от многих тонн испорченной еды очень быстро по всей округе начинала распространяться такая вонь, что скрыть ее источники было уже невозможно. Моника Паркер решила рассказать в своей программе и об этом, что вызвало сильное возмущение и раздражение наверху. – Народ голодает, а продукты, купленные правительством за границей, гниют, – комментировала Моника кадры с горами выброшенного продовольствия. Президент сделал вид, что удивлен тем, что происходит “у него за спиной”, и пообещал наказать виновных, не подозревая, что в этом грязном бизнесе участвуют Пран и Вилли Гарсиа. Но никакие меры приняты так и не были. Пран и министр финансов умели всякий раз повернуть дело таким образом, чтобы никакие меры не принимались. Разоблачив миллионные траты на закупку продуктов, которым не суждено было попасть к потребителям, Моника лишь поставила под удар телеканал, на котором работала. Отец был прав, когда предупреждал ее, что власти покарают непокорных. Вскоре и ей тоже пришлось заплатить за то, что она говорила правду. Быть богатым плохо Родители Уго когда-то были скромными школьными учителями, которые не вылезали с подрастающими детьми из нужды. Но теперь они наконец-то попали в вожделенный мир изобилия. Прежние обитатели царства нищеты превратились в членов царственного семейства. Настал час, когда родство с президентом можно было оценивать в золоте. Неожиданная слава, а также удачливость Уго Чавеса изменили жизнь всех его родственников. И родственников его родственников. И друзей его друзей. На несколько поколений вперед. К тому дню, когда Уго объявил войну латифундистам, его родители уже успели расширить свои земельные владения, раньше составлявшие всего три гектара. Теперь им принадлежали семнадцать поместий общей площадью более 450 тысяч гектаров. И что, эти земли действительно использовались по назначению? Да, использовались. Может, они плохо обрабатывались? Нет, хорошо. Подлежали ли они экспроприации? Нет. Это собственность семьи президента, какие тут могут быть вопросы? Пока он выше и выше поднимал знамя борьбы за равенство и провозглашал главной своей задачей помощь бедным, вокруг него самого все становились богачами. Зарубежные СМИ сумели раскопать, что состояние “первой семьи страны” исчислялось суммами, которые с трудом представляли себе и они сами. Богатство? Нет, божественная справедливость. Однако президент продолжал неуклонно отстаивать свои позиции: в Венесуэле должно быть покончено с неравенством. В передаче “Алло, президент!” он постоянно и с большим энтузиазмом возвращался к этой теме: – Вы помните слова Иисуса Христа? Что проще верблюду пройти сквозь угольное ушко, чем богатому войти в Царство Божие? Мы не хотим быть богатыми. Быть богатым плохо! Это бесчеловечно! Вот мое мнение. И я проклинаю богатых. Да, пожалуй, на словах он их проклинал, хотя образ жизни его окружения и окружения его приспешников наглядно свидетельствовал совсем о другом. Уго проявлял удивительное благодушие, наблюдая, как быстро и хватко наращивают свои богатства его родственники и приближенные. Все то, чем привыкли кичиться нувориши во всем мире, можно было найти и в королевском дворце в Баринасе. Дорогая одежда, автомобили, драгоценности от знаменитых ювелиров, что уже само по себе говорило об их цене, дома, усадьбы, мотоциклы, самолеты, вертолеты, яхты и катера, путешествия в райские уголки земного шара, спиртные напитки, пляжи и “грандиозные празднества”, о размахе которых порой можно было судить по фотографиям, появлявшимся в Фейсбуке и Инстаграме. Правда, выкладывали их лишь самые молодые и нескромные члены королевской семьи или пораженные до глубины души всей этой роскошью гости дворца. Порой ситуация переходила все мыслимые границы, даже на взгляд самого Чавеса. Пресса сообщала со ссылкой на рассказ двух служащих поместья, как те собственными глазами наблюдали такую сцену: во время семейной встречи в новом прекрасном поместье Уго вышел из себя, обнаружив там непристойно кричащую роскошь. Он в бешенстве схватил бейсбольную биту и разгромил один из нескольких страшно дорогих “Хаммеров” – а ведь только этой маркой автомобилей его семейство теперь и пользовалось.