Медик ушел, плотно прикрыв дверь, а я плюхнулся в то кресло, в котором недавно сидела мать. — Дело вот как обстоит: этот самый хрен Милютин, о ком я желаю знать все, забрал мою… Аяну… мою женщину. — Твою истинную, брат. Черт знает, как у тебя так причудливо вышло, не слыхал о подобном отродясь, но я видал недавно спаровавшихся парней из наших. Все они слегка в неадеквате поначалу, но ты — круче всего, что я помню. Аяна — моя истинная? По всему выходит — да. Тогда все верно, все мои закидоны и помешательство на ней на своих местах. Не на месте только изначально были мои чертовы глаза, а мозги и вовсе в заднице, и поэтому теперь не на месте, не рядом со мной и моя, МОЯ женщина, и не факт, что она еще захочет его занять. «Попроси меня». Попрошу кукла. И дурную башку склоню. И на колени встану. Ведь их с самой первой встречи перед тобой мне как подрубывало, вот только правда о том, кто ты для меня, где-то на полпути застревала, очевидно, в трясине моей жесточайшей похоти и непомерной гордыни. Что же, хотел я тебя прикупить по дешевке, цинично планировал все в тебе, саму тебя разменять на подачки и роскошь, а чем теперь платить придется — еще и понятия не имею. Как бы цена не из разряда неподъемных оказалась. — Захар? Брат? Эй, приди в себя! Правильно, встряхнись, нытик! Лажал — исправляй. Разве не так всегда относился к окружающим? — Милютин забрал мою истинную. — Все сказано вслух, считай, высечено в камне. — Забрал, потому что он ее отец. — Фигасе! — брат присвистнул. — Ну это не есть хорошо. Насколько знаю, этот волк почему-то зуб точит на нашу семью. Точно будет против того, чтобы ты и она… Но, с другой стороны, хоть сто раз он там альфа, однако против вашей парности-то не попрет. Где это видано? — Если бы ты знал. — Я испытал желание хорошенько разок приложиться лбом к стене. Или гораздо больше одного раза. Это, видно, об этом говорят что-то типа — будешь потом об стену убиваться, да поздно? — Я обращался с Аяной… как… гадко очень. — Девушка не обрадуется тебе при встрече? Да брось, братишка, я чуял химию между вами. Чуток попресмыкаешься, сделаешь парочку красивых жестов, щедрых подарков и… Знал бы ты… — Не об этом сейчас, Родька, — перебил я его. — Я почти уверен, что Милютин и твой отец. Родион резко выдохнул, будто я ему поддых врезал, и отвернулся. — Ты поэтому анализ хочешь? — сипло спросил он, не оборачиваясь. — Я хочу его, только если того же хочешь и ты. Если готов узнать и тебе это в принципе нужно. Брат отошел к окну и молчал несколько минут, вглядываясь во что-то снаружи и без остановки почесывая затылок, словно намереваясь до мозга доцарапать. — Это как-то поможет тебе? — Я еще не знаю. Но вполне возможно. — А ну и хрен с ним, давай сделаем, — Родька махнул рукой и развернулся, натягивая свою обычную маску бесшабашного парня, которого ничем не проймешь. — Я ведь и так уже знал, чего теряю? Наоборот, могу сеструхой обзавестись. Он подошел к двери и распахнул ее. — Эй, док, иди тыкать в меня иголкой, или как там это делают! И, кстати, Захар, если что, у меня могут внезапно образоваться права намылить тебе шею за сестру как у брата. — Ага, запасайся вагоном мыла. Однозначно пригодится. Глава 38 Лионелле я не понравилась. Она мне тоже. В большей степени потому, что она, очевидно, была именно той представительницей женского пола, какой хотел видеть меня Захар. Едва ли старше меня, блондинка с ангельским личиком, губки бантиком, глазки-василечки. Фигурка, опять же, в облегающих тряпках высший класс, всего везде хватает и нигде ничего сверх меры. Вот уж где кукла куклой. Случилось бы котоволчаре с такой пересечься, и она бы точно не осталась незамеченной. А что, то что ему нужно. Стопроцентная содержанка к тому же. Угодливая, ухоженная, разряженная, вся такая нарочито сексуальная, приторная и липкая, как патока, когда обращалась к моему типа родителю, и все время преследующая меня цепким, ревнивым взглядом. Изображающая из себя легкомысленную и милую в общении дурочку, но надо быть слепой, чтобы не заметить мелькающих в ее прозрачно-голубых больших глазищах цифр подсчета упущенной с моим появлением выгоды. Но ни полсловечка поперек, пока Федор отдавал ей за обеденным столом в огромной столовой указания помочь мне с выбором одежды, следить за тем, чтобы ела почаще, и еще делать как можно больше фото на телефон. Сидела как прилежная ученица, с обожанием хлопала километровыми ресницами, приоткрыв пухлые губешки, ловила якобы каждый звук, вылетающий из его рта. Тебе бы точно понравилось, гадский ты контролирующий желтоглазый зверь. Пошла ты, Аяна! Ты отныне живешь, чтобы не думать и не помнить, а не… Вот чего же мне так шарахнуть по башке тогда этой Лионелле охота? — Зачем фото? — спросила, по ходу, толком и не замечающего меня Милютина, ковыряясь в ставшем вмиг похожим на горький пепел на языке мясе. Впрочем, и свою любовницу он не слишком-то замечал. Чинно двигал руками, практически бесшумно управляясь со столовыми приборами, как меня учила Серафима, и сухо отдавал указания, пока Лионелла послушно кивала, как дрессированная собачонка. Хотя, когда пришла ко мне со шмотками, трещала, не затыкаясь, как если бы сдавала экзамен по скорострельности. «Ох, эта такая радость, такая неожиданность, кто бы мог подумать, Феденька так счастлив, и я тоже, ведь главное, чтобы он был…» и так далее в том же духе, при этом сверля во мне сквозные дыры взглядом и явно желая по меньшей мере свалить туда, откуда и взялась. — Затем, что они мне нужны для того, чтобы все поскорее узнали, что я обрел дочь и отныне намерен окружать ее всей той роскошью, которой она достойна. Все — в смысле, абсолютно все, или же все-таки некто конкретный? У Лионеллы чуток дернулся уголок пухлого рта, и улыбка на мгновение отклеилась, но она быстро вернула себе самообладание. — Имеешь в виду, Я достойна? — не сдержавшись, ухмыльнулась и удостоилась прямого нечитаемого взгляда. — Безусловно, ты, доченька. Нам обоим еще придется учиться лучше воспринимать друг друга. Кажись, тебе, папаня, нужно учиться в принципе хоть кого-то воспринимать, хотя я могу быть и несправедлива. Мы ведь, по сути, незнакомцы, чужаки, не скакать же ему вокруг меня с радостными визгами. Может, открытое выражение чувств — это вообще не про… оборотней, оборотней, мать его, привыкай! Кого я знаю из них? Захара? Так он мне и втирал, помнится, что всякие там любовь-дружба-привязанность — сказочки для наивных малолеток, и мне стоит начинать забывать это. «Ты принадлежишь мне, забыла?» Пошел ты! Я не вспоминаю ни тебя, ни твоих раскроивших почему-то грудь слов! Я не буду лелеять обиду и резаться опять и опять о твое бесчувствие, проклятый котоволчара! Я не думаю о тебе, всего лишь провожу сравнительный анализ всех чертовых оборотней, к коим теперь принадлежу. Так что там? Его дракономама? Видела ее всего-то пару минут, но, по мне, она на ходячий айсберг запросто тянет. Милютин прям ей под стать — такой же оледеневший. Лионелла — улыбка в тридцать два как гвоздями прибита, нигде фасад не треснет. Да все, кого успела увидеть в этом громадном доме-музее, где заблудиться — раз плюнуть, вот такие вот, как изрядно помороженные. Вежливые со мной до тошноты, но постоянно такое гадкое ощущение, что смотрят сквозь меня. — Не факт, что у нас получится, — ответила я Федору, отгораживаясь от мыслей, что все равно, сволочи, так и притягивались к околозахаровому пространству, как к черной дыре какой-то, мать его. — Учитывая мой опыт, родственное взаимопонимание не то, в чем мне везет. Да, если быть честной, не слишком уже и нуждаюсь я в нем. Девушка гулко сглотнула, зыркнув на меня вроде как испуганно, а Федор с полминуты смотрел пристально, повышая и без того приличный уровень неуютности. — Что же, тогда тебе стоит запомнить, что Я весьма нуждаюсь в том, чтобы все понимали, чего от них хочу. — И улыбнувшись ослепительно, но абсолютно холодно, он поднялся из-за стола. — Заканчивайте с едой, дамы, вас ждет шопинг. Ого, а не попала ли я еще хуже прежнего? На что подписалась, согласившись на его покровительство? Выехали за покупками мы в сопровождении аж троих охранников в темных строгих костюмах, одинаковых с лица, прямо как родные братья, и даже выражения на них были одинаковые. Строгие такие, настороженные, как хорошо натасканные псы, так и шарили по толпе цепкими взглядами. В торговом центре один громила пошел впереди, рассекая людской поток ничуть не деликатно, за что нам периодически шипели вслед нечто нелицеприятное, а двое других двигались по бокам от нас с отцовой подружкой. Ну, ей-богу, прямо спецоперация какая-то или прогулка жутко важной особы! Они что, думают, Уваров явится меня отбирать с боем? Да как же. — Такое чувство, что ожидается как минимум нападение кучи террористов, — пробормотала я себе под нос, ежась. Зато Лионелла сияла и на ходу умудрилась чуть ли не сотню фоток нащелкать, да так, чтобы на них обязательно попала и я, и охрана. Исполняет указание, чего уж. Таскаясь со мной по магазинам, хотя правильнее будет сказать, таская меня, она без конца притворно сюсюкала, практически навязывая мне выбор вещей по своему вкусу, что руководствовался, похоже, принципом «покажи все и сразу», но так и давилась желчью, и запаха все нарастающего с каждой покупкой раздражения не скрывал ее мощный парфюм. И все фоткала и фоткала меня. В примерочной в каждой новой тряпке, между рядами вешалок, но особенно много в ювелирном магазине, хотя саму чуть ли не крючило, когда приходилось цеплять побрякушки на меня, а не на себя. И хоть я и видела на входе во многих местах знаки, запрещающие съемку, нам никто и слова не сказал. Скажешь тут, когда следом за вздорными девками таскаются три мрачных амбала. Уже через несколько часов я себя ощущала измотанной и обществом этой женщины с ее невыносимым притворством, алчным сглатыванием и бесконечными «посмотри-улыбнись-помаши». И от того, что все вокруг пялились с завистью и ненавистью. Так-то некоторым и на самое насущное не хватает, а тут таскаются дуры с сопровождающими, у которых пакетов из дорогих магазинов только в зубах разве что нет. — Может, уже закруглимся на сегодня? — сквозь зубы спросила пассию Милютина, что буквально отлипнуть от витрины со серьгами не могла уже минут двадцать. — Мы еще не потратили и половину суммы, которую дал Федя, — вертя головой перед зеркалом, ответила Лионелла. — И что? — Нельзя, чтобы мужчина подумал, что он дает тебе больше, чем нужно или даже достаточно, — прощебетала она. Ну да, поучи меня на бабки разводить. — Милютин не мой мужчина, а отец. — Ну типа того. — Никакой разницы. Сейчас отец, потом будет муж или любовник. Мужчины хотят чего-то от тебя, особенно пока ты молода и красива, а ведь вечно так не будет, так что они не должны получать это даром. К тому же чем больше он на тебя тратит, тем жальче ему тебя потерять. Охерительная логика. — Лионелла, не забывайся, — неожиданно пробасил один из близнецов-охранников, что молчали до сих пор, как немые. — Ты не с одной из своих подружек говоришь. Девушка, которая казалась до этого чуть ли не завороженной блеском напяленных драгоценностей, вздрогнула, как опомнившись, стрельнула на меня испуганным взглядом и стала торопливо снимать с себя украшения. — Я же это просто к тому, что раз Федя сказал купить все, что нужно, то мы должны его слушаться, — затараторила она, прикрываясь опять маской беспечной пустышки. — Того, что уже есть, мне год не переносить, — я кивнула на кучу пакетов у ног секьюрити. — Ты не понимаешь сути своего нового статуса, Аяна. Дочь Милютина не может появляться в одном и том же слишком часто. Он ведь не нищеган какой-нибудь. И к тебе в ближайшее время будет приковано очень много внимания, так что нет права опозорить его всякими плебейскими замашками типа «я хожу в чем мне удобно». — А мне так казалось, что в том и прикол быть богатым, чтобы ни в чем себе не отказывать, в том числе и жить, и одеваться как хочется тебе. — Ты ошибаешься. На пару секунд мне захотелось продолжить препираться с ней, ведь запах ее злости стал резким и отчетливым и показалось: возрази я Лионелле еще пару раз — ее прорвет и все дерьмо ее отношения ко мне попадет в вентилятор. Но в этот момент я глянула сквозь идеально прозрачное стекло внешней витрины магазина, и дыхание пресеклось, будто мне кто пинок отвесил в живот. У противоположной стеклянной преграды спиной ко мне стоял Захар. Прилив жара был таким внезапным и мощным, что меня даже качнуло вперед. К нему. Сердце как раздулось, загрохотало в тяжком бешеном ритме, в голове зашумело, все звуки, кроме этого, исчезли, во рту высохло. «Затем что хочешь? Это достаточная причина?» «Да, если учесть, что хочу чуть ли не до смерти, до потери адекватности точно. И постоянно». А я не хочу! Не буду хотеть. Скоро. Сгори ты в аду! Хотя для тебя, проклятый златоглазый демон, там небось курорт. — Аяна? Эй! Ты в порядке? — защелкала пальцами с ногтями, усыпанными стразами у меня перед лицом Лионелла, и я отшатнулась, заморгав, и осознала, что никакой там не Захар. Мужик в костюме вообще был едва и похож на него. Ничего себе вставило-приглючилось. Так и умереть от разрыва сердца недолго. — Поесть, — просипела я, — надо поесть. — А да, точно! — закивала подруга Федора и понизила голос, озираясь: — Ты же после первого переворота. Аппетит бешеный еще с недельку будет.