— Нашей! — отрезала госпожа Уварова. — Прекрати вести себя как эгоистичная мелкая засранка, Алана! Ты должна понимать, что родиться чистокровной самкой метаморфа — это не только великая честь, но и огромная ответственность. Мы — высшая раса в мире примитивных людей и этих двуипостасных недооборотней, но раса почти вымирающая. И на нас лежит миссия сохранить наш вид от исчезновения и в чистоте. Ну-ну, такие разговоры я слышал частенько до тех пор, пока не стал жить отдельно. — О да, ваш сын явно чрезвычайно озабочен именно этой миссией, и раньше в открытую с девками одноразовыми, а теперь еще постоянную себе завел. — Что поделать, — родительница вздохнула горестно, и я бы рассмеялся, если бы мне подчинялась хоть одна мышца в теле. — Мужчины — они намного примитивнее нас в определенном смысле и склонны стремиться к сиюминутным удовольствиям. Но с возрастом или в экстремальных ситуациях прозревают и начинают понимать, кого на самом деле следует ценить. Так что просто сиди и терпи, деточка. Терпение — самое главное и лучшее качество достойной женщины. — Я уже заметила, как он ценит хоть что-то во мне, — прошипела Алана, огрызаясь. — У меня нюх не отказал еще. Он весь пропах этой мелкой шлюшкой, причем в обеих ипостасях. Этого запаха даже кровь с лекарствами не перешибает. С какой стати я должна тут сидеть и изображать наивную идиотку, когда прекрасно понимаю, где он был и с кем и по чьей вине почти убил себя! Аяна! Боль прошибла, поджигая каждую нервную клетку, врезаясь в меня, как тот проклятый, едва не сбивший насмерть грузовик. Я взревел, резко садясь и распахивая глаза. Рядом запищали приборы, раздался женский удивленный вскрик. — Сыночек! Захарка! — ударило в оба уха стереоэффектом притворной радости. Ладно, может, в случае с матерью оно было и натуральным, но мне сейчас не до анализа чьей-то искренности и уж тем более не до обдумывания только что услышанного. Ведь, по сути, ничего нового не узнал, чуял же уже некоторое время интуитивно, что все вокруг меня и псевдопарности закручено на материнской извечной приверженности идее чистоты метаморфовской крови. — Где?.. — прокаркал и тут же закашлялся от сухости в горле. — Вот! — кинулась ко мне Алана со стаканом с трубочкой, но я отвернулся. Пить хотелось едва ли не до смерти, но что-то из ее рук — да ни за что больше! Хотя альтернатива в виде матери тоже ничем не лучше. Зыркнул на свои почему-то непомерно тяжелые ноги — в гипсе по самую задницу, вдохнул поглубже — вся правая сторона — сплошная боль, да и рука с той стороны закована в белый плен. Алана облачена во что-то бледно-голубое, мать в идеально облегающем строгом сером костюме. Она терпеть не может серое — пришло отчего-то на ум. Но серый все же лучше, чем черный, да? Дверь распахнулась, и в палату влетел парень в зеленоватом халате и шапочке. Медперсонал, слава тебе господи. — Воды… принесите… — приказал, игнорируя охотно предлагаемое обеими женщинами, что щебетали, не умолкая, и раздражающе мельтешили. Парень явно был понятлив, так что, глянув косо на моих посетительниц, ушел, не обращая внимание на заявление госпожи Уваровой, что они тут сами уже справятся. — Сыночек, ты, может, нас не узнаешь? — спросила она вкрадчиво, пока я собирал свои воспоминания, как пазл. Милютин забрал мою кукляху? Она не пострадала? Мне удалось отшвырнуть ее вовремя из-под колес той фуры, но я понятия не имел, что было дальше. Ее могло ударить на встречке, если я недокинул ее до обочины. Она могла опять рвануть куда-то, ничего не соображающая от действия транквилизаторов. Урод! Чем он думал, пугая так девчонку сразу после первого переворота?! Разве нормальный отец так поступит? Вообще хоть какой-то отец? Рискнуть жизнью родного существа ради… чего? От него буквально перло ненавистью в мой адрес. И она была какой-то заразной, как хренов вирус, что сразу зацепил и меня, вытащив наружу такую ярость, что я толком и не помню ни конца того проклятого разговора, ни того, как сам обернулся. Только багровую сплошную пелену перед глазами и дикую потребность крушить и причинять боль всем, до кого в состоянии дотянуться. — Захар, это я, мама, а это твоя любимая невеста Алана, — продолжила наседать родительница, начав осторожно поглаживать меня по голове. — Вижу. — Я не отстранился от ее прикосновения, ведь как бы там ни было… не так часто они от нее и доставались в осознанном возрасте. Медбрат или доктор вернулся с бутылкой воды, и я кивком попросил ее откупорить. Пил жадно, игнорируя боль внутри при каждом вздохе. — Это же клиника Ливентайна? — на всякий случай уточнил, переведя дух. — Да, — подтвердили хором все присутствующие. — Сколько дней я здесь? — Третьи сутки, — ответил парень. — Тогда почему я все еще в гипсе? — Захар, твои травмы были очень тяжелыми, — не дала и слова сказать мать медику. — Это мы настояли на том, чтобы гипс не снимали раньше времени — слишком много переломов. Молодой человек, вы можете быть свободны. Ясно, госпожа Уварова решила, что чуток полежать мне беспомощным, пока они меня обрабатывают, не помешает. Эх, мама-мама, и злиться-то на тебя не выходит — понимаю же, что с твоей колокольни ты вроде как добро мне делаешь и печешься о всеобщем благе. — Стоять! Снимайте это! — поднял я руку, пресекая всякие возражения обеих дам. — Меня Милютин привез? Мать как будто воздухом подавилась, а парень только кивнул, почти с опаской покосившись на нее. А мне не нужно было и смотреть, чтобы ощутить флюиды страха и злости, что она стала излучать. — Кого еще? — продолжил я допрос медика. Теперь злостью запахло и от Аланы, но ее чувства сейчас — последнее, что я стану принимать во внимание. Да, я козел, ставь на мне уже эту печать окончательно, «любимая невеста», и уходи уже к чертям — обоим же легче только станет. — Никого, — покачал головой врач. — Совсем? Может, осмотреть, обследовать, анализ крови? — Нет, только вас, господин Уваров, — заверил меня он и пошел к двери. — Я за инструментами. — Знаете что? — процедила практически сквозь зубы Алана. — Меня это все достало! — Замолчи! — велела мать, но Мазурова отказалась подчиняться. — С меня хватит! Я тут мучаюсь, высиживая у его постели, и что получаю? Первое, чем он интересуется, — эта девка! — Он не в себе! Ну-ка, сядь на место. — Госпожа Уварова полностью вошла в свою обычную роль повелительницы всего вокруг, а я откинулся обратно на подушку, предоставляя им самим разбираться с ситуацией. Я в этом отныне не участвую, мне необходимо выяснить, где Аяна и что с ней, а с этим семейным дерьмом пусть сами разгребаются. В конце концов, присутствующие здесь — все взрослые люди. И когда затеваешь какую-то гадость, даже, типа, с благой целью, будь готов огрести последствия лично, не скидывая это на других. — Захар, извинись и попроси свою невесту остаться, — приказала мать, и я невольно фыркнул, тут же скривившись от боли. — Алана, мы ведь никакая не истинная пара… — начал, даже не утруждаясь посмотреть на нее. — Не пори чушь, сын! Понятия не имею, с какой стати тебе такое пришло в голову, но терпеть… — влезла наверняка главная затейница, и хоть мне и было больно напрягаться, но я повысил голос, перекрывая ее гневную речь: — Ничего и никто больше терпеть и не станет, — отрезал я. — Алана, считаю наши взаимные обязательства аннулированными. И официально обещаю, что если ты не предпримешь каких-либо попыток цепляться за меня, то и я не стану углубляться в обстоятельства искусственного выманивания моего зверя и применения какой-то химической ерунды для манипуляции моим сознанием. В противном случае я сделаю все это достоянием всего сообщества оборотней и очень сомневаюсь, что после такого к тебе приблизится хоть один мужчина в своем уме. Как заявила моя мамочка, мы, конечно, примитивнее вас, прекрасные коварные дамы, но больше всего терпеть не можем, когда из нас делают ослов, бегающих за морковкой, что к тому же еще и ненастоящая. — Цепляться за тебя? — в гневе прошипела моя бывшая. — Да кому ты сдался! — Алана! — одернула ее мать. — Хватит! Я не собираюсь больше корчить из себя всепрощающую дуру и бегать за этим никчемным кобелем! Господи, он даже достойным любовником никогда мне не был, за что тут держаться? За происхождение? Да плевать всем давно на вашу чистоту крови! А прежде чем пугать меня разоблачением, Захарка, подумай о том, что я за собой и мамашу твою потащу. Это ведь все ее… — Заткнись, девчонка! — рявкнула госпожа Уварова. — Выйдешь сейчас за эту дверь — и останешься без копейки, ясно?! Твоя мать сделает так, как я скажу. — Да плевала я! Мне только пальцами щелкнуть — и очень-очень состоятельный любовник заберет меня вот как есть прямо с порога этой чертовой больницы! Или могу поступить еще проще. — Алана затрясла своим айфоном. — Один звоночек моему отцу с правдой о волшебном обретении им пары в лице моей мамы — и никакие денежные проблемы мне не грозят. — Ах ты, дрянь неблагодарная! — Голос матери стал напоминать предупреждающее тарахтение гремучей змеи, и я, не сдержавшись-таки, рассмеялся, о чем сразу пожалел, простреленный болью в ребрах. — Не вижу поводов для твоего веселья, сын, — переключилась мать на меня. — Если Алана сейчас уйдет отсюда не в статусе твоей будущей жены, считай, семьи у тебя больше нет. — Алана, всего хорошего, — указал я незагипсованной рукой в сторону двери. — Разрешаю тебе как угодно поливать меня, обзывая любыми словами и обвиняя в любых грехах, за которые ты меня САМА и бросила. — Нет! — В какой-то момент мне показалось, что женщина, произведшая меня на свет, скорее глотку вырвет несостоявшейся невестке, но не выпустит ее, но в последний момент госпожа Уварова вернула себе самообладание и извечно царственную осанку и даже не взглянула вслед унесшейся прочь Алане. — Абсолютно неправильный выбор, Захар, — холодно процедила она. — И я очень сильно сомневаюсь, что мне удастся все это исправить. — Здесь не случилось ничего нуждающегося в исправлении. И, кстати, прежде чем ты тоже покинешь меня и откажешься, как угрожала, не посвятишь ли меня в природу столь сильной ненависти господина Милютина к нашей семье в целом и лично к тебе в частности. Глава 36 Очнулась я с сиплым воплем, резко садясь и тут же падая обратно, когда в голове поплыло и незнакомая комната завертелась перед глазами с такой скоростью, что пришлось зажмурить глаза, а то вывернуло бы. Вот это нефиговые вертолетики! Таких со мной ни с какого перепою с парнями вроде не случалось. Парни… Сазан… Больно… Пусто… Отчаяние… Никому не нужна… Никого нет… Погоня… Белоглазое чудище… Темнота… Дойдя до этого момента, воспоминания покатились назад, как на обратной перемотке. Так, мой невесть как случившийся идиотизм, с проклятой униженной мольбой Захару удержать меня, дать дурацкую надежду, сразу пропускаем. Я просто помнить этого не хочу, анализировать, объяснять себе, как это вообще могло прийти мне в голову и вылететь изо рта. Как не желаю сохранять в памяти его ответ, полный насмешки и пренебрежения. Типа, «не охренела ли ты, замарашка, место свое знай, пшла!» Бывало мне в этой жизни больно и физически, и в душе, да и стыдно, но это мгновение моей дурости и самоуничижения — хренов апофеоз. Прямо опять стало и жарко, и тесно в собственном теле и захотелось бежать… все равно куда. Прочь из моей головы, все гребаные эмоции, пошли в бездну! Лед, я — твердый, монолитный кусок льда, а не кипящее пекло! Вычленяем только факты. По порядку. Я — не человек. У меня объявился новый или, правильнее будет сказать, настоящий отец. Я обрастаю шкурой и становлюсь зверем. Приоткрыв глаз, поднесла к лицу руку. Ну мало ли. Вдруг там до сих пор мех и когти. Пощупала себя везде под легким, как пух, одеялом. Голая, но нигде не мохнатая. И то хлеб. Голова кружилась уже меньше, и я отважилась на осмотр помещения. Обычная комната такая. Спальня. В смысле, хорошо и явно недешево обставленная спальня, я бы даже сказала — роскошненько так. Кругом все белое, лиловое и золотистое, от обивки стен, мебели и до покрывал с подушками. Белье, на котором я начала ерзать, ощущалось… ну, блин, дорогим, очевидно. Потому как, например, наше прежнее было бы по сравнению с ним чем-то вроде мелкой наждачки. Но сейчас для меня актуальнее расположение тут санузла. Второй раз я уже села медленно и осмотрелась более внимательно. Комод, туалетный столик с мягким пуфиком, огромное зеркало с подсветкой. Мебель напоминает чуть ли не антиквариат. Ага, а вот и, похоже, заветная дверка! И ух ты, а на окнах-то решетки! В целях безопасности от угроз извне, или это новая тюрьма для меня? Даже в туалет расхотелось. Я сползла с широкой постели и, покачавшись с ноги на ногу, проверяя их способность держать меня, на цыпочках подкралась к другой двери, явно ведущей наружу. Хотя это было излишне. На полу постелен ковер с таким высоким ворсом, что я запросто могла отбивать чечетку — никто бы не услышал. А дверь легко открылась. Ну вот, никто меня не запирал. Придумала себе уже смену одного заключения на другое. Из коридора донеслись далекие голоса, звуки шагов, и я закрыла ее, вспомнив, что вообще-то голышом тут брожу. Ладно, туалет и душ. Исследования подождут. Само собой, что интерьер ванной оказался тоже «на высшем уровне». На вешалке нашелся пушистый розовый халат, судя по запаху, новый. В него я и облачилась после быстрого купания. — Доброе утро, дочь! — приветствовал меня при выходе уже знакомый голос новообретенного папаши, и, испугавшись, я чуть не отпрыгнула обратно в ванную. — Какого?! — прошипела, часто задышав и уловив новый прилив внезапного жара. — Спокойно, Аяна! — Мужик сидел, вальяжно расположившись в одном из двух глубоких кресел. — Тебе здесь некого и нечего бояться. Ага, это еще проверить нужно. Так-то он и его э-э-эм-м, ну волки, да, чего уж тут крутить, чуть не угробили меня, выгнав… — Савка… Мой друг, Савелий… с ним все в порядке? — нахмурилась я, припомнив все, особенно тот ужасный глухой звук удара, с которым он врезался в бревна сруба, и передернулась.