— Я спрашиваю, кстати, — я вдохнула поглубже, решаясь. Он не стеснялся, и я не буду. — Твоя невеста… Ты ведь ее любишь, раз собираешься жениться, тогда зачем я? — Уточни, что ты хочешь узнать, Аяна. Люблю ли я невесту, не раздумал ли жениться, или все же зачем мне ты? — Все. — О’кей. Нет. Будет зависеть от некоторых обстоятельств. Затем, что я тебя хочу. Смотри-ка, строго по порядку и конкретней некуда. — Затем что хочешь? — удивленно моргнула я. — Это достаточная причина? — Да, если учесть, что хочу чуть ли не до смерти, до потери адекватности точно. И постоянно. — Захар лишь на секунду отвернулся от дороги и посмотрел мне в глаза, а мой следующий вдох застрял на полпути от откровенной, без всякого стыда и притворства продемонстрированной им жажды обладания. Все волоски на теле встали дыбом от пугающего и одновременно опьяняюще-возбуждающего импульса, шибанувшего по нервам, как разряд по проводам. Рядом со мной по-прежнему тот самый зверюга, готовый то рычать, то мучить лаской, и голод его по мне нисколько не удовлетворен, он его лишь терпит и сдерживает. — Мой черед. Из того, что я с тобой делал, я имею в виду в сексе, было хоть что-то, что бы тебе не понравилось, о чем ты хотела бы забыть, выбрать не испытывать и не знать? Отвечай сразу, не анализируй и не притягивай за уши сопровождавшие обстоятельства. Только ощущения. Я нервно сглотнула и выдавила: — Нет. Но будь все же у меня выбор, я бы предпочла пройти через все эти ощущения с кем-то… ну, с близким человеком. А ты разве нет? — Нет — что? Хотел бы я не знать тебя и не испытывать такого бешеного влечения к незнакомой девчонке? Естественно. Желал бы переживать все это безумное удовольствие не с тобой, а, скажем, с невестой? Было бы неплохо. По крайней мере, удобно и не создавало бы проблем и бардака. — Так странно, — покачала я головой. — Говоря о женщине, с которой, скорее всего, свяжешь свою жизнь, ты употребляешь слова «неплохо» и «удобно». — Что не так? В браке и должно быть удобно. Страсти — это для романов. — А что тогда с любовью? Ей где у тебя определено место? В браке, или там, где страсти? — Нигде, Аяна, — пренебрежительно фыркнул он. — Я не верю в существование любви. — Совсем-совсем? Как так-то? — Обычно. Я уже достаточно большой мальчик, чтобы не верить в Деда Мороза, любовь, дружбу, бескорыстие и бесконечную преданность. — Но у тебя же есть семья… брат… их-то ты любишь? В салон опять как будто ворвался порыв ледяного воздуха снаружи, заставив меня съежиться от фантомного холода. — Я выполняю свои обязательства перед семьей в той степени, в которой диктует мне долг. Выполнял. И тебе ли упоминать семью и любовь в одном предложении, девочка! — Голос моего ненадолго оттаявшего тирана был снова под стать вызывающему мурашки несуществующему сквозняку. — Твоя родная семья — просто образец родственной любви, очевидно. А так называемая семья из трех бесшабашных обалдуев вообще всячески поспособствовала тому, что ты оказалась здесь сейчас. Со мной. Так что давай-ка мы лучше вернемся к теме обсуждения того, как тебе научиться позитивно воспринимать наше совместное времяпрепровождение, доставляя этим удовольствие нам обоим. Сначала у меня появилось чувство, что котоволчара отвесил мне словесную отрезвляющую оплеуху, как уже случалось раньше, и малюсенький участок тепла в груди, зародившийся от его улыбки и этого разговора, стал исчезать. Но потом мне внезапно припомнилось, как много лет назад домой прискакал на трех лапах наш кот Мартын, волоча на четвертой невесть где словивший его лисий капкан с перегрызенным обрывком веревки. Отец тогда даже прибить его хотел сходу, ведь было понятно: раненную конечность не спасти. «На кой черт сдался бесполезный колченогий кот!» Но я схватила бедолагу и аккуратно оттащила в наше с пацанами тайное место — заброшенный амбар на отшибе. Он по дороге искусал мне все руки, а когда мы начали снимать ржавую железяку, так и вовсе взбесился. Все были им подраны и в отметинах от зубов, пацаны злились жутко, но уже какой-то час спустя Мартын стал ластиться и тереться, невзирая на боль в навсегда искалеченной лапе. Черт знает почему, но мне Захар показался похожим на него. Реагирующим на боль инстинктивно и однозначно — причиняя ее в ответ. Но не от того, что злой. Поздравляю, Аяна, стокгольм крепчал, деревья гнулись. Ты умудряешься вязнуть там, где бы, наоборот, использовать его грубость как опору для того, чтобы вылезти из этой трясины. — Хорошо, — решила не устраивать препирательств с заведомым проигрышем для меня. — Что хорошо? — настороженно покосился на меня Захар. — Давай обсуждать, как мне начать видеть в моем нынешнем положении только плюсы и не мешать тебе получать удовольствие. — Опять пытаешься извратить мои слова? — нахмурился он. — Я, помнится, упомянул удовольствие и наличие комфортной атмосферы для нас обоих. И мы уже выяснили, что в интимном плане я источник исключительно приятного для тебя опыта, отказаться от которого ты не испытываешь потребности. — От опыта — да, а вот от источника… — пробурчала себе под нос. — Тут уж без вариантов — мы идем в комплекте, — ухмыльнулся криво Захар, а я неожиданно затосковала по той его краткой настоящей улыбке. Глупость какая! И видела всего раз. — А так же ко мне, как к твоему любовнику, прилагаются мои деньги, что могут стать шансом для тебя исполнить свои мечты, устроиться достойно в этой жизни, многому научиться и многое повидать. И разве это не достаточный довод для того, чтобы стереть память о старте наших отношений и почувствовать себя чертовски удачливой девушкой, готовой всячески радовать в ответ меня, а не оставаться постоянно насупленной и огрызающейся зажатой ежихой? — Ты что же мне напрямую предлагаешь учиться вытрясать с тебя какие-нибудь меха-цацки-тачки, ну или что там просили твои прежние исполняющие обязанности постоянных любовниц? Телефон его ожил, но Захар, глянув на экран, отклонил входящий. — «Вытрясать» с меня не стоит и пытаться, Аяна. Такое со мной не работает. Но вот развиваться в том направлении, что ты, одеваясь сегодня, робко попробовала, однозначно в твоих интересах. Я не собираюсь пудрить тебе мозги, утверждая, что между нами есть или когда-то будут чувства. Тебе не стоит к ним взывать и устраивать эффектные демарши с раздеваниями, вроде последнего, в попытках пробудить мои стыд и совесть. Моя к тебе похоть погребла их под собой с того самого нашего первого раза, и на реанимацию надеяться не стоит. Но откровенно заявляю, что как раз эта самая похоть и является единственным и мощнейшим рычагом твоей манипуляции мной. Учитывая, что секс со мной и для тебя крышесносно-приятное переживание, есть все шансы превратить свою жизнь в сплошное путешествие по волнам удовольствия. — Любое путешествие однажды заканчивается. И когда это случится, кем я стану? Такой же циничной, не верящей ни в любовь, ни в дружбу, как ты? Одинокой? — Ты опять не о том, — скривился этот гуру отказа от возвышенного в пользу приземленного. — Тебе нужно просто избавиться от иллюзий, отравляющих твое восприятие. Они чушь. Мы все и каждый одиноки, и это не изменить никакими красивыми словами и самообманом о наличии чувств. Посмотри на все реально — я тот, с кем тебе будет очень-очень хорошо и как раз гарантированно безопасно, раз уж ты это называешь основным достоинством партнера. Я защищу, обеспечу, позабочусь обо всем, удовлетворю. А когда, как ты выразилась, наше путешествие закончится, ты останешься устроенной и небедной женщиной с квартирой в столице и четким виденьем действительности и приятными воспоминаниями. Другими словами — разочарованной расчетливой стервой. Сотни возражений закипали в мозгу, но все они иссякали, натыкаясь на непроницаемое выражение лица Захара и понимание: он правда верит в то, что говорит. А значит, стоит и мне запомнить. Между нами никогда не будет никаких чувств. Но я ведь на них и не рассчитывала, верно? Нет, как будто, но в это мгновение я осознала, что лгала себе. У меня уже есть к нему… что-то. Иначе не было бы сейчас больно. А с другой стороны… прав ведь он. Пора взрослеть, Аяна. Ты сама непостижимым образом умудрилась врюхаться в своего захватчика и шантажиста, так что твои чертовы чувства — твоя проблема. Он предлагает пожить в кайф, ни о чем не заморачиваясь, забив на все, что было в начале и что будет потом. Ну а почему нет-то? Ага, блин, имитация добровольности там, где выбора-то нет. Мой желудок скрутило, он издал голодный трубный глас, смущая меня, а Захар, коротко глянув на меня, рассмеялся. — Кончаем треп, ищем место накормить тебя, проглотина ты моя. Глава 31 К ночи красивый крупный снег превратился в противный мелкий дождь, и я отстраненно отметил, что если бы не моя заноза-спутница, сейчас бы уже наверняка вселился в уютный номер в отеле и собирался спать, а не перся по трассе, щурясь от света встречных фар. Но эта констатация не приводила к появлению раздражения даже чуть-чуть. И в этом, пожалуй, отражается вся причудливость моего отношения к этой девчонке. Раздражение, глухое или острое, разной степени интенсивности — вот характер моих эмоций в адрес всех окружающих без исключения в течение… да черт знает, уже достаточно долго. Я не помню, когда это началось и почему. Просто в какой-то момент это стало нормой, основной краской в картине мира и неотъемлемым штрихом в образе любого живого существа вокруг. Меня все раздражало. В подчиненных, в заказчиках, в родне, в мимо проходящих, даже в тех женщинах, которых я снимал для необходимой телу разрядки. Конечно, я научился этого не показывать. Зачем? Кому есть дело, что тебя воротит от того, как кто-то говорит, смеется, шаркает ногами, шумно дышит, смотрит пристально, с вожделением или гнилым расчетом — да что угодно. Аяна завозилась на сиденье, устраиваясь удобнее и засопев громче. После того, как я накормил ее в неплохом придорожном ресторанчике буквально от пуза, а за окнами смотреть стало особенно не на что, она быстро начала кунять, обвисая в ремнях безопасности, и вскоре уснула. Притормозив у обочины, я осторожно снял с нее дурацкие туфли, за выбор которых уже успел себе сделать мысленный втык. Башкой надо думать — зима вообще-то на дворе. Надо было в какие-нибудь угги ее заставить обуться, а не в это вот… Охрененно выглядело, но, когда под тонкой подошвой зачавкала мокрая снежная кашица, я устыдился. Приедем, первым делом переобуть ее нужно. Стараясь не разбудить, потихоньку опустил спинку пассажирского сиденья, и кукляха тут же воспользовалась изменением положения: согнув коленки, подтянула под себя уже босые ступни и умудрилась улечься на бок, подсунув ладонь под щеку. Я достал с заднего сиденья свое пальто и укрыл ее, поймав довольный вздох так и не проснувшейся девушки, и какого-то хрена сидел и тупил минут десять, пялясь на ее расслабленное лицо. И именно в этот момент мои мысли и потекли по этому своеобразному руслу. Мелкая, тощая, упрямая, колючая кукла была единственным человеком, не раздражавшим меня. Она злила самим фактом наличия моей к ней похоти стихийной силы, особенно поначалу, когда это будто сшибло меня с ног и вынесло разум, причем без единой капли логики или возможности все объяснить самому себе. Бесила временами до черных мошек перед глазами, возбуждала до потери адекватности, всех моральных ориентиров, до реального безумия почти постоянно, с редкими, мать его, просветами. Заставила ревновать, пробудив первобытную жажду убийства. Смешила этими своими наивными пробросами про любовь, сделанными вроде бы просто так, но прозрачными для меня абсолютно. Гадкая мультяха все время, с самого первого взгляда и глотка ее запаха, умудрялась расшатывать мои эмоции, походя, без всяких усилий с ее стороны шарахала по столько лет непоколебимой платформе моей тотальной невозмутимости. Хотя точнее уж безразличия. Но НЕ раздражала. Совсем. Что бы ни делала. Подчинялась или бунтовала, соглашалась или противоречила, сверкала ли гневно глазищами — темными озерами или поглядывала с любопытством, спала, как сейчас. Даже когда дергала за нервы, затронув околосемейную тему, или когда почти потребовала выложить все о моем отношении к Алане. Я мог злиться на нее, но не испытал ни разу желания избавиться от ее присутствия, потому что достала. Я не ТЕРПЕЛ ее, не переносил вынужденно от сих до сих, исходя из какой-либо необходимости, обязательств. Не ждал, когда время ее присутствия в одном со мной пространстве истечет. Все с точностью до наоборот. Само собой разумеется, что знал ее всего ничего, но не настолько склонен к самообману, чтобы не признаться себе после краткого анализа своих ощущений и поведения: я совершенно точно «поплыл». Запал. Меня на ней переклинило. Как ни назови. Влюбился, проще говоря, пусть и считаю это слово глупым. Нет, к любви это не имело никакого отношения, по сути, и моего в нее неверия ни грамма не пошатнуло. Однако признать то, что я очень сильно слукавил, заявляя Аяне о полном отсутствии чувств к ней, был вынужден. Сейчас, рассуждая здраво, без озвучивания, я признаю наличие мощной тяги к ней, и первоначальные попытки свести все к самому примитиву и бегство «сразу после» не сработали. Отрицать такое незрело. Так что да, я, взрослый мужик, влип в нисколько не подходящую для этого девчонку. Факт. Есть ли в этом трагедия? Не-а. Совсем. Я ведь ее уже заполучил. Во всех смыслах. Не умеет ведь она еще скрывать, что думает и чувствует — все на лице написано прямо горящими буквами. Она меня хочет, тоже втрескалась. Это яснее ясного, хоть и барахтается чего-то, обманывает себя иллюзией контроля. Пообвыкнет к новым условиям жизни и брыкаться перестанет. Не хотел я привязанностей ни для себя, ни для нее изначально, да вот, казалось бы, только что, но раз мы оба в это катимся, то не панику же разводить. Мне ведь хорошо. Хорошо от этих ее взглядов, скрытных или когда открыто зависает. Хорошо от разговоров, пусть и на не очень удобные темы. Все равно ведь поворачиваю все куда мне надо, потихоньку навязываю ей свою точку зрения, капля по капле вкладываю в голову свои мысли. Хорошо даже от этого ее уютного сопения рядом, хотя еще вчера аж подорвало всего от перспективы спать с ней рядом. Так не воспользоваться ли самому тем же советом, что постоянно навязываю моей анимэшке: воспринимай все проще и получай максимум удовольствия в процессе. Кончай, Захар, бороться и усложнять. Происходящее, несмотря на все возможные трудности и изначальное дерьмо, без оглядки на последствия, приносит удовольствие? Да. На этом все. Эта чертова жизнь должна хоть когда-то радовать, не все же ей быть чередой раздражающих встреч и событий, будто ты и не живешь вовсе, а просто пережидаешь время до тех пор, пока все это к хренам закончится. Аяна привнесла это в мое существование? Да, даже если и не хотела и не старалась. Готов ли я за это обожать ее, баловать, может, и потакать в чем-то начать, перестав изображать сраного бесчувственного истукана и бессовестно использующего ее козла, превратившись в того самого глядящего на свое сокровище умиленными сальными зенками папика, коих презирал раньше? Да хрен с ним, да! Если мне это будет в кайф, то какая разница, как это выглядит для окружающих. Не понимал я раньше, как взрослые адекватные мужики в считанные дни прямо на глазах превращались в ошалевших, томно вздыхающих придурков, забивающих на семьи, бизнес, прежние принципы и привязанности. Что же, теперь дошло. Плохо ли мне от этого? Не-а. Плохо было только до тех пор, пока не проанализировал и не перестал сопротивляться. Что же теперь остается? Да, блин, наслаждаться поездкой, забив на потом! Семья, мать, Алана, обязательства… да пусть пока в этом «потом» и остаются. Аяна задышала чаще, заерзав на сидении, и, покосившись на нее, я заметил заблестевший слой испарины на коже, дрожь ресниц и резкое движение глазных яблок под веками. Так, неужели оборот застанет нас прямо в пути? — Аяна! — позвал я, когда вдохи стали совсем отрывистыми и она тихонько застонала, почти заскулила, и тут же нажал на тормоз, ощутив, как ее моментально усилившийся аромат, словно кулак, ударил мне в висок и в пах одновременно. С трудом удерживая машину от заноса, жадно хапал как будто сгустившийся воздух в салоне, что обрел новые одурманивающие нотки, учуяв которые мой волк полез наружу, яростно прокладывая себе путь сквозь мою волю, невзирая на ущерб. Я ударил по кнопкам стеклоподъемников, впуская холодный отрезвляющий поток внутрь, позволяя ему унести прочь хоть частично едва не угробивший нас запах и возвращая себе контроль. — Господи, что случилось? — испуганно захлопала глазами Аяна. — Мы в аварию попали? — Все нормально, — прохрипел я, как астматик, содрогаясь от усилий загнать зверя назад. Но этот гад остервенело со мной боролся. Он требовал свободы, хотел вырваться и воззвать громко, во весь голос к самке рядом, хотел этого так сильно, будто от этого зависела наша с ним жизнь. — Захар, ты в порядке? — с тревогой спросила Аяна, а для дурной озабоченной скотины внутри ее голос как непреодолимый манок. Нахмурившись, она потянулась к моему лицу, а гадский волк так рванулся к ней навстречу, что меня аж качнуло. Еще чуть, и кожа лопнет — с такой силой вторая ипостась стремилась к контакту с ней. — Замолчи! — рыкнул я и шарахнулся от ее ладони, вываливаясь из машины наружу и торопливо отходя на несколько метров. Дернул воротник, подставляясь холодному ветру, наклонился, переводя дыхание и собирая в кулак всю волю, чтобы не допустить вытанцовывающего уже на грани всех нервных окончаний обращения. Самое убийственное, что ничего в творящемся безумии не причиняло мне страдания. Нет, ощущения были на грани эйфории, чистого кайфа, что обещал стать всеобъемлющим, только позволь я отпустить себя. Меня трясло от жестокой необходимости поддаться, дать всему свободу, от мучительного предвкушения невозможного наслаждения. Это что же такое? С чего так вставило? Не бывало такого со мной ни разу, даже близко похожего. Поднял перед собой руки и покачал головой, заметив, как они трясутся, как у паралитика, а пальцы так и крючит. Не бывало, точно, до тех пор, пока одна выдра несносная дорогу мне не перебежала и дураком не сделала. И каким бы облегчением и чистым удовольствием ни чудилось пойти на поводу у звериной сущности, разумом-то я понимал, что это будет сущей катастрофой. — Захар, тебе плохо? Может, позвонить куда? — позвала от тачки Аяна. Не-а, ты удивишься, мультяха, но мне хоть и тяжко сейчас, но хорошо. — Куда, интересно? — Внезапно мне стало как-то горько-весело. Кто нам, по-твоему, поможет, кукляха, если оба возьмем и обратимся? Служба по отлову диких животных? Или сразу отстрельная команда? — В «Скорую»? У тебя с сердцем что-то? — Вот теперь, судя по дрожи, она всерьез начала бояться. — С сердцем… что-то, — рассмеялся я, разворачиваясь и двинувшись на нее. Аяна стояла обхватив себя за острые плечи руками. Вылезла на холодину, глупая! Налетев на нее, сходу врезался в ее рот своим, буквально размазывая по себе ее хрупкое тельце, нарочно давая сразу ощутить, как готов для нее. — Сдурел? — дернув головой, возмутилась Аяна. — Тебе же пло… Распахнув дверь, я подхватил ее под ягодицы и, нагнувшись, практически швырнул на сиденье, стараясь при этом не ушибить ничем. — Захар, да какого хрена?! — взвизгнула девушка, когда я тут же наклонился, снова целуя ее жестко, до треснувших губ и привкуса ее крови на моем языке. И застонал, наслаждаясь этим вкусом, удовлетворяя такой малостью жажду зверя. Погоди, одуревшая ты животина, скоро все будет. Имей каплю терпения, не в густой чащобе ведь живем. Тебе-то выйти на волю ничего не стоит, а вот моей девочке реальный трэш предстоит. Так что наше дело — позаботиться хотя бы о безопасности для нее, ведь через остальное проходить ей самой. — Как часто с тобой такое во сне? — спросил сипло, оторвавшись от Аяны. — Слушай, это же просто сн… — начала она, тяжело дыша и глядя на меня ошарашенно. — Ответь по делу! — оборвал я ее, обхватив лицо и принуждая смотреть в глаза, не позволяя ускользнуть. — Ты уже говорила мне про сны. Как часто? — Ну… — Аяна закусила губу, искушая меня наказать ее новым яростным поцелуем. — Последнее время — каждую ночь. — В этих снах ты ощущаешь себя словно заточенной в собственном теле, оно как непроницаемая оболочка, а что-то в тебе невыносимо хочет узнать, что будет вне ее? Девушка подалась назад, вырвавшись из моих ладоней, и уставилась почти испуганно.