— Мамаша его, считай, бабушка девочки, себе в голову вбила и сынку, что девочку мать ее до свадьбы нагуляла. — Был повод для таких разговоров? — Да поначалу тут все виляли, типа, сплетни бабские и все такое, а потом «одна добрая женщина и прям подруга близкая» той же Майи Батоевой, то бишь матери нашего объекта, «по страшному секрету» выболтала мне, что было у них некое ЧП. Буквально за неделю до свадьбы пошли они в лес по грибы, а там на них волки напали, да не простые, а какие-то прям суперогромные, чуть не телята. Ну ясное дело, у страха глаза велики. Ручка кресла жалобно скрипнула в моей руке. Это тебе, Сергей Кнутов, человек ты чистокровный, волки размером с телят кажутся бабскими паническими бреднями. Уж я-то знаю, что их небывалый размер может означать. — Так вот, эта Котлярова поведала, что якобы те самые монстроволки принялись их гонять по лесу, к дому не пуская, они с Майей с перепугу друг друга сразу потеряли. Она смогла-таки до села прорваться, а вот Майя нашлась только утром. Причем искали ее всем миром, а как девушка домой пришла, никто и не видел. Зато она утверждает, что, навестив подругу через несколько дней, абсолютно точно видела на шее у той след от сходящих засосов, ну или укусов. Короче, сам понимаешь. И, про между прочим, как раз где-то в том месте, куда девиц за грибами понесло, стояли лагерем некие городские туристы — красавчики, что прямо ах. А после той ночи их и след простыл. Котлярова, само собой, Батоевой подруженция лучшая, и, типа, никогда и никому об этом, только мне первому, как на духу, потому что видит же, что я человек хороший и мужчина видный, ага, а она баба одинокая и давно не тра… — Кнутов, меня твои рабочие моменты и методы получения информации не интересуют. Ты об этих туристах узнал что-то? — Шеф, побойся бога! Двадцать лет прошло! Туристы, дикарями в лесу — что я тебе на них нарою, да еще и столько лет спустя? — Сам сказал, что народу там немного, и двадцать лет не пятьдесят. Мозгами пораскинь: несколько городских красавчиков приезжают в глушь, сто процентов тут же привлекают внимание местных девиц, а значит, автоматически и раздражают тамошних парней. Могли быть какие-нибудь напряги, даже сцепиться с кем могли, плюс обычно в таких местах участковые в курсе, что у них на территории происходит и кто и зачем находится. Это тебе не город, где всем на все насрать. Так что твое возвращение к цивилизации откладывается, ты копай, копай давай. — Ой, да я и не против, пока ты мне командировочные так щедро платишь. Отключившись, я рассеянно уставился в противоположную стену кабинета, размышляя. Какова вероятность того, что волки были никакие не просто особо разожравшиеся от обилия дичи звери, а все же оборотни, выехавшие подальше в глухие леса побегать-оттянуться? Минимальная, но она все же была. Гораздо больше сомнений у меня вызывало, что оборотень в своем уме был бы настолько легкомысленным, чтобы не позаботиться о защите с человеческой женщиной. Хотя как раз именно волки во все времена славились большей частью таких вот «проколов», и все известные полукровки как раз плодами их косяков и являлись, став источником потом для мифов и страшных историй. Повзрослев, волки наживали достаточно мозгов, а вот по молодости… Я усмехнулся своим мыслям и покачал головой. Сам-то хорош! Два прокола за два же траха против прежнего… никогда. Но, по крайней мере, я не собирался проявлять в этом вопросе беспечность в будущем и оставлять после себя такой вот сувенир Аяне. Хотя я и ее-то пока не планировал оставлять и отпускать. Нет, еще толком и не распробовал. Так, может, причина ее такой для меня притягательности именно в наличии хоть и слабенькой, но звериной крови? Ведь неспроста именно вечный пофигист брезгливо-переборчивый волк мой по ней ерзает и слюной давится. Что же, этот вопрос запросто решается элементарным анализом крови в одной очень специфической закрытой лаборатории, принадлежащей исключительно сообществу перевертышей. И кстати, там же хранятся образцы ДНК всех ныне известных семейств и родов, так что установить ее родство… Стоп! Никаких, сука, анализов! Никакого установления родства пока! Абсолютно все семьи оборотней богаты и влиятельны, и к какой она не оказалась бы причислена по результату исследования, родственникам немедленно об этом сообщат. Таковы правила, и даже у меня не будет возможности на это повлиять. Есть шанс, что блудливый кобель, обрюхативший мать моей кукляхи, и знать о ней ничего не захочет, как не хотел и до сих пор. А если не так? Чистокровные волки — такие стайные твари: сочтут кого-то своим и дружно кинутся защищать и отбивать. Оно мне надо? Ничего подобного. Моя кукла. Моя. Больше ничья. Схватившись за телефон, я стал набирать Кнутова, собираясь дать отбой поискам следов безвестного возможного донора спермы. Но сотрудник уже был все зоны. Тогда я набрал ему сообщение, требуя сворачиваться и возвращаться немедленно. Нечего там болтаться. Мало ли… Там лишнее слово, тут странный вопрос — и хрен его знает, куда звон потом докатится. Земля-то вон какая ма-а-аленькая и круглая. Перетерпел деловую встречу с особо много мнящем о себе и своем едва ли не суперсекретном производстве гендиректором предприятия, делающего суперноваторское оборудование для разработок редких металлов и чего-то там еще, что, по его мнению, подразумевало, что договор на охрану он никак не может заключить с нашим простым менеджером, ему сразу меня подавай. К концу едва сдерживался, чтобы не послать этого пафосного индюка, отнимающего мое время. Нельзя так с клиентами, даже самыми доставучими, это непрофессионально, да и не его вина, что у меня в башке так и тикает обратный отсчет, как в бомбе с часовым механизмом, и я реально умираю от предвкушения того момента, когда она рванет. Едва оставшись один, отзвонился Серафиме, велев заканчивать затянувшуюся с самого утра их с Аяной отлучку из дома. Семь дней прошло. Хватит с меня. По дороге заказал доставку ужина, тянул время, выбирая в элитном магазине вино, пусть и отдавал себе отчет, что моя деревенщина-анимэшка вряд ли способна оценить его, а мне так вообще на него плевать, ведь не алкоголем я намерен всю ночь упиваться. Решив хоть внешне соблюсти все дурацкие традиции классического свидания, букет ей купил. И пусть между нами нет ничего и близко классического, но ведь я стремлюсь свести отношения с Аяной хоть к какому-то порядку, а не к этому воинственному бардаку, что между нами все время вспыхивает. Любовниц заводят для удовольствия и расслабухи, а не для постоянного противостояния, насколько бы оно ни заводило. Так что буду приучать: вкусная еда, выпить для настроения, цветочки-побрякушки, чтобы порадовать ее, а она за это должна радовать меня. Привыкнет, куда денется. Кстати о побрякушках… Я зашел в хорошую ювелирку и выдержал атаку желающих угодить продавцов, пытаясь выбрать хоть что-то для моей кукляхи. Черта с два это оказалось легко. Представить нечто ярко блестящее тут, в витринах, на ней не выходило. А все потому, что, только позволяя себе фантазию, как же та или иная вещица ляжет на ее смугловатую бархатистую кожу, я тут же зверски заводился, все сверкающие камни и драгоценные металлы улетучивались из моего сознания, оставалась лишь одна кукляха в чистом виде. То есть обнаженной, уже насквозь промокшей и готовой принять меня в себя. В итоге выбрал я какой-то гарнитур «платина, изумруды, с россыпью голубых мелких бриллиантов», как восторженно тарахтела консультант, и, сунув коробочку в карман пальто, поехал наконец к моей мультяхе. Стол успел сервировать сам, когда дверь хлопнула, подстегнув мой сердечный ритм получше любого электрошока. Тот самый, прежде почти не замеченный мной аромат Аяны теперь мгновенно добрался до моего обоняния, и я даже веки прикрыл, втягивая его часто и жадно, отчего в голове опять стала происходить эта поразительная штука: мозг пустел, превращаясь в настолько легкую субстанцию, что, казалось, могла запросто поднять меня над полом, в то время как член потяжелел и загудел, напоминая о животном голоде, что грыз эти дни. Если бы не мощнейшее возбуждение, это можно было бы охарактеризовать как действие сильного обезболивающего, что ли. Как будто без аромата ее присутствия у меня беспрерывно болело, а я и не замечал этого, пока не отпустило сейчас. Ерунда какая-то. Адова кукла решила мучать меня? Топталась в прихожей, выводя из себя. Глупая девчонка, чем больше ты тянешь и дразнишь этим, тем сильнее вероятность, что и этот раз у нас начнется отнюдь не как имитация цивилизованного свидания, а сразу сорвется в бешеный трах. Я-то не против, но ведь перед тобой пытаюсь тут выламываться, делая все вроде как терпимее и не столь примитивно, как оно есть на самом деле. Повинуясь моему окрику, Аяна наконец появилась в дверях, и я подавился воздухом, ощутив прямо-таки реальный пинок в живот. Рыжие волосы стали опять черными, разбавленными редкими мазками светлых прядей, что еще сильнее высвечивали экзотичный оттенок ее кожи и яркость огромных глазищ. Платье, вроде бледноватое и очень простое, всего лишь не слишком сильно облегающий кусок ткани серебристо-мятного цвета, при внимательном рассмотрении просто не могло быть еще более идеальным. Туфли же на высоких каблуках подчеркнули то, насколько же у моей мультяхи стройные и длинные ноги, и это несмотря на ее совсем небольшой рост. Если и в прежнем тряпье она выглядела невесть как попавшим в такое окружение изящное восточное божество, то теперь засияла этой непостижимой, подламывающей колени сущностью открыто. Такая Аяна восхитила и одновременно разочаровала меня. Это больше не была кукляха, дрянная, накосячившая девчонка, почти вещь, которой я запросто позволил себе распоряжаться и заставлял служить своему удовольствию. Нет, этой Аяне хотелось подчиняться самому, она словно не на каблуки взобралась, а на пьедестал взошла, демонстрируя мне, недостойному, что передо мной существо, требующее поклонения, и думать, что я могу обладать ею, — глупость. Следующей эмоцией было нечто отвратительно похожее на панику. Как если бы вместо того, чтобы стать окончательно досягаемой, по сути, моей собственностью, проклятая девчонка вдруг стала ускользать от меня, давая понять, что не в моей власти ее удержать. И холодное отстраненное выражение лица этой новой Аяны подчеркнуло весь этот бардак чувств, моментально выведя меня из себя. Но в мои планы ведь не входит взрываться, верно? Я хотел вот такую куклу, ухоженную, одетую по моему вкусу и для моего удовольствия, не шипящую разъяренной кошкой, а послушную. Ну так в чем же дело? Все замечательно. — Поужинаешь со мной? Взгляд с таким знакомым «а у меня есть выбор?» был таким кратким, что мог мне и вовсе померещиться, но при этом пронзил меня импульсом столь желанного удовольствия. Аяна покорно кивнула и уселась напротив. Я зыркнул на букет, который так и остался лежать на барной стойке. Да и черт с ним. — Приятного аппетита, — равнодушно пожелала она, начиная нарезать свой стейк. Надо же, быстро ее подучила Серафима. — Скучала без меня? — Вот на кой я ее поддергиваю, знаю ведь, на какой ответ могу нарваться. — Какой ответ ты хочешь услышать? — Аяна и ресниц не подняла, глядя в свою тарелку и звуча едва ли не скучающей. У меня и аппетит пропал, желчь отчего-то вскипела, поднимаясь к горлу. — Желательно правдивый. Ведь я курсе, что ты ждала этой возможности трахнуться со мной с нетерпением. — Раздражение уже никак не выходило скрыть. — Ага, ждала, — ответила она безэмоционально, так и не взглянув на меня, продолжая размеренно орудовать приборами с таким видом, будто важнее этого ничего вокруг и не существовало. И это бомбануло меня. — Спусти платье и белье до талии! — прорычал я, забивая на внезапно безвкусную еду и откидываясь на стуле. — Что? — О, ну наконец-то я удостоился твоего внимания, мелкая засранка! — Ты слышала. Я желаю ужинать с тобой, обнаженной по пояс, и смотреть ты должна исключительно на меня. — С довольной усмешкой я наблюдал, как появляются и с бешеной скоростью разгораются в ее мегаглазищах искры ярости. Да, вот так меня вставляет, кукляха! Вот от этого у меня не просто член встает, от этого я весь в оголенный чувственный нерв превращаюсь с единственной мыслью — завалить и драть тебя до изнеможения. — Пошел. Ты. На хер! — зарычала в ответ Аяна и швырнула вилку и нож, сбивая бокалы, снова в единое мгновение превращаясь из недосягаемой чертовой богини в мою адскую куклу. Вскочив, она рванула из-за стола в сторону ванной, а я оскалился от злорадного кайфа. Беги, мультяха, беги, ведь нет лучшего способа спровоцировать хищника на нападение, как начать убегать от него. Так что сама напросилась. Глава 24 Выражаясь в манере, которую пыталась привить мне Серафима, я пребывала в замешательстве. Недолго. Минут, может, десять. Войти и увидеть все это: приглушенный до мягкого, но не пошло намекающего свет, красиво накрытый стол, бокалы, вино, даже букет, пристроенный в сторонке, — было слишком неожиданно. Это вроде как взять и ступить в красивую девчачью фантазию, в которой сама себе никогда не признавалась. Какой бы пацанкой ты ни была чуть ли не отроду или девчонкой без особых запросов там из глухой деревни, но розово-глупая мечта о прекрасном мужчине, устроившем для тебя сюрприз-свидание вот со всей вот этой лабудой: роскошный стол-вино-цветы и он, застывший в нетерпеливом ожидании, будто ты самая что ни на есть принцесса и звезда его очей… Короче, все же мы хоть краем глаза иногда заглядывались на романтические моменты в фильмах, не в вакууме же живем, так что… Да, я в курсе, что это смех да и только. Захар никакой не прекрасный романтический герой, уж никак не своими душевными качествами точно, и идея устроить мне приятное, сюрприз — вообще вещь нереальная. Все, что делает этот котоволчара, — это приятное себе. И ужин на самом деле не для меня, а для него, нечего заблуждаться. Правда, мою четкую картину мира в его отношении портил чертов букет. Он в нее не вписывался. Ломал каким-то образом мою линию обороны, вещающую, что нечего тут обольщаться и все движется хоть так, хоть эдак по уже известному маршруту. Но все быстро встало на свои места после его «я хочу ужинать с тобой обнаженной по пояс». Вот он во всей красе, урод моральный, похотливая скотина и мой рабовладелец. Не забывайся, дура Аяна! Секунды я пыталась удержаться. Честное слово. Ведь это же, типа, должна быть новая я, та самая, что имела шанс вскоре наскучить моему зверюге. Но черта с два мне удалось обуздать вскипевшую злость, уж не после его прямого издевательски-похотливого взгляда, каким он подкрепил свое повеление. Все. В голове взорвалась свето-шумовая граната, я вскочила и понеслась прочь. Не знаю, куда мне тут деваться, но лучше уж закрыться в ванной, чем кинуться на придурка с вилкой или ножом в руке, верно? Хотя больше всего почему-то хотелось использовать зубы. Прыгнуть через стол и в горло ему впиться. Чтобы больно, до крови, чтобы опрокинулся на спину и сдался, подставляясь под новые укусы, а я бы куса… Что за?!! Захар настиг меня на входе в ванную. Схватил за локоть, останавливая и разворачивая, и потянулся обхватить подбородок, как обычно, заявляя свою власть надо мной. Вот тут уж я себе больше не смогла отказывать и вцепилась в его ладонь зубами от души, одновременно двинув локтем в живот. Вырвалась под его удивленный вскрик, отпрыгнула в сторону и оскалилась, тяжело дыша. Я отказывалась сейчас признавать, что даже такой мимолетный контакт уже возымел на меня действие и не одна только злость меня подогревала. Как и последствия, что упадут не только на мою голову, не имели значения. — Сдурела? — усмехнулся Захар, поднимая перед собой руку, с которой кровь закапала на золотистую плитку пола, попадая и на манжет его наверняка дорогущей рубашки. — Захотелось игр пожестче, кукла? И эта его фраза отрезвила меня, осадив ярость, напоминая, зачем я здесь в принципе. Как раз для его игр, ничего сверх этого. Чего беситься, если сама приняла эти условия? Хозяин — барин, прикажет — будешь есть голой по пояс, а то и вовсе без всего. Сам одел, сам раздевает. Вот только… вдруг мне тоскливо подумалось, что не смогу я так… не протяну долго. Даже ради парней, ради их свободы. Еще пока этого гада не было в непосредственной близости, то чудилось, что выдержу, чего уж там. Но выходит, что нет. Проще и вовсе сдохнуть. — Ну и как я тебе на вкус, Аяна? — Похоже, Захар и не разозлился даже. Шагнул ближе, провел пальцем по моей нижней губе, глядя пристально, будто ему нравилось видеть свою кровь там. — Главное попробовать, да? А дальше само пойдет. — Я не смогу так, — честно призналась, откидываясь спиной на прохладный кафель за моей спиной. — Уже смогла, — фыркнул Захар. — Немного тренировки — и будет все у нас прекрасно. Как только ты осознаешь, что не потеряла, по сути, ничего, зато приобрела очень много и научишься быть за это благодарной. — Ты не знаешь, что я имела, и не можешь судить, сколько потеряла. — На это он только закатил глаза с «не гони мне эту ересь» видом. — И за что мне быть тебе благодарной? За то, что ты дал выбор: трахаться с тобой или позволить друзьям сесть? Спасибо, добрый дядечка, конечно, но только это сделка, а не щедрый поступок с твоей стороны. Или за тряпки и эти гребаные издевательства и дрессировку от Серафимы? — Заводясь все больше, я стянула платье вниз по телу и, выступив из него, швырнула в грудь Захара, взявшись за единственный оставшийся предмет одежды — трусики. — Так ведь это тоже не подарки вовсе. Это же все не для меня, а для тебя. Я для тебя все равно что собачонка для этих разожравшихся бабищ на крутых тачках. Отправим-ка питомца в салон красоты, пусть его там помурыжат, постригут, покрасят, выщипают где надо, ноготки позолотят! Купим шавчонке дорогую одежонку, пусть за это хвостом виляет, да? Только знаешь, в чем разница между мной и собачонкой? Любая из них стерпит всякую блажь от хозяйки, а все потому что просто любит наивно и до смерти, даже если ей, дурочке, невдомек, что она и не живое существо, а, по сути, аксессуар. А я тебя не люблю, так что не жди, что за подачки хвостом вилять начну! Потому как это ты не мне, а себе приятное делаешь. И кстати, для полного комплекта ты еще ошейник с брюликами приобрести забыл. — Не забыл, кукла. В кармане лежит. — Мои слова не пробили брешь в кривоватой наглой ухмылке, и меня окончательно подорвало. — А, ну раз так, то конечно, пора выслуживаться, — процедила сквозь зубы и, развернувшись, уперлась руками в края раковины, наклоняясь и оттопыривая обнаженную задницу. — Так предпочитаешь? Или мне на колени лучше встать? Очень хотелось зажмуриться, но не настолько я трусиха, чтобы не принять всю неприглядность нашей ублюдочной ситуации открыто, как оно есть. Может, это и есть мой единственный шанс получить противоядие от ненормального влечения к мужчине, который будто задался целью сломать меня всеми существующими способами. — Как же старательно ты в себе лелеешь и взращиваешь ощущение бедной-несчастной униженной жертвы. — Голос моего захватчика сочился все той же насмешливостью, когда он неторопливо стал расстегивать манжеты своей рубашки, и только откровенная хрипотца выдавала, как он далек от спокойствия. И еще взгляд. Тлеющий, голодный. Он скользил по мне, и вслед за визуальным прикосновением катился жар и колкие искры, сделавшие кожу будто наэлектризованной. — Пытаешься сейчас устыдить меня? Воззвать к совести? Серьезно? И это виляя передо мной голой задницей и текущей киской после того, как я не трахал тебя целую неделю? Его рубашка коснулась пола одновременно с тем, как он молниеносно прижался ко мне сзади. Схватил за более длинные пряди на макушке, вынуждая запрокинуть голову до предела и встретиться глазами с ним в отражении зеркала над раковиной, а второй рукой скользнул между моих грудей, сжимая то одну, то другую до легкой боли, что тут же хлынула рекой огня вниз, а он, явно прекрасно зная маршрут, последовал за ней, без всякого сопротивления сходу проникнув между ног сразу двумя пальцами, и меня прошибло разрядом до самых костей. Скрипнув зубами, котоволчара зашипел, уткнувшись носом в изгиб между шеей и плечом и вжавшись стояком в мою поясницу. — Сука-а-а, что же пахнешь ты так… — выдавил он из себя и только едва-едва шевельнул пальцами, погладив какую-то дико чувствительную точку в моей сердцевине, и меня снова шибануло молнией удовольствия, да так, что прямо подпрыгнула, только усугубив все этим движением. — Дурею совсем… Срать мне на совесть, поняла? — Захар укусил меня за плечо и заработал пальцами уже всерьез, стремительно сталкивая меня в то самое ненавистное состояние, когда не существовало ничего, кроме чуть ли не смертельной жажды достигнуть вершины. — Плевать на то, что думаешь ты… плевать на окружающих… Притворяйся жертвой сколько влезет, кукла. Я-то знаю правду. Ты меня хочешь точно так же, как я тебя, остальное — полная херня. Выделывайся дальше сколько влезет, брыкайся, так только слаще, я все равно буду делать то, без чего обоим хоть сдохни. Меня затрясло в преддверии неминуемого взрыва, колени ослабли, и внезапно Захар вероломно лишил меня сносящей крышу стимуляции. Не в силах сдержаться, я закричала, сама не знаю что, глядя в его горящие торжеством и одновременно свирепой похотью глаза в отражении. Сжала бедра, умирая от желания догнать ускользающее, почти случившееся наслаждение, а он поднес ладонь к моему лицу и раздвинул пальцы, демонстрируя влажный блеск и тоненькую ниточку прозрачной влаги между ними. — Чувствуешь себя униженной, да, Аяна? — задыхаясь, спросил он, мазнул по моей щеке и сразу слизал, замычав, как от чего-то неимоверного вкусного, продолжая меня удерживать за волосы и вынуждая наблюдать за ним. — А по мне, на вкус это чистый кайф, а вовсе не унижение. От этого его полнейшего бесстыдства в животе опять мелко задрожало, умоляя о завершении пытки. — Пожалуйста! — еле слышно взмолилась я, не способная думать сейчас ни о чем, кроме жизненно необходимого оргазма. — И о чем же ты просишь, моя бедная униженная и оскорбленная жертва? — плотоядно оскалился позади меня Захар и вдруг исчез. Опустился на колени, пройдясь по пути губами и зубами вдоль моего позвоночника, и, надавив на поясницу сильнее, уложил грудью на раковину, со смаком облизнул ягодицу. — Скажи мне, Аяна, если ты тут унижена, то почему именно я каждый раз перед тобой на коленях, а? Но нет, сказать что-либо у меня не было ни шанса. Его рот столкнулся с моей жаждущей плотью, и дальше все, что я и могла, — цепляться за чудом удерживающий меня холодный гладкий фаянс, кусать губы, давясь стонами и криками. Язык, зубы, колкая щетина и, как контрольный в голову, долгое, совершенно нечеловеческое рычание прямиком в меня, отчего все нервные окончания пришли в неистовство и снесли меня в эйфорию, как взбесившийся горный поток с легкостью сносит мелкую щепку. — Все еще унижена? — зарычал Захар, перебрасывая всю как в припадке трясущуюся меня через плечо и унося в комнату. — Несчастна до глубины души? — продолжал требовать он ответа, швырнув на постель и моментально взбираясь сверху, и вырвал почти истошный крик первым же пронзающим проникновением. — Оскорблена и сейчас? Когда я реально концы готов отдать, всего лишь засадив тебе? — Первые его толчки были плавными, но при этом его огромное тело дрожало все сильнее, как если бы он реально пытал себя, тормозя там, где уже край как необходимо было рвануть со всей дури, и это непонятным образом зажгло снова и меня, будто и не кончила я только что. — Что вытворяешь со мной… Мелкая дрянь… Отрава… Да на хрен! Сорвавшись, он стал вколачиваться в меня, как ополоумевший, моментально вынеся этим последний разум и мне. Ловил губы, пока я, ослепнув и оглохнув от его сокрушительного напора, мотала головой, цепляясь руками и ногами, силясь поймать хоть какую-то опору в этом океане безумной похоти. Царапал подбородок, шею, ключицу зубами, щетиной, рычал-шептал что-то про «поцелуй, отрави насмерть, зараза», «твердый, охереть… такой только для тебя», «сожми, еще, еще, прикончи… да-а-а» и долбил-долбил-долбил, неумолимо уволакивая меня в новый оргазм. И сбросил в него, заставив кричать об этом что есть сил в свободном падении, а сам догнал, поймав своим нечеловеческим рычанием и мощными содроганиями тела на самом излете моего удовольствия, продлив его еще. — Не спи! — приказал он, поднимая обессиленную с кровати, и потащил в ванную. — Мы так и не закончили ужин, и ночь только началась. И да, ели мы уже безнадежно остывшее, и таки была я обнаженной по пояс. Впрочем, как и сам Захар, который, судя по голоду в его желтых наглых зенках, нисколько еще не насытился и считал главным блюдом за столом как раз мою грудь. Он это и не скрывал. — Просто торчу от твоих сосков, — сказал он, откровенно лапая меня взглядом, а мне отчего-то не было уже нисколько обидно или стыдно. Наоборот, я откинулась на спинку стула, открывая ему еще лучший обзор, отдавая себе отчет, что ведь дразню его… и мне чертовски нравится это ощущение… власти, что ли. Пусть в глобальном плане я ничем и не управляю, но по какой-то причине мое тело способно влиять на этого самоуверенного насмешливого засранца, как в том старом мультике сыр на Рокки. Он вытворял что-то со мной, лишая контроля над собой, но и его самого колбасило, и это вроде как немного примирило меня с ситуацией. Конечно, его очевидная зависимость от желания иметь меня ничуть не делала наши отношения сколько-то нормальными и никак не меняла моего положения игрушки и, по сути, секс-рабыни, но, может, это от того, что я еще не научилось этим пользоваться. Серафима же намекала на что-то подобное, разве нет? Желая испытать степень своей способности влиять на здравомыслие моего захватчика, я больше не лежала под ним послушным, позволяющим ласкать себя поленом, когда он вернул нас в постель. Целовала и гладила в ответ, пытаясь постигнуть собственные от этого ощущения. Но потерпела поражение в этом изучении, потому как первый же отклик начисто снес крышу Захару, превратив в ошалевшего от вожделения зверюгу, который набросился на меня яростно, словно намереваясь выпить досуха, насмерть затрахать, спалить до пепла мозги этими порочными нашептываниями о том, что творю с ним, и этим опять сделал мой разум временно недоступным. Окончательно измотанная, я лежала на его плече, не в состоянии и пальцем уже пошевелить, и медленно проваливалась в сон. — Аяна! — позвал меня Захар, тормозя на пути в сладкое забытье. — М? — С тобой когда-нибудь происходило что-то странное? — Страннее того, что я вдруг частная собственность другого человека?