А главное, не могу перестать желать повторения. — Ну тогда, возможно, тебе следует попробовать как-то и самой участвовать в управлении происходящим между вами, — продолжила умничать Серафима, ткнув меня между лопатками острым ногтем, напоминая об осанке. — В смысле? — В прямом, девочка. Не пассивно принимать ласки и руководство своего любовника, а отвечать ему тем же. Секунда ушла у меня на представить, как облизываю, кусаю, сжимаю Захара повсюду, как он это вытворял со мной, и здравствуй, новый пропущенный удар похоти прямиком в мозг. — Еще чего! Это тогда будет будто бы я охренеть как рада всему, что он со мной делает! А это не так. — Конечно не так. Тебе же больше нравится безвольно подчиняться ему. — Эта тетка реально выводила меня из себя своей манерой подзуживать, не меняя ничуть выражения лица или тона, эдакая Мадам Невозмутимость, мать ее. — Он приходит, когда хочет, берет, как пожелает, ты просто позволяешь ему это, получая удовольствие в процессе. Так? Я сглотнула, вспомнив последний раз с Захаром. Он хотел, чтобы я ласкала его ртом, не вчера же родилась, чтобы не понять, почти потребовал этого, но отступил, когда заупрямилась. Однако четко дал понять, каково это — получить пусть и не полный отказ в том, чего хочется аж до искр перед глазами, а просто не совсем то. Споткнулась, в животе мучительно-сладко потянуло от фантомного ощущения его языка… прямо там. Как же он, провались сто раз, умел ласкать: бесстыдно, изощренно меняя нежность на напор и обратно, глядя неотрывно, демонстрируя похотливым взглядом своих желтых глаз, что откровенно кайфует от этого непотребства. И как же я улетала… А он бы так же себя чувствовал, если бы я сама… Нет! Что за на хер?! Я не какая-то там… Все, что между нами, — насилие, хоть как поверни, и фантазировать о том, чтобы в его процессе сделать своему захватчику хорошо — вообще кабздец, Аяна! Ты на всю голову… — Ничего подобного. Мне вообще ничего в этом всем не нравится, ясно? Я это терплю ровно столько, сколько необходимо. — Само собой. Мы все, в принципе, терпим эту жизнь, тоскливую рутину, пока не отправимся уже в лучший мир. Только степень прилагаемых в этом терпении усилий способна сильно разниться, а кое-какие из них поразительно напоминают наслаждение. — Ерунда какая-то. — Как скажешь, Аяна. Только позволь тебе заметить, что иногда подарить удовольствие партнеру куда как приятнее, чем пассивно принимать его самой, процесс этого оказывается чрезвычайно увлекательным, а ощущение внезапной власти заставить кого-то испытывать фееричные чувственные переживания опьяняет мощнее лучшего обратного соблазнения. Ты вольна дать больше или меньше, отправить за край или держать на нем сколько вздумается… — Ой, хватит! — разозлилась я. — Все эти ваши дурацкие рассуждения были бы уместны, если бы между мной и Захаром все было добровольно и на нормальных, человеческих условиях, когда люди строят отношения, встречаются по-настоящему, а это не так! — Думаю, о степени своей добровольности ты и сама не имеешь пока четкого представления. А отношения между людьми — субстанция крайне непостоянная и изменчивая и в статичном состоянии не пребывает никогда. Я закатила глаза, задолбавшись слушать ее философские поучения. Неплохая она так-то тетка, но ведь и я не наивная, в самом деле. Захар ей платит за работу, так что все это мозгов полоскание в стиле «я желаю тебе исключительно добра» — всего лишь ее работа по внушению мне позитивного восприятия своего дикого статуса секс-рабыни. Так и подмывало спросить: окажись ее дочь в таком же положении, она бы тоже ей советовала учиться искать положительные стороны в своем, по сути, заключении, набираться бесценного опыта и попробовать обласкать тирана с целью начать и самой от этого кайфовать. — А обед мне сегодня полагается или только эта прогулка в тюремном дворике? — осведомилась, промчавшись туда-сюда по гладкому полу. — Надо же, когда ты отвлекаешься и на эмоциях ходишь — просто великолепно, и осанка как у царственной особы, — сухо улыбнулась Серафима, и я, глянув косо в зеркало, поняла, что так оно и есть. — И да, обед тебе полагается, ибо Захар Александрович обратил мое внимание на твою почти чрезмерную худобу. Обратил он… А какую ему надо? Колобка, чтобы до постели катить можно было, на руках таскать тяжеловато? Ну да, не мальчик, небось, и не романтичный влюбленный. Кстати, сколько ему лет-то? Взрослый, даже матерый он какой-то точно, но не старый же. — И обед у нас сегодня прощальный, — продолжила вещать под мои размышления госпожа дрессировщица человеческого мусора. — Моя работа с тобой окончена, хотя завершенной я ее не считаю и предпочла бы провести вместе еще как минимум три недели. Но решаю не я. — Бабосов наш рабовладелец зажал? — ухмыльнулась я, с радостью собираясь скинуть проклятущие колодки, но Серафима остановила меня запрещающим жестом. — Здесь я бы употребила выражение «ограничил расходы». И это не тот вопрос, что мне следует с тобой обсуждать, девочка, но замечу, пусть непрофессионально с моей стороны несколько, что дело тут совсем не деньгах, а во времени. Поехали мы недалеко, всего на несколько кварталов, и остановились у входа в явно недешевый ресторан, перед которым в ряд выстроились сплошь дорогущие тачки и внутри все так и кричало — «пожрать у нас стоит целое состояние». С помощью пронырливости Шмеля нам случалось иногда просачиваться даже в довольно пафосные клубы, так что я имела некоторое представление о том, куда попала и что тут за народ. Официант проводил нас за столик, Серафима озвучила заказ, я же только и делала, что пялилась исключительно перед собой и потом на свой новый маникюр, тратя все силы на то, чтобы следить за этой сраной осанкой и не передергиваться от взглядов, которые ощущала отовсюду как ледяную щекотку. Ведь в этом гадском платье я все равно что голышом! Ткань тонюсенькая и прямо-таки облепила меня, и даже коленки мои острые не прикрыты! Да я последний раз ходила не в штанах уже и не вспомню когда! Да и то, меняла их с мальства разве что на шорты. При моих парнях в халате — это вот вообще не считается, это же не на людях. Короче, жесть, да и только. — Аяна, на тебя ведь и раньше часто смотрели мужчины? — отвлекла меня от изучения нэйл-дизайна своих рук Серафима. — Что? — зыркнула на нее исподлобья. — Ты очень привлекательная девочка, и на тебя ведь и раньше смотрели мужчины, так? Смотрели и что? Мне от этого их смотрения раздевающего чаще всего хотелось сбежать, съежившись, или в морду засветить. Котоволчара… тот тоже смотрел… Этот сразу как будто меня голой видел и уже имел по-всякому, причем я это все еще и чувствовала как наяву. Взгляд у него не как у других — эдакое похотливенькое лапанье или притворяшки, типа они и не пялятся. Нет. У Захара сразу стопудовое визуальное обладание. Посмотрел — как засадил с налету, честное слово, да еще так, что и коленки резиной становятся. Он меня прямо-таки завораживал, захватывал и брал с потрохами и пальцем еще не тронув… и, блин, пошел он, думать опять о нем! — Ну и? — раздраженно буркнула я Серафиме. — Оглядись, пожалуйста, и скажи, на тебя смотрят так же, как раньше? — Зачем это? — спросила, покосившись вправо, на соседний столик, за которым обедали два незнакомых дядьки в деловых костюмах. Один из них как-то чуть ли не заискивающе оскалился мне и отсалютовал стаканом сока. — Просто ради любопытства. Я обвела зал глазами уже смелее, то и дело натыкаясь на изучающие и вроде как оценивающие взгляды мужиков разных возрастов. И да, смотрели на меня тут по-иному. — Что скажешь? — Ничего хорошего, — вернулась я к своим ногтям. — Такое чувство, что они решают какие-то гребаные уравнения, чем-то связанные со мной. — Верно. Прикидывают, насколько дорого может обходиться обладать такой девушкой, как ты. — О, мне обрадоваться? Теперь быть благодарной Захару еще и за то, что выгляжу как дорогая шлюшка? — прошипела я, начав злиться. — Ты не слишком внимательно смотрела, Аяна. Вон там, в центре зала, сидит настоящая профессиональная содержанка, и на нее мужчины тоже смотрят. Но разве точно так же, как на тебя? Я убеждала себя, что мне плевать, однако не выдержала и решила проверить. Сначала не очень-то и поняла, но вскоре действительно дошло. Девушка там была офигенски яркая, одетая нарочито роскошно, несмотря на середину дня, и довольно громкая, требующая к себе внимания. Цветастая, блестящая, красивая погремушка, ей-богу. И да, мужики тоже ее облизывали глазами. Вот только… хрен знает… На меня они поглядывали, словно считая что-то в себе и для себя, а на нее, как если бы видели четко прописанный ценник. Обед мы закончили молча, но я была ошарашена, когда вместе со счетом, за наш столик принесли розу на длинной ножке с карточкой с номером телефона и каким-то довольно длинным посланием, мелко написанным от руки, тогда как детка-погремушка получила бутылку шампанского и, еще до того, как мы рассчитались и покинули ресторан, уплыла в сторону отдельных кабинетов с одним из «пиджаков». На выходе Серафима указала мне на подношение и на ближайшую урну. — Я бы на твоем месте это себе не оставляла. Не на данный момент уж точно, — заметила она, и я без всяких сожалений выкинула все, зацепив лишь краем взгляда что-то там про «восхищен экзотичной красотой и буду счастлив пригласить». Ух ты, ерунда, конечно, и вранье, но приятно, между прочим. «Восхищен». Не то, что златоглазый демон этот со своими насмешками и «ты мне принадлежишь». В квартиру мы поехали не сразу, пришлось еще уйму времени таскаться все на тех же козьих копытах по бутикам, мерять еще одни копыта, новые тряпки, позорное белье. Серафима, однако, смилостивилась и позволила мне выбрать и пару джинсов, удобный спортивный костюм и кроссовки, но, само собой, стоили они черт-те сколько. Я уже и проголодаться снова успела от этих «хождений по мукам», ноги отваливались, пакетов была куча, но наконец-то Серафиме позвонили и она свернула пытку шоппингом. Едва войдя в квартиру, куда она со мной подниматься не стала, я поняла, что Захар здесь. Воздух пах им и едва ли не искрил от того, что его присутствие наполняло все вокруг пугающей и одновременно заставляющей сделать мгновенную стойку мою чувственность энергией. И еще пахло едой. Оставив все пакеты на полу прихожей, я сняла новое пальто, оставшись в том самом липнущем к мигом вспотевшей коже платье, замялась перед зеркалом, пялясь на свои стремительно краснеющие совсем не с холода щеки и расширяющиеся, как у обдолбанной, зрачки. Неделю. Я его не видела неделю. И мое чертово тело буквально ныло кое-где в предчувствии, хотя скорее уж в жадном предвкушении того, что он со мной обязательно сделает. Того, чего мне хотеть не положено, если я еще в своем уме. — Аяна, ужин остывает! Блин, ненавижу этот его голос — бархатную плетку, что моментом оголяет нервы. Голос — шелковую удавку, что отнимает воздух, заставляя его хватать рвано и торопливо. Голос — острейшую бритву, что вскрывает меня до самого бешено заколотившегося сердца. Вдохнув глубоко, как перед погружением на глубину, я выпрямила спину, натянула на лицо маску безразличия и пошагала в комнату, покачивая бедрами, как меня и дрессировала Серафима. Получите, Захар Александрович, то, что заказывали! Глава 23 — Рассказывай! — без приветствия потребовал, ответив на звонок Сергея Кнутова, моего лучшего «крота», способного накопать любую информацию на кого угодно. Его я, как и хотел, отправил в тот самый Подволок, откуда и явилась в мир причина моей внезапной неадекватности. — И тебе доброго денечка, приветливый шеф! — с легкой язвительностью ответил подчиненный, на что я только раздраженно проворчал. Настроение уже который день ни к черту. Чем дальше, тем меньше понимал, зачем вообще согласился не видеться с Аяной. Дурость какая-то! Хорошо хоть время ожидания подошло к концу, а то задолбался себя то и дело ловить сворачивающим после работы совсем не к своей квартире. А раз, задумавшись, очнулся, только припарковавшись, перед домом, где ее поселил. Тогда даже взбесился, ощутив себя реальным нариком, что притащился к своему дилеру за дозой, не имея и капли силы воли. Это, на хрен, жалко! А я не делаю ничего жалкого. — Докладывай давай. — Докладываю. Подволок — реальная дыра, вот глушь глушью, но красота, конечно. Природа, леса дремучие, озера чистые, небо синее… — Я тебя туда за новыми эстетическими впечатлениями, что ли, послал? — Да что же ты такой нервный! Я же к тому, что объект твой выросла на чистом воздухе, среди здоровой экологии, на лоне природы… — Кнутов, я так понимаю, премия тебе совершенно никуда не упиралась, да? С деньгами все нормально обстоит, и они в принципе тлен и зло? В динамике послышалось фырканье и бормотание о не понимающих шуток трудоголиков. Юморист, мать твою, много ты сам понимаешь! Меня впору не трудоголиком, а сексоголиком окрестить. Причем каким-то, зараза, очень специфическим. Ибо, обнаружив себя на парковке перед домом Аяны, где мне быть не следовало, я поперся в ближайший клуб и быстренько подцепил там сисястую телку с сочной задницей и пухлыми по моде губами, и она битый час выерзывалась на моей ширинке на диване в VIP-зоне, но ничего, кроме раздражения, своим бестолковым чириканьем и кривлянием, а потом и томными шепотками-придыханиями не вызвала. Да и пахло от нее… не тем пахло. И не надо втирать, что секс — он и есть секс, и мужики — всеядные скоты. Да, скоты. Да, предложено — возьмем. Чего же отказываться? Но когда до скрученных в узел кишок хочется чего-то строго определенного… кого-то, то ни хрена не прокатывает абы что «на перебиться». — В общем, так, шеф. Село тут, как и сказал, совсем маленькое, население — чуть больше двухсот человек, так что да, все про всех все знают. И правду, и сплетни. Батоевы — семья по местным меркам зажиточная: дом хороший, владеют местной лесопилкой — так что не нуждаются. Помимо объекта у ее родителей еще четверо детей, погодки почти, от двух до шести. Что странновато, учитывая, что старшей уже двадцать. — Отношения в семье? — Как тебе сказать… По здешним стандартам, нормально они еще и живут. Ну выпивает Батоев по выходным, ну поколачивает жену, но так-то все по-людски у них. Это цитата. — Рука у женщины конкретно сейчас сломана? — Есть такое. Ты же знаешь: не смотрела куда шла, упала, никакой милиции. Кажется, мне придется слетать в место замечательной природы и прекрасной экологии и поучить кое-кого уму-разуму, особенно тому, как не доставать никоим образом мою кукляху. Расстроенная любовница — мои лишние нервы, которые она и так мотает будь здоров. — Что о девчонке говорят? Как этот… отец к ней относился? — Погано. Младше была — вечно в синяках и слезах ходила. Постарше стала — убегала, а он шатался по селу да глотку драл, пока не успокаивался. — Решено, завтра же дам Людмиле распоряжение подкорректировать мой график и выкроить пару свободных деньков. В глубинку потянуло так, что аж зубы свело и костяшки на кулаках зачесались. — Потом и друзья ее прятали, а как подросли, уже и вступались. В этом причина твоей такой привязанности к этим недоделкам, мультяха? Они защищали тебя, а ты теперь считаешь нужным делать то же самое для них? — Причина?