— Лимонка! — рявкнул выпрыгнувший из темноты как черт Сазан. — Ты где, мать твою, была?! — Сдурел? — взвилась я. — Напугал до полусмерти! Мои нервы и так сейчас как под током, еще и это. Господи, как я ему еще в глаз ключом не засандалила?! — Я тебя напугал?! — еще и повысил голос друг, заставляя невольно скривиться. — Да мы тут уже чуть не поседели с пацанами, тебя разыскивая! Магазин закрыт, на звонки не отвечаешь, дома так и не появилась! Я уже десятый раз пробежал всю дорогу туда-сюда! Шмель парк ближайший прочесывает, под каждый куст заглядывает. Где тебя носило, зараза мелкая?! Я ссутулилась, торопливо заскочила в подъезд и помчалась по лестнице, преследуемая Сазаном. — Где ты была? — напирал он, заставляя ощущать себя загоняемой. — Гуляла! — Совсем долбанулась? — Ага, ты даже не знаешь насколько, кому расскажи — оборжется. Вот только о таком нормальные люди не рассказывают. — Мы тут с ума сходим, а ты гуляла? Ночью? Одна? Мы ввалились в квартиру, и тут же в прихожую выскочил Мелкий, а у Сазана зазвонил телефон. История с «где ты была?» повторилась под аккомпанемент: «Да, явилась. Домой давай. Разбиратьсяс ней будем». — Мы тебе раз сто звонили и писали! Неужто трудно было хоть словом ответить, — накинулся на меня Мелкий. — Да уже черт-те чего себе придумали! Я сунула руку в карман и, не найдя там телефона, выругалась себе под нос, чувствуя, что это меня доконало прямо. А вывалившиеся от случайного рывка купюры закончили работу по снесению моей крыши. Запихнул все-таки скотина! Он, типа, заплатил, а ты с этим живи и делай потом что хочешь. Захотелось порвать эти бумажки, бросить на пол и истоптать, представляя на их месте его безразличную рожу, и еще и поджечь потом. — Да отвалите вы! Какого хрена, а? Когда вы шляетесь не пойми где, мне, значит, знать не обязательно, а у меня сразу отчет полный требовать? — взорвалась я и, швырнув куртку поверх денег, пнула все это и рванула в ванную. Парни ломиться ко мне не стали, а я разделась, обнаружив, что рубашка шиворот-навыворот, затолкала шмотки в стиралку и залезла в ванну. Воду включила горяченную и посильнее и сдавила ладонями виски, натягивая уголки глаз, будто это могло остановить противные унизительные слезы. В груди все давило, словно ребра кто ломал, голова раскалывалась, нос предательски заложило, а по щекам лилось и лилось. Я знала, от чего плачу. От боли. Вот только где ее исток? Да везде! Мало мне матери с отцом, жизни этой как через жопу, так надо было еще и проклятому Захару-наваждению со мной случиться. И наплевать, что в том, что он на моем пути появился, только сама и виновата. Не косячили бы, жили-работали, как все, и черта с два с ним бы пересеклась, да и если случайно, то все не стало бы таким вот дерьмом. Прошли бы мимо друг друга — между нашими мирами ничего общего, и это работает как эффект чертовой невидимости. Он сквозь меня бы сто пудов как сквозь стекло прозрачное глядел бы, да и я на него дважды бы не посмотрела. Зачем? — Айка, выходи давай! — А вот и Шмель явился. Он у нас чувством такта не обезображен, так что как остальные молча ждать под дверью не стал. — Не вздумай там чего с собой сделать! Сам лучше убью к хренам! Выходи по-хорошему, или голышом вытащу. — Да отцепись от меня! Ничего я с собой делать не собираюсь. Я что, совсем умом тронулась? — Очень забавный вопрос в моем нынешнем состоянии. — Я — спать! — попыталась протиснуться мимо почетного караула подпирающих стены в коридоре, но не тут-то было. — А ну стоять! — рыкнул Шмель, хватая за ворот халата и нахально его сдвигая. — Это что за х*йня? Засосы, бля? Лимонка?! — Да отвали же ты! — вызверилась я, отпихивая его, в то время как Сазан уставился на меня ошарашенно, будто впервые видел. — Чего лезете ко мне вообще? Я у вас засосы считаю или отчитываться заставляю? — Не сравнивай! — набычился Шмель. — Мы парни, а ты… — А я девчонка, да, но, блин, чтобы ты знал, у меня тоже может быть своя жизнь, и в ней случился секс! Это преступление? Вам можно — мне нет? Типа, трахаться только мужики хотят и шалавы, уважения не заслуживающие? — Я заводилась все больше, сжимая кулаки. — Что, теперь я в ваших глазах сразу конченой стала? Типа тех, кого вы по разу тягаете и бросаете, а потом за пивом обстебываете? Шмель стремительно схватил меня за затылок и вдруг уткнул лицом себе в грудь, крепко обнимая. — Ну что ты городишь, балда! Мы же за тебя испугались и боимся. Ты у нас — палочка, ручки-ножки — ниточки. Тебя ж обидеть каждый может! Я трепыхнулась для порядка раз, другой, и противные нежеланные слезы опять подступили к глазам. Ну вот что за напасть? — Мне отец звонил, — всхлипнув в рубашку Шмеля, пробубнела я. — У матери опять рука сломана. — Вот мудак! — стукнул по стене кулаком Сазан. — Да сколько же можно! — Сказал, чтобы возвращалась, — продолжила жаловаться я. — Вот на кой я ему? Он же меня видеть не может! Только и орет, что ублюдина нагулянная. Радовался бы, что больше глаза не мозолю, чего назад тянуть? — Да хрен его знает, Лимонк, — погладил меня по волосам, как маленькую, Шмель. — Но никуда мы тебя не отпустим. Пошел пахан твой лесом, и мать пусть туда же, раз такого козла защищает и разводиться не хочет. А давайте по пиву, как раньше, врежем и посидим, кинцо посмотрим и языками почешем? — А давайте! — с легкостью согласилась я. Ледяное пиво — то, что надо, чтобы снизить температуру моего внутреннего кипения. Взять и смыть из головы этого Захара звероглазого так же легко, как смывала с себя его запах. Еще в его квартире. И еще раз уже дома. Да только он мне все равно чудится. Даже сквозь парфюм прижимающего еще меня к себе Шмеля, сквозь все привычные запахи. Гнать его! — Знаю я, чего тебя дядька Марат домой тянет! — заявил Мелкий после первой же приконченной банки. — О, сейчас нам наш умник и философ свою теорию задвинет, — ухмыляясь, ответил Шмель, в то время как Сазан все продолжал хмуриться и молчать. — И задвину. Мне вот кажется, только не орите, что он твою мать все равно любил и любит. — Ой, да неужели, — фыркнула я, приветствуя легкое головокружение и то, что потихоньку стало попускать от всего. — Вечная теория «бьет, значит любит»? — Не совсем, в смысле только отчасти. — Не гони. Не верю я в такое, — отмахнулась, снова напрягаясь. — А ты сама посуди: ну вот бесился бы он так столько лет из-за… — Мелкий засопел и потупился, — ну из-за всей этой херни, что ты не его вроде. — Не верю я в это! — огрызнулась я. — Ну от кого тогда? Сплетни все это. — Да не злись, Айка! И ты, Мелкий, закрой тему эту. Какое нам дело, как там чё было, — подал наконец голос Сазан, пересаживаясь поближе ко мне. — Главное, что Айка наша, своя в доску, а кто ее папаша — нам пофиг всегда было и будет. Но я так просто закончить не могла. Эта долбаная тема неверности моей матери отцу мне все детство перепохабила, взгляды вечно косые, шепотки, а то и откровенные насмешки не раз заставляли драться до крови. Да я слова доброго за все годы из-за этого ни от отца, ни от деда с бабкой с его стороны не слышала. — Если и так, любит, говоришь, и за то нас с матерью колотил чуть что, то ему же только на руку, что свалила я и глаза никому не мозолю как его позорище. Зачем он меня назад тянет? Херовая у тебя теория выходит. — И ничего не херовая! Ревнует он, небось, по сей день, не простил, думает, что мать этого твоего… — он опять запнулся, наткнувшись на наши недобрые, чуть пьяные взгляды. — Ну что она любит того, от кого как будто бы ты. — Загибаешь уже, — прокомментировал Шмель, открывая еще пиво. — Не-а. Ну вот сами смотрите: если в его голове твоя мать еще любит этого твоего гипотетического неизвестного отца, а дядька Марат все еще любит ее, то как же побольнее задеть ба… женщину, как не измываясь над ребенком от этого самого ненавистного соперника, — протараторил парень. — Соперника, которого никогда не было, а если и был, то нам глубоко похрен, и мы нашу Лимонку все равно никуда не отпускаем, а остальные со своими реальными или вымышленными заморочками пусть сами разбираются! — веско постановил Сазан, обнимая меня привычно за плечи. Вот только что-то во мне словно запротестовало против этого его обычного у нас дружеского жеста. Как если бы он почудился более собственническим, чем раньше, что ли. — А знаете что? — Шмель вскочил перед нами и покосился на Мелкого. — А слабо забить на всю эту фигню и махнуть всем вместе куда-нибудь на отдых? — За город? — невольно съязвила. — Нет, спасибо, я больше с тобой на такое не подписываюсь. — Ой, ну опять ты, — нахмурившись, проворчал друг, впрочем, опять моментально вернувшись к оптимизму: — Хер ли нам тот загород. Я вас на юга, на море зову. — Ничё, что декабрь на дворе? — уточнил Сазан. — Ничё. Потому что мы куда-нибудь в Турцию махнем. Или на Кипр. Круто же? Все едва появившееся расслабление слетело с меня в один миг. — Откуда на это бабки? — подалась я вперед, настороженно прищуриваясь. — Что ты, на хрен, опять затеял, Шмель? Глава 15 — Заплатить? — Лицо Лены вытянулось, она даже всхлипывать так натурально перестала. — Но этот… мерзавец требует миллион! — Развлечения нынче стали дороги, — прошептал себе под нос, и страдалица, будучи просто человеком, еще и сидя сзади, конечно, не расслышала, а вот моя пара сначала картинно возмущенно распахнула свои красивые зеленые глаза, но потом я уловил мелькнувшую, как призрак, злорадную ухмылку, исказившую пухлые губы. — Серьезная сумма, — заставив себя изобразить сочувствие, заметил я. — И все же я рекомендовал бы откупиться, нежели… усложнять все. На самом деле никакого сопереживания сия дама у меня не вызывала. Тридцатилетняя зажравшаяся дочка политика, удачно пристроенная замуж за какого-то мясного магната, решила развеять скуку семейной жизни, подцепив малолетку, зажигала с ним, а как жареным запахло, побежала помощи искать. Жаба задушила бабок парню отвалить за свое веселье? Тем более я знаю, что денег и у мужа, и у папаши столько, что этот миллион — тьфу, ни о чем. — Но я… — Лена заерзала, окончательно перестала плакать и стрельнула на меня уже совсем не несчастным, а, скорее уж, расчетливым взглядом. — Есть тонкость. Мне не денег жаль. Да что она мямлит? Я невольно принюхался, и запах, пробившийся сквозь мощное амбрэ двух дорогих парфюмов, рассказал мне суть дела раньше, чем эта похотливая дура заговорила. Она вовсе не против откупиться от брата мальчишки, хотя и предпочла бы сэкономить на этом, но собиралась купить меня, дабы я «убедил» того отвалить и оставить ей младшего для дальнейших игрищ. Ну и стерва… Хотя мне ли теперь судить. Нет, Аяна не малолетка, но все же наши обстоятельства не меньше с душком откровенного скотства. Не то чтобы меня это было способно остановить или устыдить. — Давайте четко и по делу, Елена, — надавил я голосом. — Чего конкретно вы хотите? И да, она попросила именно то, о чем я и подумал. При передаче суммы так напугать старшего брата, чтобы он больше не смел мешаться у нее под ногами, а точнее, не тянул из загребущих ручонок родственника. Видать, хорош парнишка оказался в качестве секс-девайса, расставаться и искать нового не желает. Хотя сейчас это проще простого: особей условно мужского пола с исправно работающим оборудованием, предпочитающих зарабатывать на жизнь в постели, полно. Причем вполне себе совершеннолетних, а значит, без шлейфа сопутствующих проблем, при условии соблюдения осторожности. Впрочем, о чем это я? Возможностей расслабиться в женской компании без всяких сложностей и у меня хоть отбавляй, так нет же, нам с членом эту вредную психованную куклу подавай. Еще и без резины. Сука, гадство чистой воды, но какое же охренительно-кайфовое оно было. От одного краткого воспоминания об ощущениях, как это — быть в ней, мне пришлось заерзать. — Захарушка, мы же поможем Лене? — Алана погладила мое бедро, протянув руку с идеальным маникюром так, чтобы подружка это обязательно заметила. Опять попытка проверить, имеет ли на меня влияние? Или успела уловить мое моментальное возбуждение и приписала его себе? Напрасно, дорогая. Я уже почти открыл рот, чтобы отказать, но представил ту волну упреков, что польются на меня от матери. Естественно, Аланочка не расскажет о настоящем поводе своего ко мне обращения, но будто я не знаю, как может быть преподнесен мой отказ «помочь в такой малости». Тут лучше уж сделать вид, что готов помочь, чем сто раз объяснять, почему не хочу и не должен никому. — Есть какие-то данные на этого твоего юного возлюбленного? — спросил, кривясь. — Ах, да, у меня тут… — Лена завозилась и прям засуетилась вся, доставая свой айфон, и затыкала в него. — Вот у меня тут фоточки… Моего Лешеньки… Во-о-от! Она едва не в нос мне ткнула экран, выглядя уже едва не раздувшейся от гордости, словно показывала фото своего наикрутейшего дорогущего домашнего любимца — он же сейчас моднейший аксессуар — своими курам-подружкам. И этим практически взбесила меня. Ну и где вся грусть-печаль? В наглых зенках — одна алчная похоть и предвкушение заполучить желаемое очень скоро, как, видимо, и все прежде в ее жизни. И то верно. Какая разница: купить мелкую тявкающую мерзость, лошадку за несколько лямов или мальчика в качестве самотыка? Позволить же себе может. Хотелось заорать на нее, наградить самыми распоследними словами, что в ее случае никакое не оскорбление, но тут я рассмотрел лицо парня на экране. Ну надо же, как неожиданно, но необычайно удачно. Я аж сразу успокоился. А Земля-то не просто круглая, а еще и маленькая, выходит, ну чисто глобус.