Завершение первого сезона «Друзей» сблизило Рэйчел и Росса сильнее, чем когда-либо, а также еще больше отдалило их друг от друга. Как только Рэйчел узнала о чувствах Росса к ней, Росс уехал в Китай, где встретил свою коллегу Джули и влюбился в нее. «Друзья» резко перевернули центральную романтическую линию, и теперь Рэйчел молча тосковала, а Росс рассеянно шатался без дела. Только Росс мог бы посчитать идею хорошей и подойти к его бывшей возлюбленной в начале второго сезона, в «Эпизоде с новой подругой Росса», и говорить о том, какая она «смешная, милая, красивая, обаятельная». Рэйчел теперь невротична и шаловлива, выхватывает телефон из рук Росса, когда он бормочет сладкие фразочки Джули, и резко вешает трубку или пытается убедить его, что самая сексуальная вещь, которую он мог бы сделать, – это отложить секс со своей девушкой. Ревность Рэйчел – это неожиданный новый аспект ее личности, который позволяет кажущемуся бесконечным танцу похороненных эмоций достичь изящного завершения в начале второго сезона, в «Эпизоде, где Росс выясняет». Рэйчел идет на свидание и в пьяном состоянии одалживает телефон мужчины за соседним столиком, чтобы позвонить Россу. Она оставляет ему небрежное, странно торжествующее послание: «Я кладу этому конец. Кладу этому конец, вот так, дорогой, называем это “подвести черту”». Опустошенная и довольная, она бросает сотовый телефон в ближайшее ведерко со льдом. На следующее утро страдающая с похмелья Рэйчел смутно помнит подробности вчерашнего вечера, но когда Росс начинает прослушивать голосовую почту, она запоздало осознает чудовищность своей пьяной оплошности и прыгает на спину Росса в надежде оторвать телефон от его уха. Ей удается выбить телефон из его рук, но уже слишком поздно: «Кладешь конец? Ты кладешь… кладешь конец? Какой… конец ты кладешь?» Энистон здесь прекрасно отыграла, она стонет и закрывает лицо, пытаясь мужественно признать свое эмоциональное потрясение. Она смотрит вниз и возится с диванной подушкой, запинаясь, говоря Россу: «Недавно у меня были к тебе… какие-то чувства». Рэйчел тяжело дышит, нервно сдувая волосы с лица. Когда Росс спрашивает ее: «Значит, ты меня больше не любишь?» – она отвечает тихим, хриплым вопросом: «А ты меня?» Этот момент прерывает Джули, которая сообщает, что такси уже приехало. Росс врывается в «Центральную кофейню» спустя несколько часов, переутомленный эмоциональным потрясением, и обвиняет Рэйчел в том, что она раскрыла свои чувства, как раз когда ему было так хорошо с Джули. «Все, поезд ушел», – говорит он Рэйчел и убегает, оставив ее рыдать на диване. Энистон – самая красивая из всех актеров «Друзей» во время тяжелых моментов, и мы чувствуем, как ей больно в этой сцене: она отвергнута, растоптана и смущена одновременно. Ее плач также привлек внимание Росса, когда он заглянул в окно «Центральной кофейни». Они долго смотрят друг на друга, и Рэйчел осторожно подходит к двери. Она недолго сражается с закрытым замком, прежде чем широко распахнуть обе двери. Росс и Рэйчел целуются под туманным манхэттенским дождем, руки Рэйчел нежно трогают его лицо. «Друзья» всегда понимали желания аудитории и стремились выполнять любые негласные обещания. Аудитории было обещано решение проблемы, и в «Эпизоде, где Росс выясняет» оно было предоставлено. Но шоу разрывалось между тем, чего хотела его аудитория, и тем, что у него получалось лучше всего. И нигде это разделение не было так ясно, как в его действиях с романом Росса и Рэйчел. Публика, по-видимому, была бы более чем удовлетворена тем, чтобы пара жила долго и счастливо, но как только в «Друзьях» наступил, казалось бы, счастливый конец истории, у героев снова начались проблемы. Росс, все еще мысленно разрываясь между Рэйчел и Джули, начинает составлять список «за» и «против», отмечая, что Рэйчел – немного эгоистичная, не замечает никого, кроме себя, и просто официантка. Но Рэйчел узнает обо всем этом и ужасается, видя, что ее недостатки излагаются так открыто: «Вспомни все самое плохое, что ты о себе думал. И представь, каково бы тебе было, если бы ты узнал, что самый близкий для тебя человек не просто думает о тебе так же плохо, но для него это причина, чтобы не быть с тобой?» Росс безжалостно настаивает на своем: «Я-то хочу быть с тобой, несмотря на все это». Рэйчел испытывает отвращение, и возможность их романа, кажется, исчезает. (Подобно завершению первого сезона, которое Джефф Гринштейн позаимствовал у Джейн Остин, когда пытался сблизить Росса и Рэйчел, это развитие сюжета имеет заметное сходство с первым предложением мистера Дарси в «Гордости и предубеждении».) Откровения «Эпизода, где смотрят видео с выпускного бала» середины второго сезона потребовались, чтобы безмолвно заявить о правоте Росса, а Рэйчел смогла полностью преодолеть свои сомнения в отношении него. В начале эпизода Росс терпеливо выслушивает объяснение Фиби о том, как пожилые крабы держат друг друга за клешни и ходят вместе по дну. Она утверждает, что он и Рэйчел – крабики друг друга. Когда Росс неуклюже пытается объяснить Рэйчел теорию Фиби, она не соглашается: «Мы никогда не будем вместе. Примирись с этим». Позже в эпизоде Моника перебирает свои детские вещи, привезенные из родительского дома, и натыкается на видеокассету из средней школы, которую вставляет в свой видеомагнитофон. Рэйчел одета в пышное голубое платье, а ее нос заметно больше, чем кажется сейчас. «Погоди, я забыл, как тут переключать?» – мы слышим, как отец Моники говорит, когда камера останавливается на его пухленькой дочери. Кокс должна была носить специально разработанный костюм толстушки для этих кадров – грим занимал несколько часов. «А толстуха похожа на Монику!» – выпаливает Джо. «Молчи! – кричит ему Моника. – Это камера делает толще». Чендлер, как известно, отвечает вопросом: «Да, значит, тебя снимала не одна камера?» Режиссер Джеймс Берроуз принес видеокамеры, чтобы сделать видеозапись, добавив на изображение дополнительный шум для создания иллюзии старого видео. Продюсер Тодд Стивенс был доволен фальшивым носом Энистон, но чувствовал, что парик и усы Швиммера имеют странный эффект, заставляя его выглядеть старше, а не моложе. То, что вначале кажется нелепым воспоминанием, на самом деле является искусно замаскированным эмоциональным моментом. Росс мгновенно узнает видеокассету, и по его лицу ясно видно, что переживание этого момента, скорее всего, будет мучительным. Комичность еще не совсем закончилась, когда подросток Росс впервые появляется на экране с жиденькими усиками и пышной прической. («Какой жгучий парень!» – говорит Джо в шутку, которую, вероятно, не поймет[32] никто из миллениалов – поклонников «Друзей».) Когда парень, пригласивший Рэйчел на выпускной, не приходит, мать Росса предлагает, чтобы Росс, который тогда учился в колледже, пригласил ее на бал. Мы видим, как Росс спотыкается, поднимаясь по лестнице, но есть какой-то эмоциональный заряд, когда он спускается в смокинге отца и дает себе напутствие: «Только спокойно», а затем берет букет цветов из вазы. Росс спускается по лестнице как раз в тот момент, когда Рэйчел, Моника и их спутники, стоя к нему спиной, выходят за дверь. Наконец-то приехал кавалер Рэйчел, и Росс, в котором больше не было необходимости, удивленно смотрит на происходящее, открыв от изумления рот. Он не только упустил свой шанс пойти на бал с Рэйчел, она даже не заметила его намерения сделать это. Моника, до сих пор не подозревавшая о подростковой галантности своего брата, приподнимается и восклицает: «Неужели ты был готов на это?» И Рэйчел, поднявшись со своего места, подходит к Россу, который неловко стоит у двери. Камера плавно ведет ее; Рейчел кладет руки ему на грудь и целует его под возгласы зрителей и улыбки их друзей. Чендлер стучит Джо кулаком по спине, Моника вытирает глаза, а Фиби радостно хлопает по стулу. «Я же говорила! – она кричит. – Он ее краб!» Берроуз яростно выступал против передвижения актеров в кадре, полагая, что Росс не сможет встать и направиться к двери, как только поймет, какую кассету они собираются смотреть, неудачно пытаясь сохранить свою гордость. И то, что Рэйчел пересекла квартиру, чтобы поцеловать Росса, скрывало ее намерения до самого последнего момента. Марта Кауффман была на съемочной площадке, когда снимался «Эпизод, где смотрят видео с выпускного бала», и слушала, как публика взорвалась от удовольствия, когда Рэйчел поцеловала Росса. «Людям нравится», – подумала она. Вопреки фантазиям пылких поклонников сериала или женщины, которая подошла к Кауффман на бульваре Ларчмонт, у создателей «Друзей» не было полностью прописанной сюжетной линии для шоу. Они всегда были лишь на несколько эпизодов впереди, имея общее представление о том, как может развернуться текущий сезон, а детали предстоящего обдумывали в кабинете сценаристов. Ни у кого не было детального представления о том, куда отношения Росса и Рэйчел зайдут, когда они будут встречаться; шоу, казалось, было сбито с толку тем, что делать с ними, когда все произошло. Смогут ли «Друзья» благополучно развиваться, если Росс и Рэйчел будут счастливы в любви? И как будет выглядеть такое шоу? Глава 8 Хочешь, могу нацепить еще больше? «Друзья» и стиль У Джона Шаффнера сохранились приятные воспоминания о его квартире в доме 344 по Западной четырнадцатой улице, недалеко от Девятой авеню, на шестом этаже, которую он делил со своим партнером Джо Стюартом, с фрамугами над дверями и панелями лепнины на стенах. Это был еще шероховатый Нью-Йорк, до джентрификации[33], до заголовка «ФОРД ГОРОДУ: КАТИСЬ ТЫ К ЧЕРТУ!»[34]. И когда Шаффнера попросили смоделировать декорации для нью-йоркской квартиры «Друзей как мы», он сразу понял, что будет опираться на свой опыт и свою квартиру. Проектирование площадки для съемок с нескольких камер было очень похоже на проектирование декораций для спектакля. Здесь было всего три стены, а отсутствие четвертой означало, что все в комнате – двери, окна, мебель – должно заполнить пространство. Большая часть работы сценографа вращалась вокруг искусства визуального обмана, взятия пустого пространства и создания глубины, усеивания пространства интересными объектами, поиска методов создания переднего плана, середины и фона для работы актеров и режиссеров. Декорации должны были сделать две вещи, одну очевидную всем, а другую – нет: решить все проблемы, выявленные в процессе подготовки пилотного эпизода, а также создать шаблон, достаточно гибкий, чтобы охватить неисчислимое количество будущих историй и сделать создание этих новых историй максимально легким. Шаффнер подумал, что было бы вполне в духе Нью-Йорка, если бы каждая дверь спальни была открыта прямо в главный зал. Шаффнер поместил ванную комнату в другом конце гостиной от спален, полагая, что путь из спальни в ванную комнату позволит создать разные взаимодействия между героями. Кевин Брайт искал цветовую палитру, которая выходила за рамки традиционных нейтральных цветов большинства других ситкомов. Ни серого, ни бежевого, ни коричневого; нужны были яркие краски, которые выделялись бы на экране. Брайт сам недавно покрасил свой дом в яркие цвета. Он подошел к Шаффнеру и спросил его: что он думает о том, чтобы попробовать фиолетовый? Кухня тоже была спроектирована так, чтобы все выглядело знакомым, как во многих квартирах Манхэттена. Решив, что Моника знала толк в еде, Шаффнер решил сделать ее плиту более элегантной, в то время как все остальное оставалось неряшливым. Шаффнер и Стюарт пошли на ланч с Джеймсом Берроузом на студии Paramount и показали ему модель квартиры. Берроуз одобрил, но высказал пожелание, чтобы окно было более интересным. Берроуз предложил что-то вроде чердачного окна, и Шаффнер со Стюартом украдкой переглянулись. Чердачное окно, может, и было не самой плохой идеей, но они об этом даже думать не хотели. Как в телевизионном шоу может быть окно, встроенное в крышу, когда на съемочной площадке нет крыши? Но что-то, сказанное Берроузом, не давало покоя Шаффнеру, и он начал переосмысливать свои наброски. Окна были обычными, их можно было заменить чем-то более роскошным. А что, если вместо окна в крыше у них будет терраса, как в мастерской художника? Квартира Моники должна была напоминать знающим архитекторам некогда величественную квартиру, которую разделили на мелкие кусочки. Берроузу особенно понравились столб и балка, которыми Шаффнер разделил кухню и гостиную, как визуальная отделка пространства, привлекательная фоновая деталь, которая тонко напомнит зрителям о заброшенной элегантности пространства. Шаффнер отнес модель домой и достал акварельные краски. Он нанес светло-фиолетовую краску по всей модели и принес макет обратно на студию, чтобы показать Брайту. Брайт был доволен, он хотел чего-то заметно отличающегося от тусклых квартир большинства сетевых ситкомов. На телевидении предпочитали любые оттенки синего, и Брайт надеялся на что-то менее взаимозаменяемое. Шаффнер добавил в кухню зеленый и бирюзовый цвета, которые, по его мнению, хорошо сочетались с лавандовым. Оформив квартиру Рэйчел и Моники, Шаффнер переключил свое внимание на декорации кофейни. Нью-Йорк часто был жутким местом, полным непредвиденных трудностей и пугающих незнакомцев. Этот ситком о Нью-Йорке, однако, должен был быть мягче. Вряд ли кто-то смотрел бы сериал о настоящем городе, где за последний год было убито 1946 человек. Это должен был быть Нью-Йорк, изображенный в масштабе маленького городка, а кофейня – его ратуша, место встречи и главная площадь. Это была центральная часть шоу, Нью-Йорк – тщательно очищенный от всякой грязи и большей части его многокультурного разнообразия. Шаффнер попросил своего друга, который все еще жил в Нью-Йорке, побродить по центру города и сфотографировать все кофейни, выглядевшие необычно. Это предполагало длительное общение с другом. Декорации Шаффнера должны были быть дополнены мебелью, предметами и всем остальным, что могло бы создать впечатление, что здесь живут настоящие люди со вкусом и чувством стиля. Художник-декоратор Грег Гранде собрал несколько примеров того, как квартира может выглядеть. Гранде работал с Кауффман и Крэйном над «Семейным альбомом», и ему прислали сценарий для «Друзей как мы», когда они только собирались снимать пилотный эпизод. Гранде встретился с ними, и после подробного обсуждения персонажей они все вместе пришли к выводу, что имеют дело с людьми старше двадцати лет, у которых мало денег. Гранде представлял себе Монику молодой женщиной, которая могла бы проводить выходные в комиссионных магазинах и на гаражных распродажах в поисках подходящего предмета для своей квартиры. Кофейня предполагалась эклектичной, с множеством произведений искусства, добавляющих изюминку декорациям. Гранде хотел создать ощущение уюта и гостеприимства в этом общественном центре для городских жителей. В конце 1980-х годов Грег Гранде часто посещал ту же кофейню, что Кауффман и Крэйн. Он заходил выпить кофе в «Бессонницу» и каждый раз вдохновлялся сказочно причудливым декором внутри. Когда пришло время придумывать декорации нового шоу в кофейне, Гранде снова подумал о кафе «Бессонница» и захотел смоделировать внешний вид декораций на основе того, что он помнил. Задача Гранде состояла в том, чтобы обставить декорации мебелью, коврами, декором, посудой и другими предметами, которые зрители могли увидеть, и сделать так, чтобы место действительно выглядело так, будто его посещают персонажи. У Гранде был свой традиционный круг мест, где он бывал, когда работал над декорациями для нового шоу. Он посетил реквизиторское хранилище Warner Bros., и его особенно очаровал третий этаж, набитый ампирными стульями, готической мебелью и старыми граммофонами. Гранде был ошеломлен обилием материала для вдохновения и полагал, что эта мешанина разномастной мебели была именно тем, что он искал. Предметы, которые Гранде в итоге собрал, были в одном шаге от поездки на свалку. Обшивка диванов и стульев пришла в негодность, но в них был какой-то шарм. Руководители сети были потрясены. Почему шоу NBC, ориентированное на утонченных и состоятельных зрителей, показывает мусор? И кто будет пить кофе в такой дыре? Уоррен Литтлфилд принял такой подход, но был недоволен дырами в мебели и настоял, чтобы спинка дивана для кофейни была чем-то накрыта, чтобы эти дыры спрятать. К третьему эпизоду Гранде поменял обшивку дивана. Квартира Моники была просторной и элегантной для молодой девушки, и Гранде захотелось продемонстрировать свой вкус и стиль. Гранде был превосходным дизайнером, но была одна проблема: он никогда не был в Нью-Йорке. Шаффнер отвел его в сторону и сказал, что если ты живешь в Нью-Йорке и у тебя нет лишних денег, то ты должен выйти вечером перед вывозом мусора и прочесать улицы. Среди мусора можно было обнаружить нужные предметы, и любая нью-йоркская квартира, занятая молодыми людьми, скорее всего, представляла собой смесь уличных находок, семейных реликвий, вытащенных из гаражей и чердаков, и покупок в комиссионных магазинах. Гранде начал с белого дивана, который он представлял себе уютным и знакомым, таким, на который с радостью присел бы друг. Он наткнулся на связанный крючком коврик с цветочным рисунком, который, как он полагал, бабушка Моники могла оставить для нее. Его внимание привлек деревянный шкаф, такой легко могли найти в гараже или на складе. Столовая представляла собой аналогичное сочетание намеренно разных стульев и стола, похожего на тот, что можно было встретить на воскресном блошином рынке. Гранде разыскал старинный комод 1930-х годов, по его мнению, идеально подходивший Монике, и религиозный гобелен, который можно было бы повесить прямо над ним. В последний момент начальство Гранде посчитало гобелен неуместным, и ему пришлось искать замену. Он пролистал книгу об истории французского цирка и наткнулся на старинный плакат, который мог быть подходящим; на нем верхом на лошади был изображен жуткого вида ребенок, держащий горн и игрушечного клоуна. Гранде сделал копию этой страницы и напечатал увеличенный плакат, чтобы разместить его на стене над комодом. Практически в каждой нью-йоркской квартире имелась массивная металлическая дверь, и Шаффнер смирился с тем, что на съемочной площадке будет стоять совершенно непримечательный кусок металла. Но потом он снова стал думать о жизни в Нью-Йорке и вспомнил о последних изменениях, свойственных манхэттенской жизни. Герои будут брать зонтики с крючков на двери во время ливня или сумки для поездки в магазин. Шаффнер сказал об этом Гранде, и тот вернулся к нему через день или два с предложением. «Я подумываю повесить это на дверь», – сказал Гранде Шаффнеру, и тот был чрезвычайно доволен идеей Гранде: пустая прямоугольная рамка для фото на крючке с обратной стороны двери. Рама, несомненно, была продолжением того, что Шаффнер и Гранде назвали стилем Моники: причудливый, забавный декор, одновременно стильный и веселый. Но в этой находке был символический вес, который в итоге станет одним из самых знаковых акцентов шоу. Рама была пуста. Здесь не было ни фотографий родителей, ни любимых, ни детей, рама не стояла на столе или полке, где можно было бы ее ожидать. Место гордости, где почитают самых важных людей в своей жизни, было пустым. Более того, рама была по иронии судьбы разрушена, снята с пианино или каминной полки, возможно, из дома среднего класса, в котором выросло большинство персонажей шоу, и размещена на двери. Признаки среднего класса были уничтожены и переделаны. Это был дом, жители которого еще не имели никого, с кем хотели бы быть до конца жизни или чьи фотографии могли бы разместить в раме. Кроме того, они пока не проявляли никакого интереса к жизни в таком доме, куда можно было бы приглашать гостей, с которыми герои думали связать себя узами любви. Это было место, где рамы для фотографий могли качаться или греметь о поспешно закрытую дверь. Это было место, где устаревшие правила прошлого – ухаживания, брака и воспитания детей – могли быть нарушены или переписаны. * * * Парикмахеры со всем были согласны, но кто бы ни просил, как бы вежливо ни просили, они больше не будут этого делать. Успех стал причудой, которая превратилась в манию по всей стране, и пришло время положить этому конец. «При стрижке мне нравится смотреть на фотографии, – сказал Рени Саламон Los Angeles Times в 1997 году, совладелец лос-анджелесского парикмахерского салона Estilo, который был эпицентром этого феномена, – если только это не фото Дженнифер Энистон около 1994 года. Мода на такую стрижку уже прошла, и мы больше не стрижем так здесь». Ребекка Эклер из National Post, беседуя с парикмахером шоу Ричардом Марином, сказала ему: «Моя парикмахер сказала мне: "Я буду стричь твои волосы так, как ты захочешь. Но я отказываюсь делать тебе прическу как у Дженнифер Энистон. Так что даже не проси"». Что вызвало такой взрыв неожиданной грубости со стороны парикмахеров по всей Северной Америке? Это была самая популярная женская прическа со времен кудрявых светлых локонов Фарры Фосетт эпохи «Ангелов Чарли». «Прическа Рэйчел» изначально появилась как попытка уложить непослушные волосы Дженнифер Энистон. Энистон зашла к Крису Макмиллану, владельцу известного салона в Беверли-Хиллз, во время съемок первого сезона «Друзей». Ее волосы всегда были кудрявыми и длинными, и она хотела сделать что-то более элегантное. Когда состоялась премьера «Друзей», у Энистон были длинные волосы в нескольких эпизодах, и Макмиллан начал их подстригать. Ему пришла в голову идея сочетать частичную челку с многослойностью. Он стриг снизу, накладывал слой, прикалывал булавкой, а затем использовал фен, чтобы придать волосам гладкость. В результате получился сложный, но очень привлекательный стиль, который создавал впечатление, что стилисту в последнюю секунду наскучила его работа и он решил соединить две разные прически. (Позже Макмиллан признался, что был «под кайфом», когда создавал «прическу Рэйчел».) Передняя часть волос окружала лицо Энистон, а боковые волосы были окрашены в цвета от светлых до темно-русых и каштановых. Энистон иногда носила прическу с заколкой, подчеркивая женственный стиль так, как самая популярная девочка в седьмом классе выглядела бы в первый день учебного года. Сзади волосы были зачесаны назад, образуя пышный завиток, который создавал небольшую волну, прежде чем упасть на плечи. Глядя на Рэйчел с этой прической, можно было подумать, что она одна из членов не самой популярной группы шестидесятых, так как задняя часть ее волос оставалась пугающе неподвижной во время танца под музыку. В результате получилась очень аккуратная прическа, которая выглядела слегка взъерошенной, как будто Энистон только что проснулась после непродолжительного сна в одном из кресел «Центральной кофейни». Вскоре после того, как Энистон дебютировала в шоу, на телефоны NBC начали регулярно поступать звонки с запросами информации о прическе Энистон. Макмиллану начали попадаться женщины, которые с радостью заплатили бы за визит больше, если бы они стали выглядеть как Дженнифер Энистон. Женщины прилетали из Нью-Йорка, Чикаго и Далласа, чтобы записаться к Макмиллану в его салоне. «Это безумие и нелепость, они просто сошли с ума», – сказал Макмиллан газете Los Angeles Times летом 1995 года. Запись у Макмиллана была распланирована на четыре-шесть недель вперед, но он был не единственным лос-анджелесским парикмахером, который проводил свои рабочие часы, обсуждая эпизоды «Друзей». Даже салоны, которые не имели никакого отношения к созданию «прически Рэйчел», обнаружили, что довольно большой процент запросов теперь составляет именно она. Майкл Окин рассказал газете Times, что пятнадцать из пятидесяти посетительниц его салона Yutaka на Мелроуз-авеню за одну неделю попросили «прическу Рэйчел». Сорок процентов посетителей салона Хосе Эбера в Беверли-Хиллз просили «прическу Рэйчел». Сначала стилисты с радостью брались за дело. Успех «прически Рэйчел» был отражением триумфа телевидения над его старшим братом – кино. Было время, когда люди смотрели на кинозвезд при выборе стиля одежды. Продажи мужских маек в Америке, как известно, рухнули после того, как Кларк Гейбл расстегнул на себе пуговицу, а под рубашкой был голый торс, в картине 1934 года «Это случилось однажды ночью». Любовь Одри Хепберн к дизайнам Юбера де Живанши помогла сделать Givenchy всемирно известным брендом. Телевидение, по сравнению со всем этим, показывало более бытовую и обыденную эстетику. Это был мир домохозяек и работяг в невзрачной одежде, намеренно разработанной, чтобы отразить чистую версию белой американской незамысловатой эстетики среднего класса. «Шоу Мэри Тайлер Мур», «Детективное агентство “Лунный свет”» и «Мерфи Браун» проложили путь, но именно «Друзья» послужили кульминацией тенденции к объединению телевидения и моды. Зрители могли быть очарованы видом актера в любимом фильме, но они возвращались к любимому телешоу неделю за неделей. Узнаваемость порождала своего рода жажду подражания. Триумф «Друзей» в мире моды был вызван не только Рэйчел. Это был продукт того, что в Vogue описали как «самый модный гардероб в Америке». Этот гардероб принадлежал Дебре Макгуайр, художнице по костюмам. Он был битком набит вещами от Calvin Klein, BCBG Max Azria, True Grit и Façonnable, не говоря уже о бесконечных парах обуви фирм Birkenstocks и Dr. Martens. После описания гардероба в Vogue сказали, что на шоу была целая стена, на которой висели «множество шикарных небольших дамских сумочек». Макгуайр пришла на первое собеседование в качестве дизайнера костюмов для «Друзей» в оливково-зеленом шерстяном пиджаке от Versace с большими наплечниками и соответствующей мини-юбке, оливково-зеленых колготках и шоколадно-коричневых замшевых туфлях от Карла Лагерфельда, которые она позаимствовала у подруги. В конце собеседования Марта Кауффман сказала Макгуайр, что ей нравится ее стиль и она хотела бы увидеть что-то подобное в шоу. Макгуайр усмехнулась про себя при мысли, что чужая одежда помогла ей получить работу дизайнера костюмов. Макгуайр училась на художника и руководила ювелирной компанией в Нью-Йорке, когда начала заниматься дизайном костюмов. Ради авангардного театрального спектакля о дворе короля Людовика XIII она обошла все магазины Нью-Йорка в поисках белых подъюбников. В итоге она обзавелась не только тысячами подъюбников, купленных по десять центов за штуку, но и чувством сочетания креативности и массового производства, что лежало в основе дизайна костюмов. Один из руководителей студии в Лос-Анджелесе предложил ей приехать на Запад, чтобы посмотреть, какая работа в кино может ее заинтересовать. Поработав ассистентом в фильме Стива Мартина «Мой голубой рай», она попала на работу в качестве дизайнера костюмов в фильмах для сетевого телевидения. Макгуайр боролась с чувством недоверия к индустрии развлечений. Действительно ли люди могут зарабатывать этим на жизнь? Ей эта работа казалась забавной, но она не верила, что за такое будут платить. Когда Макгуайр была приглашена работать над «Друзьями», она сделала попытку выделить шесть главных героев, придав каждому из них свой собственный стиль. Телевидение, подумала Макгуайр, двумерная среда, и к нему можно подойти как к картине. Все дело было в цвете и фактуре, и, работая в тандеме с Грегом Гранде и Джоном Шаффнером, экран можно было использовать как палитру.