И вот здесь мои счеты в голове заработали с удвоенной силой. — А как они узнают, сколько это — половина? — Понятия не имею, — признался Чарли. — Наверное, как-то посчитают. Сейчас они запросили половину стоимости «Келлера». За вычетом банковской задолженности. Столько примерно и получили. Посмотрим, сколько объявят, столько и дадим. Это же не каким-то там чучмекам. Это нашим людям все пойдет. Счеты в моей голове едва не навернулись от перегрузки. С такой бухгалтерией я был категорически не согласен. Половину? Хренка с бугорка, а не половину! — Ладно, парни. — Рассел поднялся из удобного кресла, отряхнул брюки и ногтями подправил отутюженные складки на них. — Сегодня был плотный день, устал я что-то. Пойду, пожалуй. Да и вы тоже не зависайте здесь до утра. До завтра! Он вышел, и только за ним закрылась дверь, как Захар набрал в легкие воздуха, выкатил глаза из орбит и собрался заорать на меня или на неведомых экспроприаторов — мне было недосуг разбираться! Пока он не сорвался в крик, я тоже сделал «страшные» глаза, но указательным пальцем показал Захару знак — заткнуться. А на бумаге написал: «Не здесь!» Мы и раньше старались лишний раз не говорить о наших целях и планах, а сейчас я решил дополнительно перестраховаться, потому что был практически уверен, что Чарли где-то записывает и слушает, что творится здесь в его отсутствие. — Рассел прав, Зак, поздно уже, — вслух сказал я. — Пора нам домой сегодня собираться. На твоей или на моей поедем? Обе машины сейчас стояли на стоянке под офисом, но лезть за руль мне не хотелось — нужно было обдумать ситуацию. — На моей, — ответил Майцев и выплеснул в рот остатки бурбона. Мы доехали до моста через Огайо, и Захар припарковал машину. На набережной возле речного порта мы встали над рекой и долго молчали. — Так быть не должно, — все обдумав, и кое-что вспомнив, сказал я. — Больше не дам им ни одного цента. Ни Павлову, ни Горбачеву, ни черту с рогами! Если им нужны деньги — пусть зарабатывают! У них возможности не в пример выше наших. — Правильно, — поддакнул Захар. — Но это еще не все. Если я правильно помню, то когда в начале девяностых зайдет речь о золоте партии, говорить будут о суммах близких к десяти миллиардам. Эти деньги должны быть у нас. Захар громко расхохотался, заглушая гудок какого-то припоздавшего буксира. — Будем кидать родную партию? — Да, — жестко сказал я. — Они переживут. Дуракам деньги ни к чему. — Нас будут сильно искать, — печально заметил Майцев. — А когда найдут, то убьют. Ледорубом по башке или еще как. За такие деньги просто взорвут половину города. — Значит, нам просто нужно стать сильнее, чем они. И быть в это время в другой его половине. Это возможно. К тому же после девяносто первого им станет вообще не до нас. Но в любом случае — мне нужно встретиться с Павловым. Не играть в глухой телефон через твоего нью-йоркского знакомца, а встретиться самому. Сделаем вот как: я поеду в Москву, а ты здесь будешь следить за процессами и попутно подберешь нам подходящую охранную организацию — чтобы могли обеспечить личную безопасность. — А что делать с Чарли? — Захар ощутимо нервничал и часто подхихикивал. — Он почти полностью в курсе наших дел. И играет за них. Он, скорее всего, нас и положит, когда получит приказ. Я впервые с момента заявления Рассела подумал о нем самом. Мимо нас, сверкая огнями, проплыл какой-то пароход, исторгающий в приходящую ночь шум, гомон и громкую музыку. Захар проводил его взглядом и повернулся ко мне: — Так что с Чарли? — Захарка. — «Открытие», сделанное мною только что, заставило забыть все правила, и Майцев на пару минут перестал быть для меня «Заком». — А ведь это он, сукин сын!! — Что он? — Захар ничего не понимал. — О чем ты говоришь, Сардж? Мы с самого детства были приучены, что всегда есть «старшие» товарищи, которые помогут, направят, разберутся. Которые накажут и поощрят. И Чарли намеренно или невольно стал для нас таким «старшим товарищем». Он все знал, многое умел, обладал миллионом нужных и ненужных знакомств, в общем, без малого за два года у нас вполне сформировался образ «доброй феи», опекающей наши интересы и помогающей во всех начинаниях. Он даже как-то перестал восприниматься как живой человек — просто очень-очень-очень толковый помощник, механизм, безотказный инструмент. Но ведь в его голове тоже происходили какие-то процессы. Я повернулся спиной к ограждению набережной и сел на корточки. Было очень обидно. Так, как еще никогда прежде не было. Такое ощущение, что меня поимели. Вернее, собрались поиметь. — Это Чарли увел деньги. — Куда увел? Ему же приказали! Если бы ты был на службе, ты бы тоже… Захар опустился рядом, усевшись на пятую точку. — Сардж, ты хочешь сказать, что он забрал их себе?! — дошло до него. — Разве такое может быть? Чарли? — Так и есть, Зак. Мне жаль, но так и есть. Помнишь, в прошлом году газеты много писали о Гордиевском[67]? Который британцам сдал всю нашу разведку? Ну он еще с Рейганом встречался? — Это тот, что вроде как мир в восемьдесят третьем от ядерной войны спас? — Точно, он. Бэтмен, сука. Ты слушай бриттов больше — «мир спас»! Эти мастера даже местным кликушам фору в сто очков дадут. «Спас мир», а потом сдал родину, и даже семья его не удержала — бросил заложниками. Зато супергерой, тварь! Разозлив сам себя воспоминанием об этой мрази, я сплюнул. И в который раз подумал, насколько сильная вещь пропаганда и как плохо ею владели советские коммунисты. Никак. В сравнении с иными мастерами — дилетанты, возомнившие о себе невесть что. Хорошая ложь рассчитывается не на пятилетку и внедряется в сознание обывателя медленно. — Вот и наш Рассел скурвился. — Разве он не понимает, чем ему это грозит? Нет, ты, наверное, ошибаешься? На что мог рассчитывать Чарли, или кто он там был на самом деле, по возвращении домой? На тихую полковничью должность, преподавание в какой-нибудь закрытой разведакадемии, приличную пенсию, очередь на «Волгу»? Что это по сравнению с пятьюдесятью миллионами долларов в ценах восемьдесят шестого года, лежащими на другой чаше весов? Ни у Гордиевского, ни у Гузенко[68], ни у Митрохина[69], ни у Резуна[70] или Шевченко[71] таких соблазнов не было. Он мог стать первым российским олигархом — если все правильно сделает. Стать вместо господина Марка Рича[72] «Крестным отцом Кремля». — Даже не хочу прибегать в объяснении к своей «памяти». Подумай сам. Кто передает информацию в Москву о наших делах? Рассел. Только с его слов там могут знать, как у нас движется бизнес, сколько у нас денег и какие впереди перспективы. Запасной контакт в Нью-Йорке — он и есть запасной: на крайний случай. И Чарли о нем не знает. Кто распоряжается деньгами на счетах? Рассел. Кто знает здесь все ходы и выходы и может легко пропасть, затеряться, а то и по стопам Гордиевского в ФБР пойти? Рассел. По всему выходит, что ему сам бог велел задуматься о предательстве. Все сходится. Подумай, с чего бы Павлову светить свою мошну перед товарищами, о которых он точно знает, что они заведут страну в тупик? Нет, Зак, это инициатива Чарли. Деньги у него. И ничем ему это не грозит. Вообще ничем. Захар вскочил на ноги и замахал руками: — Поехали, Сардж, мы ему скажем… — Остынь, Зак. — Я уже многое успел обдумать. — Ничего мы не сможем ему сказать. Только насторожим. Сейчас он думает, что нашел себе отличную кормушку на старость и, помяни мое слово, еще несколько раз постарается провернуть свой гешефт. Черт, столько мыслей в голове! Если мы его напугаем, он сдаст нас, не задумываясь ни на минуту. Еще и орден от Конгресса получит. Какую-нибудь «Серебряную звезду» или «Пурпурное сердце» — что там у них за предательство положено? Вот тебе еще один Мальчиш-Плохиш. За банку варенья и коробку печенья. — Zaebis'ь, приехали, — мрачно сказал Майцев. — И что делать? Я опять надолго задумался. Захар тоже замолчал, провожая глазами очередную баржу, трудно ползущую вверх по реке. Толкающий ее буксир еле слышно тарахтел дизелем. Слышен был плеск волн, разбивающихся о берег. И береговые птицы, которых всегда много возле каждой реки, что-то беззвучно делили на носу баржи. — Помнишь, Зак, тогда, в Москве, ты сказал, что можешь убить или предать? Кажется, пришло такое время. Захар согласно кивнул: он уже решился сам еще до моих слов. — А деньги? Пятьдесят миллионов — это не шутка. Мне и самому было жалко этих денег. Да и пригодиться они могли. Черт, как же все запуталось благодаря Чарли! — Давай рассудим трезво. Без эмоций. Если мы оставляем все как есть, принимаем сказанное Расселом за чистую монету и продолжаем трудиться как ни в чем не бывало, это значит, что и дальше он будет крысятничать. Пока не поймет, что увел слишком много и может подавиться. А он не дурак. Он поймет это достаточно скоро. Тогда он либо сдаст нас в ФБР в обмен на гарантии безопасности и неприкосновенности денег. Либо постарается исчезнуть — но это вряд ли. Потому что тогда мы кинемся искать контакты, выйдем на наших, все доложим, и его примется искать вся заграничная резидентура ГБ. Ну он так должен думать. Значит, просто побег его не устроит. Видишь, как выходит: его дальнейшей счастливой жизни только мы с тобой мешаем. — Если он пойдет в ФБР, его заставят заплатить налоги, не те у него суммы, чтобы их вот так просто можно было легализовать. — Возможно. Значит, получается, у него два пути: прямое предательство и непременное при этом расставание с частью денег. Либо нас где-нибудь закопать, а самому потеряться. Я бы выбрал первый вариант. — А я — второй, — поделился Захар. — Но в любом случае — нам крышка. И нашим планам тоже. Гавно-кино получается. Вот как так-то, а?! — Он в сердцах пнул металлическую ограду. — Если мы сообщаем о нем нашему человеку в Нью-Йорке, то что? — Я старался в меру сил сохранять спокойствие. — Допустим, нам поверят. Тогда его отзовут, но он никуда не вернется — сорвется сразу, и хуже всего придется опять нам с тобой. Либо сразу нам не поверят, и начнется проверка, которую он, может быть, заметит, а может быть, и нет. Проверка остановит все операции, затормозит нас на бог знает сколько времени, но покажет, что мы правы. Будет ли он ждать? Не заготовлена ли у него на этот случай какая-нибудь хитрость? Ведь оперативное управление капиталом — на нем. У него счета-пароли-банки. Все равно получается, что теперь нам уже нельзя отпускать Чарли. Наша с тобой дальнейшая жизнь тоже сильно зависит от его самочувствия. Чем оно будет хуже, тем нам будет легче. — Как мы перехватим управление счетами? Я просто не представляю! — Захар бессильно развел руками. — Нам-то с тобой доступа к самим деньгам нет! — Вот за это как раз не беспокойся. Не без потерь, но это мы сможем сделать. Черт, да я еще заставлю его все присвоенное вернуть! Кстати, это будет отличной проверкой — если деньги вернутся, то, значит, мы правы и Чарли действительно скурвился. Только нужно все тщательно подготовить. И еще нужно так сделать, чтобы до всего этого я побывал в Москве, а он этого не узнал. — А в Москву-то тебе зачем? — Павлов должен знать текущую ситуацию. Потому что если однажды внезапно вместо Чарли, орудующего сейчас кошельком, появлюсь я или ты, возникнут вопросы и с доверием станет проблемно. Даже если мы подтвердим свою правоту. Как говорится: «Ложки-то нашлись, но осадочек остался». Боюсь, не видать нам тогда партийного золота. Лучше будет, если он узнает об этом заранее. И пока я буду ездить, ты должен будешь сделать кое-что… — Может быть, лучше тех людей известить, что нам Изотов предлагал как контакты? — вспомнил Захар. Подумав, я отказался от этой идеи: — Нас обманывает человек Павлова, и сам Георгий Сергеевич должен быть в курсе. Не через десятые руки, а от меня. — Верно. Знаешь, о чем я вдруг вспомнил? — Захар весело осклабился. — Скажи? — О твоем первом предсказании!